Погребальная похоть

Света прочла и передала лист. Он взглянул и прокомментировал:

— Зря сорвался на медиков, испортил всю задумку. Да и вряд ли бы оно распространилось дальше тех, кто нашел бы и обыскал моё тело, так что чёрт с ним. Пожалуй, я сожгу эту бумажку, когда придет время. А то сделаю много чести для говна.

Светочка надела очки и откинулась в кресле, закинула ногу на ногу:

— Почему нет пути назад? В твоей жизни случилось что-то непоправимое?

— Не уверен, что хочу говорить об этом сейчас, в нашем прекрасном круизе под этим синим с легкой дымкой небом... Нет, ничего страшного не случилось. Просто я, — выдержал он интригующую паузу, — я бомж. Такой чистый, одетый и с деньгами бомж, в смысле – бездомный. Нет, фактически, там далеко есть вменяемая в мою собственность конура, которую я не взорвал газом, чтобы иметь свободу оказаться сейчас здесь; и куда теоретически могу вернуться, и снова лежать в своей вонючей постели... Но эти галимые четыре стены мне обрыдли, и с меня довольно. Это не родной мне дом, и я туда не вернусь, но также по той причине, что мне надоело существовать там и быть рабом. Медленно, но верно, я всё для себя решил. Я отказываюсь принимать правила этой игры. Я не принимаю условия соглашения с цивилизацией мразей. Я, быть может, впал в детство, в подростковый бунт или старческий маразм – но рад, что впал. В любом случае, я не хочу выбирать между бомжом и рабом. И главное, пожалуйста, поймите – я абсолютно уверен, что этот мир не является единственно возможным. Люди не созданы для того, чтобы платить за пищу, воду и электричество. Никто не обязан здесь стоять на коленях, бояться, или терпеть что-то неприятное – и ничто не может человека обязать. И никакая ебаная религия не сможет это опровергнуть.

— Но как можно... Так легко расписаться, отринуть всё?

— Ох, Света, я зашел уже слишком далеко... А как, кстати, можно шагнуть из окна по моему велению?

— Но ты же ещё здесь, бука! А шагну из окна я в знак своей верности тебе! Это другое, не путай. Ты же – хочешь просто покинуть весь этот полный и несжираемый мир из картинок и книг, невероятной музыки и красивых фильмов, коих пусть и мало... А также новых дорог, невиданных краёв, возможностей! Как так?! При наличии неиссякаемого источника всего интересного, что человечество сотворило, который и помыслить нельзя было ещё сто лет назад! Ты же знаешь, что человек устроен просто – обрати своё внимание во что-то хорошее, не отвлекайся на говно, и ты протянешь день, протянешь года!

— Нет, Света, я не считаю, что оставлю его – этот мир, полный картинок. Нееет. Я обниму его, и я им стану. Я стану всеми картинками, всеми песнями, всеми возможностями. Я разольюсь электричеством, водой – я возникну мыслью у миллиардов людей, я буду принимать в их сновидениях различные дружественные облики – я всегда буду рядом. Я, знаете ли, даже не особенно этого и хочу – только из всего, что мне удалось постичь, я догадываюсь, что будет именно так. Вам, наверное, не очень понятно, как это... Но уж извиняйте, здесь слова тщетны. Никуда этот мир не денется, а даже наоборот! Даже если я вдруг захочу жить до последнего вдоха. Это не имеет значения.

Света молча размышляла о услышанном. На тарелке перед Юзернеймом скучал надкусанный кусочек пирожного, он таки подался вперёд и цапнул ещё. Препарат уверенно действовал на среднем уровне, но теперь пища воспринималась уже без того возмутительного удивления, и он принялся медленно и с наслаждением пожирать. Судно неспешно двигалось по волнам в большом петлеобразном повороте у новоарбатского моста, только что побаловавшись его тенью. Слева высилась покинутая ими гостиница, позади неё рисовались небоскрёбы, а справа обнаружились до сих пор незамеченные всамделишные башни-близнецы, два стеклянных небоскрёбика с говорящим заглавием на крышах: "WTC".

На протяжении всего этого отрезка до москоу-сити они не обменялись ни словом. Йус доклевал пирожное и уже едва ли не клевал носом среди искрящих волн, бликующих солнечными лучами стёкол этих всё более гигантских, по мере приближения, строений; и насыщенного синего неба без единого облачка, при отважном взгляде выделяющего узорчатый радужный дождь.

Он лежал в кресле, запрокинув голову, как конченый наркоман, минут пять к ряду. Безмятежно улыбаясь, Света встала и подошла к нему сзади, заглянув в глаза сверху вниз:

— Только не засыпай, пожалуйста!

— О Дьявол, Светочка...

Рассматривал он над собою её упакованные, обтянутые в платье груди и спадавшие, колыхающиеся на ветру волосы; чистый добрый взгляд и скалящуюся улыбку. Она просеивала пальцами его хайер, гладила за ушами, а он вспомнил о покоящихся на подлокотниках своих руках, поднял и сцепил их у неё за талией, нежно обнял и прижал к своей маковке животиком, и юрко погладил по ягодицам и ниже, вниз и вверх, и ещё раз. Она немедленно провела кончиками пальцев от ушей по линиям челюсти к губам и норовила вторгнуться большими пальчиками в рот – он возращал руки на нежную горячую мягкость попки и разжимал зубы...

Суккуба сразу заметила не заставивший себя ждать бугорок на его джинсах, и вскоре он отпустил её, объявив:

— Если мы не остановимся сейчас, придется запираться с вещами в сортире, а это гадко и неудобно. Вы согласны?

— Пожалуй... Да.

— Да разве ж могут быть сомнения?

Света вернулась на своё место и отвечала огненным, исполненным похотью взглядом. Созерцая такой минут пять можно было бы гарантированно начать терять рассудок.

Корабль медленно оказался под ансамблем тянущиихся, закручивающихся, сверкающих и готовых обрушится сиюсекунду башен, названия коих Йусернэйм если и встречал где-то, то не удосужился запомнить. Судно медленно магнитилось к берегу. Круиз закончился так внезапно.

Сойдя на причал и рассматривая эти чёртовы башни, он порешил:

— Там где-нибудь полюбому есть обзорные площадки. За бабло, конечно, но оно должно того стоить. Узнайте, пожалуйста, в какой конкретно башне пускают на обзор? Но только прежде чем мы туда отправимся, Света, прежде всего мы отыщем укромное место и покурим! И я похожее место уже даже вижу на той стороне. Хотя...

Он засомневался. Через реку тянулся, словно кусок самолёта без крыльев, убер-современный мост. На том берегу стояли себе мирно два жилых дома, под которыми Йус и подразумевал укромное место, но приглядевшись, заметил отсутствие общих балконов с пожарной лестницей внутри. Это были дома с одним основным лестничным пролётом, на каждом этаже верно обозреваемым, в том числе, и из лифта – то есть абсолютно палевным, и для курения, половых сношений и задушевных бесед не годящимся.

Свете была незнакома наркоманская классика:

— Где же там укромное место?

— А в этих вот самых коробках. Правда, судя по всему, в данном случае не такое уж и укромное. Нам нужен необозримый, отдельный лестничный пролёт, чтобы спокойно измельчить стафф и свернуть косячки, ну или покурить через бутылочку, например.

— Но прежде всего, дорогой, нам понадобится симка с интернетом или вайфай, чтоб ориентироваться на местности!

Незащищённая беспроводная сеть, впрочем, нашлась в двух шагах. Было решено прогуляться чуть более километра, и в итоге подойти к жилому сектору, где точно было из чего выбрать.

Преодолев в бодром темпе расстояние, и повернув на финишную прямую, в некотором отдалении был замечен шестнадцатиэтажный дом с протяжением широких межэтажных балконов.

Недолго подождав у подъезда первого выходящего жильца, дверь была поймана и парочка нырнула внутрь, запрыгнула в лифт да взлетела на последний этаж из чистого любопытства. Как это часто бывает, такой лестничный пролёт имел нелёгкую судьбу и был богато расписан, изрисован и обоссан; а также местные курильщики гашиша оставили по углам свои непрозрачные от копоти дырявые бутылочки. Спустившись двумя этажами ниже, в пролёт без пепельницы, Юзернейм в первую очередь достал пакет, постелил и присел на лестницу, поставил рюкзак на ступеньку ниже и принялся извлекать всё необходимое. В наличии была бутылка минералки, ещё не завершенная, и разделив последние глотки вместе с суккубой, он замысловато выгнул бутылочку сначала ниже первой трети, а затем дном вверх – получится силуэт, напоминающий утёнка. У основания одной из опор дна он вырезал бытовым лезвием крупную дырочку, и обязательно протёр это место спиртовою салфеткой. Прикрутив памятную жаровню с пентаклем на место крышки, он поучал: