Страница 13 из 17
– Я не такой человек, – наконец ответил он.
Даша поддела его:
– Тогда почему же ты берешься командовать?
Но тут ему уже не пришлось искать ответа:
– Чтобы показать тебе. Дать почувствовать.
– Что именно? – Даша насторожилась.
Ей показалось, что дыхание (она так и не догадалась – чье) участилось.
– Да ты ведь уже чувствуешь это… Прислушайся к себе. Всё – в тебе.
Она улыбнулась: «Вот дурачок! Придумал новую игру…» Но в тот же миг огонь перед ней сгустился и завертелся колесом. Оно было одновременно огромным, как зев самой Вселенной, готовой поглотить без остатка, и таким маленьким, что проскользнуть, не обжегшись, было невозможно.
Даша вдруг поняла, что обязана прыгнуть в это кольцо. Это еще не свершенное действие было неотвратимо, и Даша точно знала, что ей не отвертеться, но всё топталась на месте, не решаясь оттолкнуться от высокой тумбы. Для этого нужно было всего лишь напрячься всем сильным, мускулистым телом, раскрашенным рыжими и черными полосами, а у нее от ужаса слабели лапы. Огненный круг властно манил ее, обещая мгновенную гибель, но она подозревала, что смерть окажется вовсе не такой легкой. И поблизости даже не было прохладной воды, которую она так любила, живя на воле.
Во всем истомившемся теле ожили воспоминания о текучих струях, что жмутся к шкуре, лаская и взбадривая. Она готова была проводить у реки долгие часы и плавать, загребая широкими лапами, и жадно лакать, погружая в воду только кончик шершавого языка. А выйдя на сушу, встряхнуться всем телом, распахнув над собой водяной веер, и на миг залюбоваться, как радостно солнце вспыхивает в каждой капле.
Но здесь водоема не было и не могло быть, ведь голубой цвет неуместен в царстве огня. Красный круг арены, как при цепной реакции, раскололся на множество бегущих друг за другом оранжевых кружков. Вновь со страхом взглянув в самый центр одного из них, она с изумлением увидела саму себя – неуклюже корчившуюся на тумбе и рычавшую от ужаса. И сама же себе она кричала какое-то нелепое слово «Ап!», в котором заключалось столько холодного безразличия, что казалось, это передергивают затвором прямо у нее над ухом. Даже огонь бледнел, поглощая этот звук, и становился желтым.
– Что это? – жалобно воскликнула она.
И голос невидимого Данила тотчас пояснил:
– Оранжевая полоса переходит в желтую так незаметно. Сегодня командуешь ты, завтра – тобой. Желания повелевать и покоряться на самом деле неразрывны, как сросшиеся близнецы. Самый жестокий хозяин – вчерашний раб, это история уже не раз доказала.
Даша нетерпеливо перебила:
– Как это все происходит? Ты знаешь? Объясни же мне, почему я это вижу?
На этот раз голос прозвучал задумчиво:
– Наверное, такие ассоциации родились у тебя, когда ты решила, что я пытаюсь диктовать тебе условия. Это все заключено в тебе, понимаешь?
– Нет. Это слишком сложно для меня, господин Фрейд.
– Господин Фрейд утверждал, что разум человека подобен айсбергу: над поверхностью – лишь седьмая его часть.
– Почему именно седьмая?
Его смех разнесся веселой октавой:
– Наверное, виден лишь один из цветов радуги.
– И какой же? Я не помню порядка…
– Ну, как же! – воскликнул Данил с упреком. – Разве ты не учила в детстве: «Каждый охотник желает знать…»
Даша опередила его:
– Фиолетовый!
– Это уровень философских идей, – важно пояснил он.
Без сожаления рассмеявшись, она махнула рукой, продолжая глазами отыскивать его в пустоте:
– О, до него мне уж точно не добраться! От философии меня тянет в сон. В институте я еле-еле на троечку натянула… Данил, я не могу так разговаривать! Я должна тебя видеть.
– А кто тебе мешает? Представь меня.
Попытавшись сосредоточиться, Даша стянула всю свою фантазию в одну точку, и получилась остренькая блестящая пирамидка. Не слишком большая, но с ярким носиком грифеля на конце. Словно волшебный карандаш, сказку о котором Даша читала в детстве (вот только название начисто забылось!), пирамидка живо заплясала внутри одного из охваченных пламенем кругов, и между обжигающими языками стали прорисовываться черты Данила.
– Почему ты рыжий? – взвизгнула Даша от смеха.
– Здесь все рыжие, – невозмутимо ответил он. – Ты, думаешь, какая?
– Тоже рыжая? – не поверила она.
– Вылитый апельсин! Нет, скорее маленькая новогодняя мандаринка…
– Ничего себе, нашел маленькую! Ненамного я и меньше тебя. И совсем даже не круглая.
Он вдруг тихо спросил:
– Тебе тоже хочется казаться больше того, что ты есть на самом деле? Все вы такие… Взрослые. Они думают, будто дети не знают, что такое настоящий страх! И как ненавидишь того, кто заставляет пройти через этот страх… Ты тоже водила своего сына в цирк! Давай же прыгай сквозь огонь, как делали тигры, чтобы оправдать ваши затраты на билет! Ты же хотела меня? Так иди ко мне.
Отсветы пламени жутковато подергивались на его лице, искажая злобными гримасами. Даша завороженно слушала и глядела на это лицо и вдруг поняла: «Да ведь он только играет во взрослого! И это не очень-то хорошо у него получается…»
– Данил, взрослый человек не значит – жестокий, – мягко произнесла она, сделав шаг к пламени.
– Да?! – с обидой выкрикнул он. – А кого он жалеет, твой взрослый человек? Он все время кого-то убивает! Сжигает, взрывает… Нет ни одного существа в мире, которое не пострадало бы от него. Ну, приведи мне пример!
– Я жалею тебя, – сказала Даша и протянула руку. – Иди ко мне, мой хороший… Только не через огонь…
…Всё тело у него покрылось испариной, будто внутри Данила полыхал огненный шар. Или он сам был этим сгустком пламени, а телесная оболочка только создавалась Дашиным воображением, потому что так ей было привычнее. Вся постель под ними раскалилась, и Даше то и дело казалось, что сейчас они высекут из простыни целый сноп искр. Она не смогла уловить, в какой именно момент вернулась в эту самую постель и покидала ли ее вообще… Но если – нет, откуда же взялся этот бьющийся в висках вопль: «Нет, нет! Оставайся таким…»?
А потом он вдруг спросил:
– Ты споешь мне про Барбоса?
Дашу так обожгло, будто она все же шагнула в этот огненный круг: «Так он просто перепутал меня с Ксенией?! Вот почему он был таким… Это ее он любил сейчас…»
– Не спою! – От обиды ее голос прозвучал резко. – Не знаю я этой песни! Я уже говорила.
Но Данил ничуть не огорчился:
– Тогда я тебе спою.
И затянул хрипло и неверно:
– Век не стрижен пес Барбос…
«А если и так, – затихнув и уткнувшись в его влажное плечо, успокоенно думала Даша. – Что у меня – большой выбор? Мальчик он или мужчина – какая разница? И со мной он в этот момент или с Ксенией? Удовольствие-то он мне доставляет. Ни с кем еще мне не было так хорошо… Может, как раз оттого, что не поймешь – мальчик он или мужчина?»
– А мне понравилось так делать, – оборвав песню, заявил он. – Немножко страшно было, но все равно… Я еще никогда так не делал.
«Да уж! – усмехнулась она про себя. – И не сосчитать, сколько раз ты это делал».
– Теперь мы будем это делать каждую ночь, – пообещала Даша и блаженно улыбнулась в темноту.
– А почему только ночью?
– А ты и днем хочешь? Да, ты, наверное, смог бы… Но днем Сережка увидит.
Его голос тут же сошел на шепот:
– Это секрет?
– О да! Это страшная тайна. Наша с тобой. Смотри, не проболтайся ему. И вообще никому.
Данил внезапно опечалился:
– А кому еще? У меня больше нет друзей.
– Кроме Сережки?
– Кроме тебя. Сережка не дружит со мной. Он сказал, что я – странный.
Чтобы придать ему хоть немного уверенности в себе, Даша безапелляционно заявила:
– Все великие люди казались странными.
Быстро повернув голову и едва не свалив подушку, Данил с восторгом спросил:
– А я – великий человек?
– Не знаю, – смешалась она. – Вполне может быть… Обычно это понимают, когда человек уже уходит.