Времена Амирана

— Дорогой Бунимад, — сказал Салам, которому наскучили технические тонкости и детали окраса оперения и формы клюва, — дорогой Бунимад, если бы ты только знал, как я с тобой согласен. Давай выпьем!

Не дожидаясь ответа, он протянул руку и щелкнул пальцами, унизанными перстнями. В ту же секунду к нему ловко и бесшумно подскочил Куртифляс в своем неизменном дурацком колпаке, до сих пор незаметно сидевший в темном углу, скорчившись и спрятав голову меж острых коленей. В руках у него была пузатая бутылка и два бокала.

— Я хоть и верный слуга пророка, — продолжал между тем Салам, — и чту его заповедь, запрещающую правоверным пить вино, все же хочу выпить с вами, уважаемый Бунимад, за ваши успехи, и не только в соколиной охоте, в которой вы, как известно, большой мастер.

— Господа, — обратился он к бильярдистам, — не присоединитесь ли к нам? Шварци, не порти юноше настроение накануне свадьбы. Геркуланий! Давайте выпьем на брудершафт, завтра мы с вами станем родственниками.

Монархи, уставшие от протокольных обязанностей, расслаблялись.

В тесной компании свояков недоставало двоих: Урлаха, который в настоящую минуту униженно стоя на коленях возле ложа супруги, умолял ее о прощении за вчерашнее помрачение духа, и еще одного — мужа Гармониллы, предпоследней дочери Бенедикта Эдуардовича. Этот человек был для всех загадкой. Никто из присутствующих не был с ним знаком лично. Говорили даже, что он вовсе не царских кровей, а сын не то фермера, не то плотника, хотя, может быть, тут скрывалась какая-то тайна. Всегда ведь хочется верить в лучшее.

И все-таки, это был король! Это был владыка новой фармации — император денег, князь векселей и закладных, султан акций и повелитель инвестиций. Жил он непонятно где, находясь каждый раз там, где это было необходимо, но необходимость эту он определял сам и был потому неуловим и непредсказуем.

Присутствовать на свадьбе свояченицы он, видимо, не счел необходимым, послав вместо себя пространное поздравительное письмо и, в качестве свадебного подарка, пакет акций, с которыми теперь непонятно что было делать.

В любом случае это был человек не их круга, и его отсутствие не очень опечалило дружескую компанию.

После выпитого атмосфера в бильярдной разрядилась. Царственные родственники повели себя раскованнее. Салам, например, — султан Ахинейский — в томной позе развалился на диване, держа в руке полупустой бокал. Заложив руки за спину, на прямых ногах, обутых в грубые ботфорты, ходил вдоль стены Шварцебаппер. Рядом с султаном на незанятом его телом кусочке дивана пристроился Бунимад, щуривший в неизменной улыбке свои и без того узкие глаза. Геркуланий стоял возле бильярдного стола, задумчивый и отрешенный. Сегодняшнее приключение подействовало на него самым неожиданным образом. И не потому, что он открыл для себя что-то новое. Нет, девственником он давно уже не был. Неожиданным для него оказалось то, что он испытал после, и что продолжал чувствовать даже сейчас. Может быть это и есть то, что называют любовью?

Он не раскаивался в содеянном, ведь он не обманул девушку. Завтра она станет его женой. То, что произошло, по его мнению должно было превратить предстоящее бракосочетание из чисто юридической процедуры ратификации ранее достигнутой договоренности в романтический акт соединения двух тайных любовников.

Сперва — любовь, потом — брак, так считал Геркуланий. Хотя, быть может, он и ошибался.

***

Стояли, сидели, лежали, пили, курили сигары и трубки, трепались о чем-то совершенно пустяковом. Шварцебаппер, в свойственной ему грубоватой манере, подтрунивал над многоженцем-султаном. Салам, привыкший к этим подначкам, лениво отбрехивался. Шут изредка вставлял едкие и не лишенные остроумия реплики. Все знали о его близости к Бенедикту и воспринимали его почти как своего. Бунимад согласно качал головой и всем улыбался.

Резко отворилась дверь и в воздух бильярдной, в котором плавали облака табачного дыма, ворвалась струя чистого воздуха. Вместе с ней в комнату вошли царь Эдуардыч и за ним наследник его, Ратомир.

Бенедикт быстрым шагом преодолел пространство между дверью и буфетом, решительно схватил бутылку и, плеснув оттуда на дно бокала, единым духом осушил его, утерев усы рукавом и крякнув.

— Сейчас поскандалил с министром финансов, — поделился он с окружающими, — казна пуста… Казна пуста, представляете себе, господа! Куда уходят деньги?! Он советует мне ввести еще налоги. Он!.. — представляете? Советует мне!.. Еще налоги!.. Но, ведь, придется, однако, господа, а?.. Что посоветуете?

Он налил еще и теперь стоял, побалтывая в стакане золотистую густую жидкость, глядя на присутствующих коллег — высокий, худой, с лысым, загорелым черепом и длинными седыми усами на узком лице.

— А вы, Бенедикт Эдуардыч, введите у себя в Амиране многоженство. — Отозвался с дивана султан Ахинейский. — И прогрессивный налог на жен. Очень прибыльное дело.

— А еще можно, — добавил, стрельнув глазами в сторону молчаливого Бунимада, Шварцебаппер, — ввести налог на бездетность. Женился — плати, пока первое дитя не родится. Заодно способствует повышению рождаемости. Рождаемость для государства — первое дело! Армии нужны солдаты, министерству финансов — налогоплательщики, царю — подданные.

— Да, — вздохнул Бенедикт, — страной управлять трудно. Ну ладно, что-нибудь придумаем.

Побыв в кругу родственников еще недолгое время, царь ушел, оставив гостям наследника.

— Я ухожу, — сказал Бенедикт перед тем, как дверь за ним закрылась, — столько дел, — он вздохнул и сокрушенно развел руками, — сами понимаете!..

Он положил руку на плечо двинувшегося было следом Ратомира и добавил, разворачивая сына лицом к гостям:

— Оставляю вам своего заместителя. Пусть привыкает к мужской компании.

Ратомир остался стоять, смущенно оглядываясь.

Ему недавно исполнилось шестнадцать лет. Это был хрупкий юноша, почти мальчик с легким пушком на пухловатой верхней губе. У него были коротко остриженные светлые волосы, слегка оттопыривающиеся уши и очки с толстыми линзами, оседлавшие чуть вздернутый носик.

Внимание присутствующих сосредоточилось на новом персонаже.

— Будем знакомы, меня зовут Бунимад, Бунимад-ага-Ган, сказал, подходя и протягивая руку наследник Ахалдакский, — мы с вами, как я понимаю, в некотором роде коллеги. Я тоже наследник, дай бог здоровья нашим отцам.

Ратомир пожал его твердую узкую ладонь и, в свою очередь, представился:

— Ратомир, — и добавил, чуть помешкав, — очень приятно…

— По-моему, мы с вами еще не встречались, где это вы пропадали? Почему вас не было на нашей с Сусалиной свадьбе?

— По-моему я как раз тогда болел, — сказал, подумав, Ратомир, — да, кажется, у меня как раз тогда была скарлатина, если не ошибаюсь.

— Сочувствую, — улыбаясь произнес Бунимад, — но, похоже, с тех пор вы поправились.

— Да, конечно… — не оценив тонкой иронии серьезно сказал принц. — Хотя после этого мне еще случалось болеть.

— О-о, надеюсь, ничего серьезного? — Это был уже подошедший и вставший рядом Салам.

Ратомир заворожено уставился на нового собеседника, чье лицо украшала роскошная, холеная черная борода, а голову венчал тюрбан с огромным изумрудом. В своем необычном наряде султан напоминал фокусника из цирка.

— Я счастлив познакомиться с юной надеждой Амирана, — продолжал между тем бородоносец, весело и хищно посверкивая крупными белыми зубами. — Мое имя Обр-аль-Саламат-ибн-Бахут-ибн-Байтах, и я — ваш скромный раб и слуга, султан Ахинеи Азарейской, к вашим услугам.

— Шварцебаппер, — коротко представился Арбокорский властитель, — на бильярде не играете? Жаль, юноша. Ну, все равно, рад познакомиться. На сколько лет вы моложе Софронеи? На пятнадцать? Я думал больше.

Прислонившись к бильярдному столу и скрестив руки на груди Геркуланий молча взирал на эту сцену, рассматривая брата Принципии и, к большому своему сожалению, не находя в нем привлекательных черт.

Ратомир, невысокий от природы, стоял, растерянно хлопая спрятанными под стекла глазами и втянув голову в плечи, отчего казался еще меньше и тщедушнее. В Эрогении в стародавние времена существовал обычай лишать жизни мальчиков, страдавших какими-нибудь уродствами, врожденными болезнями или просто не соответствующих принятому тогда стандарту. Обычай, сейчас, конечно, кажущийся жестоким и бесчеловечным, и давно уже отошедший в область преданий, сыгравший, тем не менее, великую роль в формировании нации такой, какая она сейчас есть. А сейчас этой нацией можно было гордиться.