Страница 8 из 17
В казахской степи насчитывались сотни потомков Чингисхана, но рассчитывать на признание своей власти они могли только в том случае, если демонстрировали храбрость на полях сражений и признавались батырами. Не случайно, что сам Есим заслужил почетную приставку к имени Ер «мужественный», его сына Джангира именовали Салкам «внушительный», а внук Тауке стал первым ханом, который включил в свой официальный титул звание батыра.
Казахское ханство к началу XVIII в. фактически превратилось в конфедерацию родов и племен. «Ни у кого из киргизов, – отмечал П. И. Рычков, – нет такой власти, чтобы покарать по усмотрению хотя бы самого тяжелого преступника, ни у кого, даже у самих владык-правителей, уже не говоря о военных начальниках. Чем сильнее род, к которому кто-нибудь принадлежит, тем больше его влияние и авторитет, ибо в случае надобности он может пользоваться силою своего рода для своей защиты, помимо всякого правосудия. Двинуть киргизов на какое-либо дело можно лишь с одобрения многочисленных родовых глав; веление самого хана имеет сравнительно мало значения». С. Б. Броневский говорил о казахских аристократах (торе), что «в степи едва их замечают и подвластные весьма щадят для них почести, и удостаивают иногда одним: «Аман Тюря или батыр (здравствуй солтан батырь)». «Они (ханы – Р. Т.) пред другими салтанами, кроме предпочтения, во власти своей почти никакого преимущества не имеют и по состоянию народному усилиться и абсолютным сделаться им не только трудно, но и невозможно, ибо через одни интриги и военное искусство один над другим преуспевают, почему и титул ханский достают», – отмечал также И. И. Неплюев.
В свете данных свидетельств можно полностью согласиться с мнением видного советского историка С. Е. Толыбекова, что «… сама по себе слабая власть над народом предводителя рода – бия, султана или хана была более реальной в том случае, если хан, султан, бий были батырами». Поэтому представляется более верным рассматривать историю не только ханов и султанов, которых правильнее было бы называть батырами из «белой кости», но всего батырского сообщества в целом.
Сам титул «батыр» носил чрезвычайно широкое значение, хотя многие историки и совершают часто ошибки, пытаясь придать этому термину какое-то узкое толкование. «Батырами называют людей храбрых, справедливых и предприимчивых; во время войны это наездники», – отмечал Е. К. Мейендорф. В свою очередь, И. Казанцев писал: «В древности титул или звание батыра присоединяли к именам своим многие владельцы. Его получал тот, кто три раза прежде всех врывался в неприятельский народ и каждый раз убивал в нем хоть одного человека». Другие источники свидетельствуют о том, что для признания батыром необходимо было одержать верх в традиционных поединках, которые в степи проводились почти перед каждым сражением. Видимо, достаточно часто бывало и так, что битв между кочевниками вообще не было и дело решалось несколькими единоборствами между батырами противоположных сторон. В отношении «кочевых узбеков» Ф. Беневени отмечал, что они «сражения генерального при баталиях не чинят, токмо когда два корпуса сойдутся вместе по малому числу, яко из них на поединок со обоих сторон высылаются».
Многие батыры в поисках славы могли разъезжать в одиночестве и вызывать на поединок встретившихся врагов. В Европе о подобных обычаях к XVIII в. уже и не вспоминали, и потому полковник И. Ф. Бларамберг с иронией рассказывал о том, как «нередко случалось, что Русские отряды встречал с ног до головы вооруженный всадник и от имени целого народа спрашивал: «по какому праву топчут их землю, и какое имеют дело и в их владениях». Конечно, снятая с передков пушка и штыки тотчас переменяли тон переговорщика, но все же он оставался при своем вопросе: что вам здесь надобно? И заключал им каждую речь».
Вообще, кочевника трудно было удивить единичным случаем проявления удали, и победа над одним либо несколькими противниками в одной битве была делом достаточно заурядным. Каждый мужчина должен был защищать свою семью, свой аул, свое племя, свой скот, свое кочевье в случае вторжения врага. Поэтому важна была не только храбрость и степень воинского мастерства, но и характер, поведение, система ценностей, которые и позволяли народу нарекать своих сынов батырами. Вот что писал, к примеру, итальянский путешественник Барбаро, воочию имевший возможность увидеть военные традиции кочевников: «Военные люди в высшей степени храбры и отважны, причем настолько, что некоторые из них, при особо выдающихся качествах, именуются «талубагатер», что значит безумный храбрец. Такое прозвище рождается в народе… Эти богатыри имеют одно преимущество: все, что бы они ни совершали, даже если это в известной мере выходит за пределы здравого смысла, считается правильным, потому что раз это делается по причине отваги, то всем кажется, что богатыри просто занимаются своим ремеслом. Среди них есть много таких, которые в случаях военных схваток не ценят жизни, не страшатся опасности, но мчатся вперед и, не раздумывая, избивают врагов, так что даже робкие при этом воодушевляются и превращаются в храбрецов. Прозвище их кажется мне весьма подходящим, потому что я не представляю себе отважного человека, который не был бы безумцем. Разве, по-вашему, это не безумство, когда один отваживается биться против четверых? Разве не сумасшествие, когда кто-нибудь с одним ножом готов сражаться с многими, да еще вооруженными саблями?».
К этой цитате следует сделать одно необходимое пояснение, касающееся термина «талубагатер» (в передаче Барбаро), который, видимо, не всеми историками понимается правильно. Так, Т. И. Султанов, основываясь на тех же самых сведениях Барбаро, пишет: «Особо выдающиеся рубаки, многократные герои поля брани получали как свидетельствует источник XV в., титул или прозвание толубатыр (толубахадур) – собственно «полный богатырь», то есть человек безмерной отваги, стойкости, силы». В данном случае перевод Т. И. Султанова выглядит абсолютно некорректным, поскольку для любого человека, владеющего каким-либо из кипчакских языков, очевидно, что читать этот древний термин надо как «долыбахадур», что в переводе как раз и означает «безумный храбрец», о чем собственно и говорил Барбаро.
Надо признать, что для таких прозвищ, действительно были основания. В обыденной, мирной жизни человек с батырским характером, задиристостью и неуемным темпераментом зачастую причинял много ненужных хлопот своей общине. Так, в сказании об Алпамысе не случайно подчеркивается, что этот батыр уже с младых лет внушал дикий ужас всей детворе своего аула, которая пряталась по юртам при его появлении. С. Е. Толыбеков приводит следующий реальный исторический эпизод выдвижения батыра в XIX в. в роде шомекей: «…сообщили, что приближается огромная масса кокандского войска. Аулы моментально собрались и обратились в бегство, а все взрослые мужчины верхом на лошадях направились преградить путь неприятелю. В этот период у данной родовой группы не было известных батыров, за исключением рядового батыра брата Кетебея – Мырзабая, который был уже глубоким стариком. У Мырзабая был сын Ходжеке, которому тогда было лет 20–21. В ауле до этого момента его называли юношей с плохим характером, скандалистом. Казахи вступили в бой с кокандцами. В этом бою своею храбростью, ловкостью и силой отличился Ходжеке. Благодаря героизму Ходжеке Мырзабаева вражеское войско было отброшено назад, имея большое количество убитых и раненых. Аулы родовой группы были спасены от разграбления. С этого момента Ходжеке Мырзабаев был признан батыром, не знающим страха в борьбе».
Здесь, может быть, уместно будет вспомнить и такого легендарного героя Великой Отечественной войны, как Баурджана Момыш-улы. Его доблесть на полях сражений не подлежала никаким сомнениям, но, как только война закончилась, в армии мирного времени вспыльчивый и неуживчивый Баурджан стал не нужен и под благовидными предлогами был отправлен в отставку.
Однако в казахской степи эпохи позднего средневековья конфликты различного масштаба носили перманентный характер, и потому отправить батыра на заслуженный отдых не было никакой возможности. Многое в таком положении дел определялось и формой кочевого хозяйства. Единственным богатством степняков был скот, и это богатство тяжело было назвать устойчивым. При вражеских нашествиях стада баранов и табуны коней легко попадали в руки неприятеля, что влекло за собой голодную смерть их хозяев. Кроме того, скотоводство было беззащитно перед ударами природы. Летом грозила засуха, зимой – джут, когда после оттепели степь при новых морозах покрывалась коркой льда, и скот, находившийся на подножном корму, не мог добыть себе пропитания.