Вечное небо казахов

В соседней России тенденция сворачивания демократии в общественно-политической жизни страны сопровождается многочисленными рассуждениями о третьем пути, о потребности в «сильной руке», о патерналистских настроениях народа, о русской тоске по «царю-батюшке» и пр. У нас такие дискурсы не приняты по многим причинам, лишь время от времени осторожно забрасывается мысль об особом национальном варианте демократии. Но на практике государственная идеология реализует именно патерналистскую модель по принципу «спасибо партии родной за наше счастливое детство».

Интересно, кто-нибудь предварительно проводил исследования – насколько эта модель отвечает внутренним потребностям казахов? Если сравнивать, то в русском менталитете действительно важное место занимает образ отца, часто обожествляемого: «царь-батюшка», «бог и царь», «отец солдатам» (он же часто «полкан», то есть присутствует мотив собаки), в криминальной сфере – «пахан». Кстати, симптоматично то, что главным героем популярного фэнтези на русском материале, написанного профессиональным историком и этнографом М. Семеновой, является Серый Пес, противостоящий… Волку.

В тюркской культуре отец почитаем, но роль лидера часто отдается старшему родственнику – «аға». В традиционной жизни часть важных функций отца берет на себя «нағашы» – дядя по матери, старший зять (даже существует поговорка «жаман әкеден жақсы жезде артық» – «хороший муж старшей сестры предпочтительнее плохого отца»), сверстники отца («әкең өлсе де, әкеңнің көзін көрген өлмесін» – «если и умрет отец, пусть не умрет знавший его»), старший брат, называемый в таких случаях «көке».

Конечно, все это не означает умаления роли отца, однако часто братские отношения акцентируются в ущерб отцовско-сыновьим, при этом с акцентом на происхождении от одного отца. Например, повторяющаяся в вариациях легенда гласит: после разгрома воин бежит, подсадив на коня единственного сына, на дороге он видит оставшегося без коня брата. Со словами «Бөтен әкеден туған аттан түс» («Рожденный от другого отца, слезай с коня»), он ссаживает сына и спасает брата. Есть и другая формула этой архетипической легенды, ставящей кровнородственные отношения выше семейных уз, чувств мужа и отца: «Қатын жолда, бала белде» («Жена – на дороге, сын – в чреслах»). Идущая с древнетюркских времен казахская традиция престолонаследия предполагает передачу власти не от отца к сыну, а от старшего брата – к младшему, от младшего брата – к сыну старшего брата и т. д. в пределах родственного клана. В современной музыке песен о «жан-аға» едва ли не больше, чем об отце. Да и в сленге покровителя, главу клана и пр. называют не как-нибудь, а именно «агашка».

Если мы – современные казахи – уже не волки, а собаки, то все-таки собаки со значительной долей недавней волчьей крови, а следовательно в стайной (общественной) жизни у нас есть потребность не в фигуре бога-отца, а в личности вожака – «первого среди равных», товарища, возглавляющего иерархию благодаря только лишь личным качествам. Нам внутренне близка не рабская покорность, а гордая лояльность. И когда устои общественной жизни позволяют сохранять личное пространство и независимость, само- и взаимоуважение, то наша привязанность к лидеру будет гораздо более прочной и действенной, взрослой и ответственной.

Стремление идеологов искусственно удерживать нацию в инфантильном состоянии ведет лишь к тому, что новое поколение обретет привычку вторить шакалу Табаки и радоваться промахам Акелы.

P.S. Эта статья построена не на простой метафоре и не на регрессии, уподобляющей общественную жизнь поведению животных. К.Г. Юнг сформулировал идею об архетипах коллективного бессознательного и предупреждал Европу об опасности Второй мировой войны, связанной с пробуждением архетипа шамана и воина Вотана в душах немецких бюргеров.

ІІ. Инициатические мифы и ритуалы казахов

Раздел 1

Инициация и призвание человека в тенгрианстве

Глава 1

Понятие инициации

Как указывает Р. Генон, этимологически слово «традиция» не обозначает ничего, кроме идеи передачи. В ходе долгого употребления в постоянно десакрализирующемся контексте современного мира идея традиции постоянно искажается, утрачивая первоначальный смысл. Изначально имелось в виду то, что было передано от предыдущего состояния человечества до наших дней. И поскольку в традиционном обществе не было профанных сфер жизни, все вещи всегда рассматривались в их непосредственной связи с основными принципами, то и все они имели традиционный характер, подлежали «передаче» в качестве одного из элементов сакрального знания, сакрального образа жизни.

При этом традиция не должна пониматься как нечто закоснелое. При определенных условиях традиция подвергается некоторым временным адаптациям, однако сущность ее, наиболее важные ее положения, фундаментальные метафизические принципы остаются вечными и неизменными. Изменения касаются лишь неких частных форм. При этом изменения эти не носят случайный (как может показаться) характер, но призваны оптимально отражать неизменные принципы в меняющемся мире. Именно существование этой связи с вечными принципами придает смысл идее передачи. Часто профанные концепции и вещи в силу отсутствия такой связи принадлежат лишь сфере временного, изменяющегося, нестабильного, поэтому их «передача» по сути своей не имеет смысла, становится лишь сохранением очередного «предрассудка» или «пережитка прошлого».

Обращаясь к пространственным сравнениям, Р.Генон отмечает существование «вертикальной» передачи, связывающей область сверхчеловеческого и собственно человеческого во вневременном плане, и «горизонтальной», передающей хронологическую последовательность, соединение различных последовательных состояний человечества. Если «горизонтальная» передача предполагает передачу знаний по цепи посвященных, от учителя к ученику, то «вертикальная» передача представляет непосредственную связь человека с высшими состояниями бытия как уникальный случай соприкосновения с эзотерическим знанием «одинокого», без учителя. Точнее сказать, без существующего физически учителя.

«То обстоятельство, что идея передачи настолько значима с точки зрения традиции, что даже дает ей название, только подтверждает необходимость регулярной передачи всего, что относится к области эзотерического и инициатического, которая является самой важной областью традиции в целом» [108]. То есть полнота и жизненность традиции определяются существованием упорядоченного, эффективно действующего института передачи традиции, института инициации (посвящения).

Инициация этимологически означает «вхождение внутрь», «приступание к чему-то»… «Инициация – это эффективное и действительное прикосновение к стихии священного знания, подлинность которого охраняется особой цепью посвященных, т. е. в свою очередь прошедших инициацию» [109]. «Обычно под инициацией понимают совокупность обрядов и устных наставлений, цель которых – радикальное изменение религиозного и социального статуса посвящаемого. В терминах философских посвящение равнозначно онтологическому изменению экзистенциального состояния»[110]. Если А. Дугин дает определение инициации с позиций метафизики, то М. Элиаде выступает в данном случае больше как этнограф, то есть они подчеркивают разные аспекты инициации, но суть ее, как справедливо отмечают оба исследователя, – радикальное изменение статуса посвященного. Инициируемый (посвящаемый) вступает в сферу сакрального знания, представляющего для традиционного общества единственную сферу подлинной реальности. Не прошедший инициацию человек для традиционного общества является не вполне человеком, неким полубессознательным объектом, суть которого исчерпывается его физическим существованием. Лишь прошедший инициацию вступает в сферу подлинного существования.

108

Генон Р. Очерки о традиции и метафизике. С. 65.

109

Дугин А. Абсолютная родина. С. 66.

110

Элиаде М. Тайные общества. Обряды инициации и посвящения. С.12.