Страница 9 из 17
Далее гадкое поведение матроса объясняется его жизненным положением: он может погибнуть в любой момент, «ничего ему на суше не жаль», и он не знает, «для чего нужна в море добродетель» (2, 270). Здесь четко развивается мысль о том, что «бытие определяет сознание»[121]. Человек зависит от своих жизненных обстоятельств. Мысль о том, что жизненное положение ведет человека к разврату и пьянству, кстати сказать, не часто встречается в произведениях Чехова. Для нас значимо ее явное присутствие в произведениях «Мужики» и «Случай из практики». В рассказе «В море» данная идея поддерживается фабулой, т. е. поведением матросов и высказываниями отца. Однако тонкие наблюдения рассказчика за страданиями молодой женщины (2, 272) показывают, что он не полностью погружен в разврат и грубость. А тем более его испуг после того, как он узнал, какой поступок пастор заставляет жену совершить (2, 273), указывает на то, что до какой-то степени человек способен преодолеть свою низость, обусловленную жизненным положением.
Одновременно последнее высказывание также показывает, что поведение пастора и банкира настолько гадко, что даже матросы не могли такого представить. Это связано и с самим поступком, и с тем, что он, очевидно, обусловлен не социальным положением, как в случае матросов, а жадностью с одной стороны и похотью с другой. Так в истории рассказчика выстраивается определенная иерархия гадости: человек; «самое скверное животное»; матрос; пастор с банкиром.
В эксплицитной антропологии рассказчика человек, в отличие от животного, свободен, так что он несет этическую ответственность за свои поступки. Иногда свобода бывает ограничена жизненным положением, как в случае матросов. Это связано с взаимозависимостью душевной и телесной, индивидуальной и социальной сфер в жизни человека. Но, несмотря на это, человек все-таки может выйти за рамки своего положения. В некоторых же случаях гадкие поступки обусловлены не ситуацией, а исключительно негативными чертами характера. Такое поведение меньше всего оправдывается, и оно бывает и у высокопоставленных, уважаемых социумом лиц.
Важную роль в рассказе играет смех. В начале рассказа, когда матросы бросают жребий, говорится: «Раздавался громкий, пьяный смех нашей братии, слышались прибаутки, кто-то для потехи пел петухом» (2, 270). Здесь смех связан с тем, что матросы чувствуют себя свободными от нравственных правил. Смеховое начало сопровождает сексуальную вседозволенность, обусловленную близостью смерти[122]. Оно также является знаком согласия тех, кто смеется вместе[123], т. е. выражает и укрепляет единство между матросами. Они обретают это единство благодаря обеим тенденциям, свойственным смеховому началу по З. Фрейду, сексуально неприличной и враждебной[124]. Первая причина смеха заключается в том, что тайное наблюдение за новобрачными позволяет матросам в море, где нет возможности осуществить свои сексуальные желания, найти выход для них. Второй же причиной смеха является тот факт, что тайное наблюдение дает матросам возможность почувствовать власть над пассажирами. Происходит карнавальное преодоление иерархических границ и создается фамильярность[125]. Чувствуя близость смерти (2, 270) и находясь под влиянием игры (они бросают жребии – 2, 270), а также похоти и пьянства, матросы теряют контроль над собой, но как раз благодаря этому чувствуют себя свободными и торжествуют над своим положением[126].
Конечно, такое торжество над своим положением было бы недлительным. Например, «запах аристократической спальной» (2, 272) недоступно далек от жизни матросов. Тот факт, что именно в момент горячего ожидания торжества похоти отца кусает крыса (2, 272), относящаяся к тем животным, которых принято считать «скверными» (2, 270), также показывает, что мимолетное удовольствие для матросов не означало бы преодоления их низкого положения.
Однако карнавальное переворачивание иерархий все-таки происходит, но самым неожиданным образом: банкир торжествует, т. к. исполняется его желание, и пастор торжествует, потому что получает деньги (2, 273). Матрос-рассказчик же пугается, его отец «едва стоит на ногах» (2, 273). Это момент, когда, вопреки всем ожиданиям, банкир с пастором показывают свою силу, матросы же – свою слабость, если смотреть на событие с точки зрения власти. Но как раз в этот момент пассажиры демонстрируют свою низость, а матросы – присутствие хотя бы какой-то искры возвышенного начала с точки зрения этики. В этот же момент карнавальный аспект усиливается тем, что отец и сын меняются ролями, т. к. отец больше не посвящает сына в сексуальность, но сын должен помочь отцу выйти из тяжелого положения (2, 273)[127].
Карнавальная игра с возвышением и унижением означает, что, с одной стороны, человек связан своим телесным и социальным положением, с другой стороны – в духовном плане он может быть выше этого. Он может лицемерно демонстрировать этическую зрелость, которой на самом деле нет, или же в своих поступках оказываться действительно этической личностью. Якобы простой «рассказ для холостой компании»[128] оказывается тонким с точки зрения архитектоники и глубоким с точки зрения представленной в нем антропологии.
Важную роль в рассказе играет атмосфера. В начале рассказа подчеркивается, что матросам «душно, несмотря на ветер и холод» (2, 270). Это соответствует неприятной атмосфере, «пьяному смеху» и «прибауткам» (2, 270), тому факту, что у отца рассказчика лицо пьяного человека, похожее «на печеное яблоко» (2, 271).
При описании же пассажиров говорится, что новобрачный – «молодой пастор с красивой, белокурой головой» (2, 271). Его жена, «молодая, стройная, очень красивая» (2, 271), не отрывает глаз от него (2, 271). Подчеркивается приятная атмосфера: «розовый свет» (2, 271), «в высшей степени приятный запах» (2, 271).
Однако в последней части рассказа создается яркий контраст по отношению к данной приятной атмосфере. Когда жена пастора «отрицательно качает головой», по ее лицу видно, «что она страдает, что она борется с собой» и чувствует «гнев» (2, 272). О пасторе рассказчик говорит: «По выражению его лица и по движению рук я догадался, что он угрожал» (2, 272). Затем молодая женщина дает «знак согласия», но при этом она «бледная» (2, 272). Это подчеркивает иллюзорность того приятного впечатления, которое вызывают пассажиры в первой части рассказа.
В финальной же части создается атмосфера испуга и страха, свидетельствующая о том, что матросы чувствуют, насколько страшно поведение пастора и банкира (2, 273). Но в последнем предложении говорится, что уже идет «настоящий осенний дождь…» (2, 273). Данный прием, по стилю близкий к финалу повести «Дуэль», указывает на катарсис. Как матросы чувствовали духоту и «желание» туч «разразиться дождем» (2, 270), так же они чувствуют теперь преодоление духоты.
То, что этическая ответственность играет важную роль в рассказе, подчеркивают также пространственные передвижения героев. Матросы сначала находятся в общем кубрике (2, 270). Там они являются частью коллектива, общий «пьяный смех <…> братии» (2, 270) стирает индивидуальную ответственность. Затем рассказчик выходит в темноту и смотрит на море (2, 271). Он считает: «Надо полагать, и в глазах моих отражалось то, что происходило в душе» (2, 271). Широкое морское пространство под открытым небом является для него конфронтацией с ситуацией, заставляющей задуматься о собственной жизни. Затем матросы стоят в узком пространстве между двумя стенами (2, 271). Это символизирует неизбежность принятия в одиночестве своего личного решения. Кроме того, подчеркивается, что жена пастора находится недалеко от рассказчика: она сидит «в полутора саженях от [его] лица» (2, 271). Затем она встает и стоит лицом к отверстию, сквозь которое на нее смотрит рассказчик. Это показывает ему, что любой поступок связывает человека с другим человеком, который «страдает» (2, 272), – почти можно сказать: происходит встреча с другим человеком через его лицо в духе Э. Левинаса. Замечая это и, в конце концов, понимая происходящее, рассказчик «отскакивает от стены, как ужаленный» (2, 273). Конфронтация с собственной ответственностью, символизируемая узостью пространства, ведет к решению уйти и больше не наблюдать за тем, что происходит в каюте. После этого матросы поднимаются на палубу и оказываются в открытом пространстве, характеризуемом, как уже было отмечено, катарсисом в виде «настоящего осеннего дождя» (2, 273). Таким образом, пространственный мир матросов символизирует конфронтацию с личной ответственностью и, в связи с этим, осуществление этических возможностей, до сих пор скрытых.
121
Marx K. Op. cit. S. 9.
122
Бахтин М.М. Указ. соч. С. 169.
123
Freud S. Op. cit. S. 128.
124
Там же. С. 79–87.
125
Бахтин М.М. Указ. соч. С. 164.
126
Plessner H. Lachen und Weinen… S. 87.
127
Finke M.C. Op. cit. P. 51.
128
Чехов А.П. Собрание сочинений. Т. 2. С. 528.