Страница 4 из 17
Может, Даша засомневалась бы и раньше, если б после похорон их с Данилом не принялись допрашивать родственники погибшего вместе с ее сестрой армянина. Им не давало покоя, что Данил не получил ни единой царапины.
«Этого не может быть, понимаешь?!» – кричал самый маленький из них и тыкал Даше в лицо темным, будто измазанным йодом, пальцем.
«Да у него жена и дочь погибли! – орала она в ответ, ничуть не стесняясь слегка подтасовать факты. – Это, думаешь, стоит того, чтобы убрать одного вашего приятеля? Неужели он другого способа не придумал бы? Да ты посмотри на него! Он же помешался от горя. Как вы смеете еще и обвинять его?!»
Ее напористость, выработанная годами битвы с клиентами за обещанный гонорар, смела все их доводы, и армяне нехотя отступили. Им и вправду оказалось не под силу найти причину для убийства настолько вескую, что она перетянула бы жизнь жены и дочери…
«Получается, повезло, – задумчиво сказал молчавший все это время печальный носатый исполин. – Ладно, парень, живи!»
Окончательно убедив и себя, Даша опять схватила Данила за руку и потащила на вокзал. Поискать среди развалин что-нибудь из его вещей ей даже не пришло в голову. У Даши было чувство, что она под обстрелом выводит раненого с поля боя. Какие уж там вещи…
Отдышавшись в автобусе, она покосилась на Данила со страхом: «Господи, что я буду с ним делать?» Почувствовав ее взгляд, он повернул голову и так улыбнулся, что Даше сразу стало стыдно.
– Хочешь спать? – заботливо спросила она. – Ты ведь устал. Положи голову мне на плечо… Я разбужу тебя, когда приедем.
– Договорились, – снова сказал он, как всегда отвечал Сережка, и засмеялся, довольный собой.
Голова у него оказалась тяжелой, и через четверть часа у Даши уже заболело плечо. Все еще стараясь отвлечь себя от мыслей, она с усмешкой попыталась представить, чем может быть забита его голова. Ей вспомнилась детская песенка: «Из чего же сделаны наши мальчишки?» Заполняя собственную голову, поспешно принялась перечислять, придумывая на ходу: «Из пластмассовых скорлупок… Из припрятанных окурков… Из мыльных пузырей… Нет, это скорее годится для девчонки…»
Пытаясь подражать сестре, Даша попробовала взглянуть на всё так, будто была хозяйкой мира, и уверяла себя, что большой обузой этот человек не станет. Она подзаработает денег и поместит его в больницу… Кажется, у Веры был знакомый психиатр… И, конечно, надо заявить в милицию, пусть выяснят, кто он такой. В конце концов, это же их работа! Даше больше не нужно было побуждать себя действовать. Она уже действовала, теперь бы еще перестать бояться того, что она делала. Задремав на несколько секунд, Даша прижалась к теплой макушке сидящего рядом мужчины, а проснулась от того, что Данил молча и неумело вытирал ей лицо ладонью. Его разбудило то, что ее щека стала мокрой.
– Вот черт! – пробормотала Даша с несвойственной для нее грубостью и отвернулась. – Я все-таки разревелась…
– Ты плачешь, – с сожалением сказал Данил. – Я тебе уже надоел?
Она резко повернулась и схватилась обеими руками за его большое лицо.
– Ну что ты! Не смей так думать! Я не такая… Я… Я ни за что тебя не оставлю.
Когда он опять успокоенно затих на ее плече, Даша устало подумала: «Так вот в чем дело… Все тот же застарелый комплекс. Жизнь положить на то, чтобы не стать такой, как мать. Чтобы мой ребенок никогда не почувствовал того, что всё детство чувствовали мы с сестрой – мы ей не нужны. В ее понятие о счастье мы не входим… Я даже не посмела сделать аборт, чтобы не приблизиться к ней. И чтобы мой не родившийся сын не сравнил нас с того света».
Осторожно переменив позу, потому что плечо опять затекло, Даша провела кончиками пальцев по седеющим волосам, которые трогательно жались к коже.
– Спи, маленький, – шепнула она, с трудом удержав задрожавшие от жалости губы.
Отгоняя сон, который делал ее слабой, Даша смотрела за окно, однако теперь лесное кружево не казалось ей сплетенным рукой самой смерти. Если б усталость не наползала на глаза мутной пленкой, она, возможно, разглядела бы и красоту, которую обнаруживали в смерти сотни людей. Но пока не видела ее.
Само понятие красоты всякий раз вызывало в Дашиной душе протест. Она не считала ее непременным условием высшей гармонии, потому что саму Дашу часто называли красивой, но это так и не принесло ей счастья. И в мужчинах она всегда искала другого… В этом они с сестрой не сходились.
Не дыша она покосилась на голову, оттянувшую ее плечо. Ксеня всегда выбирала лишь того мужчину, на лице которого приятно остановить взгляд.
Глава 2
– Небо теплое…
– Что? Что?
Даша часто моргала спросонья, пытаясь сообразить, чей голос разбудил ее. За целую ночь блуждания между мгновенно улетевшими назад снами она успела забыть, что «усыновила» чужого человека. Данил стоял у окна, спиной к ней, и его большое тело казалось меньше от того, что прямые лучи солнца сжигали его контуры. Услышав Дашин голос, он оглянулся через плечо, и его губы радостно дрогнули.
– Небо теплое, – повторил он, наслаждаясь привкусом весны, скрытым в этих простых словах.
Не стесняясь его, Даша выбралась из постели и в одной короткой сорочке подошла к окну. Взглянув на градусник, так и ахнула:
– Ничего себе – теплое. Минус тридцать пять!
Словно не понимая этого, Данил смотрел на нее и улыбался. Даше внезапно стало жаль лишать его столь невинной иллюзии. «А может, оно и вправду теплое, – с сомнением подумала она. – Кто его трогал?»
– Как ты спал? – заботливо спросила она, оглядывая разбросанную по полу постель. – Очень жестко?
– Нет, – поблескивая глазами, заверил Данил. – Я так хорошо спал! Я летал во сне. Немножко страшно было.
«Совсем дурачок», – подумала Даша с сожалением и зачем-то потрогала его лоб.
– У меня сегодня только вечерняя съемка, весь день буду с вами, – сообщила она и внимательно вгляделась в его счастливые глазища: понял ли?
– Мы поиграем в карты? – оживился Данил.
Она хмыкнула:
– В «дурачка», да?
Ее усмешка отразилась на его лице такой радостью, что Даше стало не по себе: «Ксюшу только похоронили, а он знай себе – цветет!»
– Там, на небе, не надо дышать, – вдруг сказал Данил, переведя взгляд за окно.
– Да ну? Ты там был, что ли?
– У тебя память, как у старушки, – упрекнул он. – Я же только что рассказал тебе, как летал.
– Так то во сне!
Он упрямо сдвинул посветлевшие с годами брови:
– Ну и что? Какая разница – спишь ты или нет?
– Я всегда считала, что есть разница, – пробормотала Даша, с удивлением обнаружив, что больше не сердится.
– Нет… Всё так же чувствуешь.
– А почему там не надо дышать?
– Там столько воздуха! Он сам в тебя накачивается, как в шарик.
Даша придирчиво поправила:
– Шарик надувают углекислым газом. Или гелием.
Его улыбка медленно съежилась, и Даша едва не шлепнула себя по губам, как поступала с сыном, когда тот говорил гадости.
«Вот бестолочь! – с раздражением подумала она о себе. – Нашла с кем спорить! Да пусть говорит что хочет…»
– Ты мне совсем не веришь? – печально спросил Данил, скосив глаза на окно.
– Ну что ты, мой хороший! Конечно же, я верю. Просто мне немножечко странно это слышать. Я уже давно не летаю во сне.
– А что ты делаешь? – невинно поинтересовал- ся он.
Прыснув, Даша нечаянно прижалась лбом к его горячему плечу и отшатнулась. Данил посмотрел на нее и неуверенно растянул губы.
– Ты что?
«Я забыла, что ты – мужчина, – призналась она про себя. – А ведь ты выглядишь как мужчина, и держишься как мужчина, и пахнешь… Вот только рассуждаешь как ребенок».
– Сейчас мы с тобой позавтракаем, – не ответив, сказала Даша. – Пусть Сережка отоспится, у них в школе карантин. Да еще и морозы такие, что все равно младшие классы не учились бы. Он ведь еще в третьем… Ты, наверное, уже знаешь?
– Нет.
Данил опять отвернулся к окну, но на его лице больше не было отсвета весенней радости. Подобравшись сбоку, Даша заглянула ему в глаза: