Вечное небо казахов

Эта концепция С. Кондыбая очень важна, так как понятия «культура», «мәдениет» этимологически и по значению непосредственно связаны с земледелием, оседлым, городским образом жизни, а потому в строгом смысле не могут применяться к кочевникам-скотоводам.

По предположению Т. Асемкулова, кочевое скотоводство постепенно возникает из охоты, как результат развития существующего в природе симбиоза стадных копытных животных и хищников, следовавших за миграцией огромных табунов травоядных. Особенно выразительно эта тенденция прослеживалась в этнографии североамериканских индейцев – обитателей прерий, следовавших за стадами бизонов и охотившихся на них. Бизоны настолько привыкали к постоянному присутствию людей, старающихся без нужды не беспокоить их, что самки бизонов позволяли доить себя женщинам.

Различие между таким охотничьим образом жизни и выпасом казахами полудиких табунов лошадей малозначительно в рамках рассматриваемой нами проблематики. Весной во время великой охоты «улуг ау» весь народ превращается в загонных охотников, а дикие животные Великой степи – в скот, собираемый народом охотников-скотоводов в одном месте для сортировки и массового забоя. К тому же охота как самоценный образ жизни продолжает артикулироваться в казахской классической культуре до последнего периода. Герой эпоса «Камбар-батыр» прямо говорит о себе как охотнике, а не пастухе.

Не выкорчевывание диких растений и посадка культурных, а полудикий выпас, охрана, регуляция передвижений и численности, клеймение (освоение в смысле кодирования) созданных Всевышним животных – это специфика кочевого скотоводства. Если для оседлой культуры природа становится чем-то диким, неосвоенным, подлежащим освоению – огораживанию, выкорчевыванию и пр., то для кочевников (выводящих новые породы скота путем длительной селекции естественных изменений, добивающихся оптимального травостоя перемещением скота) она сохраняет статус имеющей собственные, независимые от человека, равные с ним права и происхождение. Поэтому еще в начале ХХ века в казахской степи бродили миллионные стада сайгаков – естественных соперников домашнего скота за питание.

Для тенгрианства травинка, сайгачонок, муравей и человек в абсолютном смысле перед лицом общего для всех Творца равны, а природа, мир в целом – божественен и совершенен. Несмотря на однозначно привилегированное положение человека, подобное отношение к окружающему миру присутствует и в исламе. Согласно некоторым хадисам, убитый безвинно воробей будет в Судный день свидетельствовать против своего убийцы. Одному из великих пророков древности, сжегшему муравейник, «открылся Бог, говоря: «Тебя укусил муравей, но ты сжег тварей (таких же, как ты сам), которые праздновали во славу Господню)» [101].

Вообще говоря, монотеизм, по мнению М. Элиаде, характерен именно для скотоводческих народов. Для многих архаических земледельческих народов роль мужчины и полового акта в зачатии потомства остается долгое время скрытой, возникают самые фантастические теории зачатия женщиной ребенка (на патриархальном этапе у земледельческих народов появляется представление о дожде – небесном семени, оплодотворяющем землю), соответственно, формируется архетип всепорождающей Великой Матери, имеющей периодически умирающего и возрождающегося под землей сына-мужа. Для скотоводов же роль самца-производителя в продолжении жизни и охране своего косяка известна из непосредственных наблюдений, соответственно, рано возникает и постоянно актуализируется архетип единого Отца, творящего, защищающего и одновременно наказывающего.

Скотоводческий цикл не ограничивается одним годом, как у земледельцев, поэтому скотоводам свойственно более масштабное временное восприятие (см. работы докт. искусствоведения, проф. А. Мухамбетовой о 60-летнем цикле тенгрианского календаря), историчность мышления, вопреки широко цитируемым у нас штампам западных номадологов об «отсутствии чувства времени у номадов».

В повседневной жизни мы привычно не замечаем одну из уникальнейших особенностей нашей культуры: высокое развитие эпосов, исторических преданий, наличие генеалогий-шежире, причем не только у правящих или аристократических, но и у обычных казахских родов (хотя обычных родов у казахов практически нет, все «аталы» – роды, имеющие предка и место в общей генеалогии, в какие-то периоды истории являлись правящими у тех или иных народов Евразии). Необходимо дистанцироваться, чтобы оценить эту нашу особенность.

Каждый раджпутский клан имел свою историю, непрерывную генеалогию, дополнявшуюся историческими преданиями, эпическими песнями, исполнявшимися на праздниках представителями особых каст генеалогов. «Само существование этого жанра источников для Индии – редкость. Раджпуты ценили свою историю» [102]. «Раджпутские исторические и героические песни и сказания очень многочисленны; на их основе были составлены исторические хроники отдельных кланов и кул. Уместно сказать, что сама по себе историко-биографическая традиция раджпутской культуры – явление уникальное для Индии, если иметь в виду характерное для мировоззрения древних и средневековых индийцев вполне индифферентное отношение к истории… Раджпуты – народ с развитым чувством времени, с чувством истории. Память о подвигах и деяниях предков наполняла великим смыслом жизнь каждого раджпута, который ощущал себя хранителем традиции, звеном в цепи поколений» [103].

Е.Н. Успенская источником такого интереса к истории считает постоянный риск, чувство опасности, сопровождавшее жизнь раджпутов-кшатриев, заставлявшее их, в отличие от остальных индийцев, особо ценить красоту каждого мига скоротечной жизни. Этот фактор, несомненно, присутствует как в культуре раджпутов, так и в воинской культуре тюркских кочевников. Но не менее весомым фактором было стремление потомственных скотоводов селекционировать не только лучшие породы скота, но и лучшие породы людей (у арабов, как известно, родословные книги породистых скакунов представляли драгоценное родовое наследие).

Точные генеалогии «были абсолютно необходимы для поддержания брачных контактов внутри раджпутской общности» [104]. Из своей степной жизни раджпуты принесли идею запрета браков между родственниками до седьмого колена по линии отца и до пятого колена по линии матери, хотя в реальной жизни имели место и кросс-кузенные браки. Вообще, интересно коренное отличие принципа селекции у тюрков-кочевников от других народов Евразии. Как известно, выведение высокопородистого скота обычно основано на близкородственном скрещивании. Точно так же и аристократические фамилии, например, Европы, грешат близкородственными браками, часто ведущими к вырождению. Кочевники же Великой степи руководствуются пословицей «Текті айғыр өз байталына шаппайды» («Породистый жеребец не покроет кобылку из своего потомства»).

Эта противоположность подхода к селекции связана, во-первых, с отношением к природе как к чистому, сильному, возрождающему и обновляющему истоку в одном случае и как к чему-то неприемлемому, требующему преодоления и запрета, – в другом. Во-вторых, речь идет о широком базисе для селекции, богатом наборе признаваемых «качественными» генов у кочевников и отсутствии такого базиса у оседлых народов.

В сущности, второй фактор сводится к первому. Казахи, чтобы улучшить боевые качества и выносливость кавалерии, всегда имели возможность скрестить своих лошадей с их предками – дикими лошадьми-тарпанами, вольно пасущимися в степи. Европейцы, вывозя дорогих породистых лошадей из Аравии, не имели такой возможности, точнее, не воспринимали ее (дикие лошади до сих пор существуют в неосвоенных человеком европейских ландшафтах). Франко Кардини в «Истоках средневекового рыцарства» указывает, что предками рыцарей были воинственные восточноиранские (разумеется, с его точки зрения) кочевники, пришедшие в Европу во время Великого переселения народов. А. Дугин говорит о преобладающе степном происхождении европейской аристократии. Аристократические европейские роды, ведущие свое начало от кочевников Великой степи, были озабочены сохранением «чистоты» своей крови в генетически чуждой среде. Для самих тюрков такой проблемы не существовало, так как каждый «аталы» род имел точную генеалогию и признавался породистым (о смысле выражения «черная кость» в значении «основной, древний, главный, старший, наибольший род» см. нашу статью «Берег белой кости»).

101

Изречения Мухаммада. Исламабад. Академия Дауа, 1994. № 36, 46.

102

Успенская Е.Н. Раджпуты: рыцари средневековой Индии. М., 2000. С. 45.

103

Там же. С. 124.

104

Там же. С. 45.