Страница 4 из 13
Доктор чиркнул пропуском по считывающему устройству и вошел в лабораторию. Все здесь было ему родное, все было сделано по его заказу, или его руками, все приспособлено для работы. И все это придется бросить. Ну, что тут горевать; с этим ничего не поделаешь.
А где Гром? Почему не встречает своего хозяина и друга? Почему эта здоровенная черная псина, эта лукавая морда, исполненная собачьего достоинства, не стучит по полу крепким, как палка, хвостом, не заглядывает в глаза? Не кладет лапы ему на плечи? Правда, Гром уже больше месяца, с тех пор, как была введена первая порция плазмы и началась перестройка его организма, не делает многого, что делает любая собака. Но у входа он Петра всегда встречал.
Вакано глянул влево, вправо – и увидел. Гром сидел на столе, придвинутом к окну, и смотрел в окно. Там был парк, а дальше океан, и рассвет над океаном.
– Любуешься? – спросил Вакано. Просто так спросил, не ожидая ответа – пес пока усвоил всего четыре десятка слов, и не мог оперировать сложными понятиями, означающими предпочтение или модальность. Однако Гром, к его удивлению, повернул голову, сдвинул назад нижнюю челюсть, освобождая место для языка, и отрывисто произнес:
– Смотреть хорошо. Нравится. Как пища. Пища для глаз.
Произнеся этот монолог и заметив, что произвел впечатление, пес расслабил челюстные мышцы и наконец позволил себе несколько движений, привычных для обычной собаки: постучал по полу хвостом, склонил голову набок и заглянул хозяину в глаза.
– Ну, ты молодец! – сказал доктор. – Ты даешь! «Нравится!» Уже знаешь, что значит нравится? А гулять нравится?
Гром ответил не сразу. С минуту, наверно, смотрел в пол, размышляя, потом произнес:
– Нравится. А также. Необходимо. Потребность. Облегчиться. И дышать. Все вместе. Очень нужно.
Вакано слушал, не веря своим ушам. Какое продвижение! Явные начатки логического мышления! Определение понятий! Он будто своими глазами видел, как в мозгу пса выстраиваются нейронные связи, как проходят все новые сигналы… Просто руки чесались все это внимательнейшим образом изучить, обдумать – и двигаться дальше. Но времени не было.
– Сейчас пойдем, – сказал он Грому. – Потерпи еще пять минут, ладно? Мне надо собраться. Потерпишь?
Пес скривился, но промолчал, и Вакано начал собираться. Собственно, все нужное – флешки, образцы плазмы – было уложено еще вчера. Сборы состояли в уничтожении полученных результатов. Он стирал файлы, выливал в раковину образцы. Закончив, в последний раз окинул взглядом лабораторию. Правильнее всего было бы все это сжечь. Но тогда бы сработала сигнализация, поднялась тревога… А главное – это было противно его характеру. Нет, он не поджигатель.
– Идем! – бросил он псу.
Когда вышли в коридор, Гром по привычке повернул направо, где был выход в парк, но Вакано окликнул его.
– Сегодня идем во двор, – объяснил он. – В парк нельзя.
И Гром снова его удивил. До этого он никогда не говорил на ходу: речь требовала усилий, и псу надо было остановиться. Но сейчас он догнал Вакано и, идя рядом с ним, напряг горло, помотал немного башкой, словно примериваясь, и произнес:
– Зачем нельзя?
Это был еще один прорыв, еще открытие, но удивляться было некогда, и Вакано так же, на ходу, ответил:
– Так нельзя говорить. «Зачем» – это о цели. Когда что-то хочешь, тогда «зачем». А «нельзя» – это почему.
Пес не ответил, и это было понятно – все же не человек. Они в молчании спустились по пандусу и вышли во дворик. Это был довольно уютный, можно сказать, милый уголок с несколькими буками и белой сосной, цветниками, газонами и альпийской горкой; Вакано иногда любил отдыхать здесь. Но сейчас дворик являлся для них тюрьмой, и доктор смотрел на него, как на тюрьму. Бежать! Но как? Через оба входа, главный и запасной, его с Громом не выпустят, выход в парк тоже закрыт… Может, выбить окно в коридоре первого этажа? Но он не был уверен, что это удастся – там наверняка не простое стекло. И потом, сразу поступит сигнал в полицию, за ними будет организована погоня. Нет, весь расчет был на то, чтобы уйти тихо, не привлекая внимания, и успеть добраться до космопорта в Сиднее раньше, чем руководство института объявит доктора Вакано в международный розыск. А если он уйдет тихо, без взрывов и битья окон, какие будут основания объявлять его в розыск? Никаких оснований. Но как же, как?
– Ты не собирать. Почему? – услышал он знакомый хриплый голос.
Действительно, Гром сделал свое дело, а хозяин не спешил с совком и пакетом, чтобы прибрать за ним. Да он и не взял на этот раз ни совка, ни пакета.
– Не до этого, – объяснил Вакано. – Понимаешь, нам нужно… Мы должны уйти. Бежать.
– Да, я знаю, – сказал пес. – Толстяк приходил. И главная женщина. Говорили, что надо. Чтобы я исчез. От них шла угроза. Тянуло, как ветер.
Петр слушал, пораженный. Спросил:
– Значит, профессор Варанаси и госпожа Сонг приходили в лабораторию? Когда?
– Вчера. Поздно. Ты ушел.
– И они говорили о тебе?
– Обо мне. Но о тебе больше. Большая угроза. Я хотел спрятаться.
Значит, он был прав в своих подозрениях! И сегодняшнее утро дает ему последний шанс. Но…
– Ты говорил, надо бежать, – снова заговорил пес. – Тогда почему мы здесь? Почему не бежать?
– Нам запретили выходить в парк. Мы можем гулять только здесь. А отсюда нет выхода. Я не знаю, как бежать.
– Это преграда. Думать, – сказал Гром.
Он лег на брюхо, голову поднял, повернул чуть в сторону – словно прислушивался – и так застыл. Вакано несколько секунд смотрел на него, потом опомнился: он что, всерьез надеется, что пес найдет решение? Подскажет, как действовать? Нет, надо думать самому. Вариантов, в общем, немного. Или вывести из строя дежурного, чтобы тот не мог перекрыть центральный выход, или все-таки разить стекло в коридоре. И в том, и в другом случае ему нужно что-то…
Еще не зная, на каком варианте остановится, он направился к горке и выбрал камень подходящего размера. Ну… И тут Гром снова заговорил.
– Когда огонь – тогда тревога? Так правильно? – произнес он.
Вакано понял его не сразу. Поняв, кивнул. Но он все еще не знал, куда пес клонит.
– Когда тревога – двери открыты? – продолжал Гром. – Так верно?
Теперь доктор понял.
– Ты гений! – заявил он. – Значит, все-таки пожар! Короткое замыкание…
Мысль о зажигалке и тем более о спичках не могла прийти ему в голову – ими не пользовались уже полвека.
Вначале он думал вернуться в лабораторию и устроить замыкание там. Но когда они пересекали холл второго этажа, в глаза доктору бросился стоящий там монитор. Рядом, как нарочно, лежала на стуле стопка бумаги – видно, кто-то забыл текст реферата. Этого было достаточно. Петр рванул провод, зубами отодрал изоляцию. Ага, вот и розетка. Теперь закоротить… Спустя секунду провод в его руках задымился, розетка вспыхнула, от нее загорелась и сложенная рядом бумага. По всему зданию завыли сирены, замигали лампы аварийной сигнализации. А рабочая сигнализация, наоборот, отключилась, как и ток во всей сети. Это им и требовалось. Когда они выбежали в вестибюль, дверь была услужливо распахнута, а дежурный Джон молчал – ни «здравствуй», ни «до свидания». Даже через парк не надо было идти – прямо по главной аллее, к стоянке флаеров.
Глава 3. Погоня
– Здравствуйте, лейтенант! Как вахта?
– Здравствуйте, господин полковник! Вахта без происшествий, – ответил Жан-Лу, искоса взглянув на командира крейсера. Отдавать честь, вставать по стойке «смирно», или каким-то иным образом приветствовать старших по званию в космофлоте не было принято; к тому же Жан-Лу, будучи вахтенным, не должен был отвлекаться от своего основного занятия – слежения за экранами радаров, как ближних, так и дальних. Хотя, если бы обычай был иным, лейтенант Путро с удовольствием приветствовал бы своего командира. Он уважал полковника Вильеду. За два года совместной службы он успел неплохо изучить командира; и чем лучше он его узнавал, тем больше росло его уважение.