Погребальная похоть

— К сожалению, не лучший год для посещения "вэдээнха". Тут уже нет тусовки, и ремонт затеяли, — поведала ненаглядная.

— Для посещения чего?! — не понял странного названия Йус.

— Выставка достижений народного хозяйства, малыш! — расшифровала она.

Юзернейм порасспрашивал об этом месте, так как прежде нигде не сталкивался, хотя видел где-то на картинках, разве что, только знаменитые позолоченные фонтаны. С удивлением он узнал, что в этом самом дворце, прямо по курсу, последний десяток лет размещались мелкие магазинчики рок-атрибутики, всякого китайского хлама, приколов, безделушек, а также целый музей подарков одной не к ночи упоминаемой телепередачи. И это только при входе. Дальше, конечно, было немногим лучше, ибо ещё множество так называемых "павильонов" – шикарных и величественных зданий, лишившись своей эпохи, были обречены стать площадками мелкого частного бизнеса (который, впрочем, в тот год настигла участь несладкая).

Но об этом было сказано в двух предложениях, и в целом не занимало его нездорового ума ровно нисколько, а вокруг длинной прямой, по коей они сейчас шествовали, раскинулись аллеи с зеленым газоном – хотелось по ним побегать, попрыгать, поваляться.

— Значит раньше здесь, говорите, и детишки играющие в субкультуру, и ортодоксальные приверженцы хаживали, да?

— Да. А теперь всё переехало. Недалеко, впрочем... Но место мы потеряли.

Солнце выдавало максимум – было и жарко, и ярко, хотя до полуночи оставалось, наверное, каких-нибудь пять часов. Спереди дул освежающий ветер. Слева торчал над городом хорошо обозреваемый отсюда и бликующий сейчас своими поясами стёкла выжигатель мозгов, также известный как останкинская телебашня. «И как она вообще держится», – удивлялся он.

Почти ни о чем не разговаривая, они дошли до территории ботанического сада, нашли более-менее уединённую лавочку и сидели обнявшись, поминутно ласкаясь. Постепенно небо окрасилось закатными тонами. Парочка отправилась обратно, но другим путём.

Улочки, составлявшие ВВЦ по периметру, были обыкновенно пусты, и прохожие встречались редко. Пройдя через фермерский райончик и повернув по направлению к центру, они вышли прямо в кадр сидящему на корточках, шагах в десяти, фотографу с зеркалкой. Позади них разливался по облакам насыщенный закатный свет. Фотограф показал большой палец вверх, какбы намекая, вероятно, что его работа не испорчена, но всё-таки сразу поднялся, подошёл и поздоровался:

— Меня зовут Ян. А вы отлично смотритесь. Можно ещё пофоткать вас, если вы никуда не спешите?

— Юзернейм, — представился гот и показал на юную леди, — Светлана. Мы не спешим, так что с удовольствием. А это у вас, — заинтригованно разглядывал он технику, — не 'марк' ли третий? А объектив?

— Он самый! А это 'сигма' двадцаточка, эф один и четыре, ди-джы хэсээм арт!

— О Дьявол!

— Три недели назад взял, всё не нарадуюсь! А теперь просто будьте собой.

Он отбежал, присел и нацелился своим электронным оком. На вид ему было за тридцать, но явно далеко до сорока, а на самом деле всего тридцать три. Ян был блондином с короткими, до плеч, патлами; доброй славянской внешностью с благородной светлой щетиной, и ростом выше Юзернейма на голову. В одежде он предпочитал милитари, но выглядел раскованно, сейчас на нём была оливковая рубашка и чёрные шорты, а на ногах обычные найки. Первые полчаса знакомства пролетели незаметно, потому что они почти не разговаривали, а искали места, ракурсы, позы, выражения лиц. Парочка даже нескромно начала целоваться, что фотографа, к их удовольствию, не засмущало. Закат ещё более-менее держался, но с такой оптикой можно было не бояться темноты даже без штатива. Желтоволосый рыбак узнал черноволосого: прохожий без интереса к фотографии вряд ли участвовал бы так долго и целеустремлённо, тем более практически сразу же перебегая в следующее оптимально освещенное местечко и повыразительнее ровняя подругу. Юзернейм же удивлялся – надо любить людей, чтоб так старательно и долго снимать незнакомцев.

Через некоторое время ноги привели их к кафешке с большой уютной верандой, где трапезничали лишь несколько сидящих порознь путников. Там фотограф и парочка заказали перекусить и познакомились поближе; до закрытия заведения был ещё час, и они разговорились, параллельно уплетая блинчики и запивая кофем (от пива фотограф отказался – был за рулём). Ян вёл активный и контрастный образ жизни: неспешно получал второе высшее образование, работал с чертовски удобным графиком, владел маленьким семейным бизнесом, занимался стрельбой из лука, катался по европам и в свободные моменты любил хорошенько выпить. Найти спутницу жизни, признавался он, никак не получалось, да и друзья были занятые, а одиночество как-то подкралось – так и оправдался, что, мол, пристал к вам, ребята. Собеседником, заметила парочка, он был очень интересным. В свою очередь, будучи застаны врасплох, они совершенно точно не желали бы выдавать, что знакомы всего-то ничего... И по зашифрованному Светой каналу ноосферы Юзернейм получил уверенность, что их использованная ранее ложь должна лишь немного увеличиться в цифрах, как то – они знакомы более трех лет, а живут вместе уже год – ради неё он приехал из своей глуши. Сочинять о вдовстве уже было ни к чему.

Сумерки плавно перетекали в вечернее небо, вдоль главной аллеи зажглись фонари, проходили немногие гуляки – на душе было безмятежно и довольно. Только заведение, как было объявлено, закрывается через пятнадцать минут, и трио переглянулось – фотограф забавно покочал головой, типа, какая жалость. Говорил он до этого о какой-то ерунде, что Юзернейм уже отвлёкся было на фонари, а Светочка изумительно изображала слушательницу, и Яныч не сдавался, но ниточку потерял. В неловком молчании он вместе с ними покинул веранду. Юзернейм поинтересовался, бывает ли фотограф на покинутых и плохо охраняемых территориях? Ответ был пространный. Разумеется, множество славных московских боянов он посетил, и даже саму Её Величество Амбреллу блондин тоже удостаивал, лишь однажды, визитом. Слово за слово, и компания оказалась на поредевшей парковке перед аркой входа, где поприветствовала мигнувшими огоньками своего владельца известная японская машина синего цвета, в кузове типа универсал, с воздухозаборным ковшом на капоте, большим спойлером над задним стеклом, на неожиданно высоком клиренсе и с красивыми медными дисками о множестве перекрещенных спиц. Йус жадно рассматривал, приближаясь, а затем и обошел авто вокруг. Руль, однако же, находился слева. Окна задних дверей были затонированы в ноль, а заднее стекло примерно на пятьдесят процентов. Крупные хромированные буквы на багажнике образовывали не название марки, а слово S U M E R A. Третья и четвертые буквы, очевидно, были изготовлены в сувенирке по заказу.

— Су-ме-ра?

— Шумера! Знаете, был такой древний народец – шумеры? А это автомобиль-шумер. Ну, так как слово 'машина' имеет женский род, а мужчина по жизни вожделеет и затем обращается с автомобилем также характерно нежно, как с женщиной, я решил поэтому, что имя этой конкретной моей машины будет Шумера. Моя шумерка, — заботливо похлопал он по капоту, — одержимая древним духом мощи и надёжности! Шумеры были очень умным и религиозным народом, я вообще очень по ним зафанател и собираю всю возможную инфу, и вот тешусь верой, что в лице конструкторов и рабочих на японском заводе проявился древний шумерский гений...

— Потрясающе, — резюмировала почему-то хихикающая Света.

— Вот на ней до самой Гааги в прошлом году ездил. Породнились мы тогда с ней!

— Ох, ты же был в Нидерландах. А травку покурил? — интересовался Юзернейм.

Яныч развернулся у машины, облокотился спиной и досадливо цокнув языком объявил:

— Нет, увы! Один я бы не стал.

— А чего боятся?

— Ну как чего? А вдруг на измену выйду, глупостей натворю? Опасно же. Да и почти каждый день за рулём. Я и не бухал тогда около полугода – мой рекорд за пятилетку.

— Ясно. А хочешь?