Погребальная похоть

— Юзернейм!... Эй, Юзернейм! Ты здесь?

— Сейчас постараюсь, — он сжал её ладонь, пальцы сцепились в замочек, — о да, я здесь!

— Как давно ты уже в Москве?

— Точного ответа на этот вопрос дать не могу, ибо дни не считал... По ощущениям примерно дней пять, вряд ли меньше.

— И что тебе у нас понравилось? Я же тебя нашла почти в самом центре! Ты был на красной площади?

В ответ на первый вопрос что-то внутри него моментально сгенерировало и направило на неё нежнейший взгляд, а её глаза будто этого и ждали. Замочек стиснулся крепче.

— Нет, на красной пока не был, и только когда мы ушли со скамейки и подошли к реке, заметил, что оказался так близко. Но это ещё успеется. А понравилось мне кое-что гораздо дальше! Единственное место, кстати, которое я замышлял обязательно посетить. И вы не можете не знать, о чём я.

— Ой, у нас много всего любопытного, даже не буду угадывать... Выкладывай, интригант!

— Узнал-то я о нём только недавно, а в сети полным-полно материалов, и я смотрел, смотрел целыми вечерами – был ужасно впечатлён. Кстати, в среде людей, кто так или иначе, практическим или диванным образом, интересуются всевозможными покинутыми объектами – это место вызывает чуть-ли не брезгливое презрение, потому что широко доступно и лазают туда все желающие. Кроме того, по сути оно является недостроем, и смотреть, по мнению большинства, там не на что.

— О, ну уже понятно, о чём ты.

— Да как же тут не догадаться, ведь это единственный недострой с такой дурною славой и уникальной атмосферою. Остальные пылятся и в них действительно нечего смотреть. И тем более ощущать. На самом деле я был поражён многочисленными комментариями, которые довелось видеть в сети – просто смешно, когда такое количество проходимцев, профанов, столь большая толпа выделывается и корчит из себя сталкеров-эстетов. Много ума не надо, чтобы обозвать это место помойкой; сетовать, что там снуют школьники; и особенно снобничать, что публиковать материал о оном – моветон, «не модно» и вообще «скучно». Но это всё касается лишь русскоязычного сегмента сети и особенно известного видеохостинга, где в достатке всяких омерзительных торговцев хайлом, кто и на приведений бегает охотиться, кто якобы сутки там проводит, и так далее, и тому подобное. С их легкой подачи Ховринка стала этаким мистическим аттракционом для скучающего сетевого обывателя. Хотя и была жертвой своей славы ещё задолго до них.

— Так разве она, в самом деле, не большая ли помойка?

— Ну, если вам угодно, там действительно никто и никогда не убирался. По-моему это только дополняет картину. Помните, я говорил, что созерцать мир, как животное, без всякой лишней информации, это очень круто, но и почти недостижимо? Так вот, если я и так стараюсь в своём нынешнем существовании максимально абстрагированно видеть реальность, и здесь, в неизвестном мне городе, логично, создаётся потрясающий эффект... То в Ховринку я шел, включив сознание в прежний, никуда не пропавший режим – как русский маргинал двадцать первого века. Потому что фишка как раз в том, что оказавшись в этом месте будучи животным, сознание не поймет, в чем суть – ну, лишь длинные тёмные коридоры, мусор, дыры в полу, вообще опасно и лучше текать. Нет, нет и нет. ХЗБ это такой, позвольте каламбурчик, арт-хаус: заведение не для всех. Свиньи-то везде грязь найдут, как известно. Впрочем, кто есть свиньи, и что такое грязь?... Но не суть. Лично для меня ХЗБ – тёплая ламповая галлерея, даже хочется сказать «музей» эпохи миллениума, украшенная усилиями куражной, пьяной, отчаянной неформальной молодёжи, кто оставили там вдоволь интересных и остроумных надписей-посланий, граффити; кто истинно были очарованы этим местом и выразили это, привнесли туда что-то своё. Получилась такая своеобразная красная площадь наших потерянных поколений. Я уж не говорю о символизме – её ведь замыслили во имя пользы человеческой. Вероятно, это всё очень тонко, и надо быть в особенном состоянии души, чтобы прочувствовать? Заметить дух времени, культурный психосоциальный код, играющий среди одинокого мрака и нависшей угрозы настоящей физической опасности! Погружающий в особое настроение, восприятие... Вот я это видел, испытывал и наслаждался! Имейте в виду, это восемь этажей, и чтоб обойти одни только коридоры – около пятисот метров на каждом, значит все вместе уже примерно четыре километра, а там ведь ещё и помещения разные; и конечно же, фантастическая крыша, плюс подвалы и соседние корпуса. Я туда пробрался, как только стемнело, и ушел с утренним туманом. И ведь не хотелось уходить-то! Очень досадно, что однажды её приговорят и она станет историей – глупой, грязной, в пятнах крови, с пентаграммами и кислотными граффитями историей, а не безопасным историческим мемориалом. Да там можно было бы вместить большой музыкальный клуб, художественную галлерею, напихать фастуфуды, игровые автоматы, всевозможные тематические магазины, пейнтбол в конце-то концов! Эх...

— Не печалься, — похлопала она его по плечу, — главное, ты почувствовал, что хотел. А как ты туда пробрался?

— Известный залаз в соседнем парке же. Шел хороший такой ливень, пришлось закрыть зонт и тихонько красться, чтоб собаки не заметили. Славно промок, но этого того стоило. Да и жарко было, быстро высох.

— А охрану не видал?

— Ночью нет, видимо потому, что за шумом дождя шаги по неизбежным кусочкам стекла и прочим камушкам не особо слышны. Но позже был момент, когда непонятно где послышались шаги, и пришлось спешно красться в какой-то ближайший вход куда-то, не знаю уж, что это было за помещение, средних размеров. Переждал там немного. Потом перестраховывался и крался как, чёрт подери, в тылу врага. Зато какой адреналин! А на рассвете видел, как чопы территорию обходили. Подумал тогда, что на выходе спалюсь, так как не очевиден был путь обратно, думал, плутать буду. И плутал, но всё обошлось, благо туман подтянулся.

— И часто ты так за адреналином куда-то лазаешь?

— Именно по заброшенным объектам? Редко, увы. Да и не все такие места одинаково впечатляют. В здании школы, например, даже с хорошим сохраном – как-то не особо интересно, ничего нового не встретишь, разве что какое-нибудь любопытное старьё в кабинете химии или в лаборатории, если повезет. А вот на заводах и всяких индустриальных объектах у меня немного другой нюанс – всякие там двигатели, станки, техника, как таковые мне не интересны. Я люблю гнетущую масштабность остывших цехов, иной раз такую ненасытную, пробирающую до самой глубины души. Даже, бывает, страшно становится, что сейчас витающий под потолком проклятый душок пролетариата схватит цепко в когти, и над рядами столов пронесёт, об каждый мордой ударит – мол, не трудился ты, как следует, не посвятил жизнь делу коммунизма, не страдал как полагается! Шучу, конечно, но бывает довольно угнетающе.

— А спалиться доводилось?

— Однажды, и то убежали, еле унесли ноги – мой приятель и ещё двое его товарищей-отморозков. Но как это было рискованно и стрёмно! На моем любимом объекте, кстати. Есть у нас в Питере один роддом, работавший с семидесятых, а закрытый совсем недавно...

IV : НОВОДЕВИЧИЙ ОСТРОВ   /    LE TOUR DE MOSCOU

За недолгим разговором о заброшенных объектах парочка незаметно вышла на оживлённое шоссе. Впереди виднелся профиль моста с двумя каменными башенками, едва различимыми в темноте, и некоей большущей шестерёнкой – стало быть, его опорой. Но при ближайшем рассмотрении оказалось, что это два разных моста, только один за другим – ближе была беспонтовая транспортная эстакада, а уже за ней старый железнодорожный мост, пропускающий под собой шоссе через две арки, и венчающийся сверху теми самыми кенотафами-ладьями; и уже правее протягивающийся над рекой длинной металлической дугообразной опорой. За всем этим добром рисовался ночной город. Йусернэйм объявил, что на мост надо бы подняться.

Хоть мост и был железнодорожный, по обеим сторонам имел узкие пешеходные проходы, прямо через маленькие арочки в тех самых башенках. Спустя несколько мгновений они уже проходили над рекой и разглядывали открывшуюся панораму, и минут пять молча стояли на середине. Вдруг он сказал: