Страница 20 из 30
Сколь сладостно
быть порицаемым
в любви.
Данный религиозный толк [суфии] отмечен среди всех существ во Вселенной тем, что избирает себе порицание в теле ради благоденствия своих душ; этой высокой ступени не достигают ни херувимы, ни другие бестелесные создания; её не достигали ни аскеты, ни преданные, ни искатели Бога в древние времена; она оставлена для тех народов, которые движутся по пути полного разрыва с мирским.
Мне представляется, что поиски порицания – это то же самое, что и выставление себя напоказ, а такая нарочитость – просто-напросто лицемерие. Выставляющий себя напоказ умышленно действует так, чтобы привлечь к себе внимание, а маламати целенаправленно действует так, чтобы люди отвергли его. Мысли обоих прикованы к человеческому и не выходят за пределы этой сферы. Дервиш же, напротив, никогда не помышляет о человеческом роде, и когда его сердце отпало от него, ему безразличны и осуждение, и похвала. Он продвигается, ничем не стесняемый и свободный.
Как-то в Мавераннахре я спросил у маламати, с которым довольно долго общался и чувствовал себя нестеснённо:
– О брат, какова цель твоих превратных поступков?
Он ответил:
– Добиться того, чтобы люди для меня не существовали.
– Людей много, – сказал я, – тебе всей жизни не хватит, чтобы упразднить всех людей; не лучше ли себя сделать несуществующим в глазах людей и тем самым избежать всех этих превратностей? Некоторые из тех, чьи мысли заняты людьми, воображают, что и люди заняты ими. Если хочешь, чтобы на тебя никто не смотрел, – не смотри на самого себя. Поскольку все твои беды проистекают от взирания на самого себя, какое тебе дело до других?
Если больной, которому предписана умеренность, потакает своему аппетиту, он – глупец.
Другие применяют метод порицания из соображений аскезы: они хотят заслужить презрение, чтобы смирить себя, и их величайшая отрада – увидеть себя жалкими и униженными.
У Ибрахима ибн Адхама спросили:
– Вы когда-нибудь были полностью удовольствованы?
Он ответил:
– Да, дважды. Как-то я плыл на корабле, где никто не знал меня. Я был одет в обычную одежду, у меня были длинные волосы, облик мой был таков, что надо мной потешался весь корабль. Среди всех был один шутник, который то и дело подходил ко мне, дергал за волосы, вырывал их и дерзко третировал меня выходками подобного рода. Именно тогда я ощутил полное довольство и радовался своему наряду. Моя радость достигла высшей точки в тот день, когда шутник поднялся со своего места и изобразил меня в виде распутной девки. Второй случай был такой: я вошёл в селение под проливным дождём, мой заплатанный плащ промок до нитки, я сильно продрог. Я пошёл в мечеть, но меня не впустили. То же самое повторилось ещё в трёх мечетях, где я искал приюта. Я отчаялся и, чувствуя, что, замерзаю, зашёл в баню. Своё платье я повесил прямо у печки. Здесь было дымно, моя одежда и лицо закоптились. Это меня полностью удовольствовало.
Как-то мне, Али ибн Усману аль-Джуллаби, довелось столкнуться с серьёзным затруднением. Я совершил немало поклонений в надежде, что ситуация прояснится, но этого не случилось, тогда я отправился к могиле Абу Язида, что помогло мне в предыдущем затруднительном случае, и оставался там около трёх месяцев, каждый день совершая три омовения и тридцать очищений в надежде, что моё затруднение разрешится. Однако этого не произошло. Тогда я отправился в Хорасан. В Хорасане ближе к вечеру я оказался в селении, где была ханака, в ней жили подвизающиеся на суфийском пути. Я был одет в рубище своего братства (муракка'а-и хишан), как предписано сунной[51], но из обычных принадлежностей суфия (алат-и ахль-и расм) у меня с собой ничего не было, за искпючением посоха и меха для воды (раква).
В глазах обитателей ханаки, которые не знали меня, я выглядел весьма сомнительно. Оглядев меня, они зашептали: «Этот парень – не из наших».
Это была правда: я не был из их числа и просто хотел переночевать. Они отвели мне место для сна на кровле, а сами поднялись на другую кровлю надо мной, оставив мне позеленевшую краюшку сухого хлеба. Потянув носом, я ощутил запах блюд, которыми они угощались. Всё это время они вслух насмехались надо мной. Закончив еду, они стали бросать в меня сверху дынными корками, тем самым выказывая своё довольство собой и пренебрежение ко мне. Я промолвил в своём сердце: «Господи Боже, если бы на них не было одеяния Твоих друзей, я не вынес бы этого».
И чем больше они глумились надо мной, тем радостней становилось у меня на сердце.
Это испытание явилось для меня средством избавления от затруднения, о котором я упоминал. Благодаря этому я понял, почему шейхи всегда дозволяли глупцам оставаться возле себя для беседы и по какой причине они терпели их назойливость.
Глава 7
Об имамах из числа сподвижников
1. Халиф Абу Бакр, правдивый (ас‑Сиддик)
Суфийские шейхи ставят его во главе тех, кто ведёт созерцательную жизнь (мушахадат), – на основании тех немногих историй и высказываний, которые он оставил; Умара же ставят во главу тех, кто стремится к чистоте (муджахадат), – из-за его строгости и усердия в поклонении. Среди подлинных речений записано, о чём хорошо известно учёным, что когда Абу Бакр молился ночью, он читал Коран тихим голосом, а Умар – громко. Посланник спросил Абу Бакра, почему он так делает. Тот ответил:
– Тот, с кем я собеседую, услышит.
Умар же ответил так:
– Я отвожу сон и отгоняю дьявола.
Один отдавал дань созерцанию, другой – очищению. Но очищение в сравнении с созерцанием – что капля в море, по этой причине Посланник сказал, что Умар, слава ислама, был [равен] лишь одному из благих деяний Абу Бакра (хал анта илла хасанат мин хасананти Аби Бакр).
Записано, что Абу Бакр сказал: «Наше пристанище преходяще, наша жизнь здесь – заём, наши вдохи-выдохи сочтены, и наша праздность очевидна». Он подразумевал, что мир не стоит того, чтобы занимать наши мысли, ведь преисполненный бренным слеп к вечному. Друзья Бога поворачиваются слиной к миру и плоти – «завесам», заслоняющим их от Него, они не склонны действовать так, словно владеют тем, что на самом деле принадлежит другому.
И он сказал:
О Боже, даруй мне достаток в миру и посели во мне желание отринуть его!
Это высказывание имеет скрытый смысл, а именно:
Сперва даруй мне мирские блага, чтобы я мог поблагодарить за них, а потом помоги мне удержаться от пользования ими ради Тебя, чтобы обрести мне тройную заслугу прощения, освобождения и умеренности и чтобы моя нищета была преднамеренной, а не вынужденной.
Эти слова опроверг один наставник мистической практики, который сказал:
Тот, чья нищета вынужденная, совершеннее, чем тот, чья нищета преднамеренная, ибо человек, вынуждаемый к этому, есть творение (сан'ат) нищеты, а в случае преднамеренности нищета есть творение человека; когда вы свободны от усилий обрести нищету, это лучше, чем стремление достичь её своими усилиями».
В ответ я промолвил:
«Творение нищеты» – это, очевидно, тот, кто, имея достаток, тяготеет к нищете и прилагает усилия, чтобы вновь вырвать её из пасти мира. Это вовсе не тот, кто в состоянии нищеты охвачен желанием материального достатка и вынужден посещать дома творящих неблагое и дворы правителей, чтобы заработать деньги.
«Творение нищеты» – это тот, кто при материальном достатке тяготеет к нищете, а вовсе не тот, кто, будучи бедняком, хочет стать власть имущим.
После пророков Абу Бакр является первым среди людей, и не стоит заноситься и ставить себя превыше его, он же ставил преднамеренную нищету над вынужденной. Такое отношение разделяют все суфийские шейхи, исключая того наставника, о котором мы упоминали.
51
В примечании он добавляет: «для путешествующих».