Страница 7 из 8
Нет! Ленку точно надо брать с собой!
Он первый раз в жизни делил женщину с другим мужчиной и даже удивлялся тому, что не испытывает по этому поводу никаких пафосных чувств. Просто были дни, когда она была с ним, и были дни, когда ее не было. Но когда она была с ним, то отдавалась настолько самозабвенно, ввергала себя в омут такого неподдельного наслаждения, что Венедикт ни на йоту не сомневался, что она его и только его: и душой, и телом! А то, что у нее с ее «благодетелем», – так! Технология выживания в нашем паскудном мире!
Правда, при всем при том возникал один холодящий пунктик. Если Ленка выбрала его своим мужчиной и так великолепно дарит ему себя, то и он должен сделать что-то, что полагается делать в таких случаях мужчинам.
Избавить ее от этого двусмысленного положения.
Приказать не ходить больше туда, к ее «благодетелю».
Выкупить её квартиру – избавить от зависимости и от Рякина, и от «благодетеля». Или хотя бы достать деньги на билет до Сочей.
Чувствовал, что Лена ждет от него чего-то подобного. Что их отношения становятся прохладнее, что она уже не может заводить себя до тех экстатических улетов, которые совсем недавно сопутствовали их оргиям. Что он вот-вот окажется в положении презираемого и отвергаемого – как неизбежно должен попадать в это положение мужчина, торгующий своей женщиной.
Он ощущал, что приближается развязка. И она наступила. Правда, совсем не такая, какую он ожидал.
В тот день за утренней трапезой Рякин распорядился всем обездоленным и обезипотеченным мужикам, которые еще числились в различных лавочках и конторах, взять после обеда отгул на своей основной работе:
– Наша община выиграла грант. На полученные деньги я купил оборудование для обувной мастерской. Сегодня привезут новые пресса, штампы. Надо помочь разгрузить и затащить в подвал, – обездольщики покряхтели, но нарываться на вилы никто не хотел.
Когда был допит мешковинный чай, Рякин коротко распорядился:
– Венедиктина! Зайди ко мне! На-ка, подпиши! – когда благовоспитанный юноша притащился в славкину светелку, тот сунул ему бумажку с отпечатанным на ветхозаветном матричном принтере текстом. Это был приказ о назначении Венедикта «главным инженером обувного цеха при Российской народной общине». – Подписывай! – командовал Славка. – Небось, надоело по утрам на морозе лопатой махать? Ничего! Я добрый! Вон какую должность тебе устроил! – Рякин ткнул толстым пальцем в графу «Ознакомлен» на приказе.
– Какой цех? – прохрипел Венедикт. – На хрена мне все это?
– Что, всю жизнь снег чистить хочешь? Или думаешь, коли повадился Ленку на койке манежить, так она разнюнится и заявку из ментовки заберет? Закатай губищу! Если хочешь знать, мы эту комбинацию с Ленкой вместе придумали! И разыграли!
Я уже давно прицеливался развернуть из этой мастерской настоящий цех по производству обуви. Хватит нам нищенствовать! Будем зарабатывать! Откроем реальное производство! Глядишь, и на экспорт товар станем гнать!
А ты мне нужен. Должен же быть у меня в цеху хоть один кадр с техническим образованием среди этого стойбища юристов-экономистов? Так что давай, подписывай! На Ленку не рассчитывай! У нас с ней еще со времен заводского комитета все на мази! – Сла-авик многозначительно потер палец о палец. – Думаешь, где она по две ночи на неделе пропадает? – Рякин самодовольно ухмыльнулся. – Через два месяца свадьба,– главарь общины подмигнул своему визави и подтолкнул к нему приказную бумажку. У Венедикта было такое ощущение, словно ему на череп выпустили струю раскаленного пара, и теперь этот пар конденсируется на лице и жгучими струйками стекает к подбородку. – А то, что она к тебе бегает письку писькой баловать, так это я сам ее надоумил! Грант задерживался, надо было тебя попридержать малешко! Чтобы ты глупостей не наделал! А то махнешь через забор, и нырнешь прямиком на зону. По 131-й! Это – не сахар, скажу тебе! Обидно будет, если столь ценный кадр будет шконку пузом у параши протирать! – Венедикт, не глядя, поставил закорючку возле жирного рякинского пальца, и стал подниматься из-за стола. – Прикинь пока, в каком порядке расставить оборудование, чтобы поточная линия сформировалась, – распоряжался Рякин. – Чтобы людям не бегать с заготовками из угла в угол. А на свадьбу – приглашаю! В свидетели возьму!
Венедикт по привычке ухмыльнулся – привычка держать «покерфейс» выработалась часами бдений у зеленого сукна. Но уходил из светелки так, будто ему дали под дыхало. Господь с ним – с Рякиным и его талантом манипулировать людьми! Но Ленка! Неужели бабы могут так гениально притворяться? Водить мужиков за нос?
Что самое обидное, он ей верил! Поверил в то, что его еще можно любить, что он может приносить счастье и радость другому человеку! И не просто человеку, а этой сногсшибательно красивой и бесшабашной девчонке!
Действительно, падла!
После обеда в общежитский двор вкатили, отливая антрацитным лаком, два огроменных джипа, из которых начали выкатываться матерые мужики в боярских шапках и мохнатых дублёнках. Они хлопали по затянутой в кургузый кожушок спине Славку, хохотали и прямо на улице начали пить из горла водку.
Это были продавцы. Следом вкатил КамАЗ с длинными дощатыми ящиками в кузове и автокран. Взявшие отгулы обездоленные мужики и перманентные обитатели общаги неуверенно высыпали на крыльцо. Подмораживало. Славка повел матерых мужиков допивать водку в апартаменты, по пути бросив Венедикту:
– Распоряжайся тут, главный инженер! Чтоб к ужину все было в подвале! Вон люди, командуй!
– Шутить изволите?
– Я тебе пошучу! Взялся за гуж, не говори, что не дюж! Вон, люди на тебя смотрят! От тебя зависит, что через неделю жрать будем – кирзу или пельмени!
– Ты охренел, Рякин! Ты что, ни разу не видел, как станки устанавливают? Пресса? Под них фундамент надо заливать! Да чтобы их только в подвал затащить, тали нужны, лебедки, хотя бы доски!
– С лебедками и дурак сумеет! Тебя учили, ты и выполняй! И чтобы ни одного винтика не потерялось! А то знаешь, что… Глиста! Останься! Проследи тут за этим шибздиком, чтобы он чего не натворил! Если что не так, ноги тебе, Венедиктина, лично переломаю! – матерые мужики уже уводили Славку, похлопывая его по плечам и гогоча.
Был вариант плюнуть и уйти. Не то, чтобы Венедикта очень впечатлили рякинские слова про «шконку пузом у параши». Но где воля, там и кредиторы. Кто знает, какими щипцами будут из него тягать долги?
Кроме того, люди действительно смотрели на него. И чего-то ждали. Венедикт глянул на низкое мартовское небо, сыплющее мелким снежком, выдохнул, и неожиданно бойко крикнул:
– Эй, шеф, замерзнешь! Заводи свою шнягу! – это крановщику. – Чего стоим, товарищи коммунары? – это обездоленным мужикам. – Хан, ты посообразительней! Возьми, вон, Санька, и лезь в кузов ящики стропить. Глиста! Не вытаптывай пастбище! Дуй на стройку, натырь досок!
– Мне… это … тут … велено, – начал выдавливать из себя долговязый секьюрити, но Венедикт его уже не слушал. Он в первый раз попал в такую дурацкую ситуацию, но производственный опыт ему подсказывал единственно верный алгоритм поведения: если не знаешь, что делать, то не тушуйся, не стой на месте, матерись, но без зла, и доверься народу – кривая вывезет!
И действительно, оказалось, что один из мужиков с третьего этажа в молодости успел поработать такелажником, другой был механиком на заводе и имел опыт перетягивания станков из угла в угол; у третьего на стройке работал прорабом кум; всей толпой сходили за досками и заодно выпросили переносную лебедку. Там же на стройке Хан порезал автогеном на куски водопроводную трубу – получилось семь вполне гожих катков.
Пару ломов нашли в общежитском чулане; трос выдал крановщик, которому все равно надо было ждать хозяев на черных джипах. Дело пошло: настилая доски и подкладывая катки, ящики начали втаскивать в вестибюль общежития.
Сложнее было спустить их в подвал по лестнице. Тут проявил сообразительность лично Венедикт. Подвесив в дверном проломе горизонтально два лома и уперев их в капитальные стены, он завел за них трос, распорядился обвязать другим концом троса первый спускаемый ящик и, потихоньку вытравливая трос, майнить по настланным на ступеньки лестницы доскам ящики в подвал. Ломы гнулись, штукатурка под ними осыпалась, но первый «гроб» с оборудованием благополучно оказался внизу.