Поэты

Александр Квартетский сочувственно, но при этом и слегка иронично, улыбается, глядя на своего подзащитного – бледного, взъерошенного юношу с опухшими от недосыпания глазами, которого пятнадцать минут назад привели из камеры для встречи с адвокатом. Александру Квартетскому – тридцать пять лет, у него большая лысина, он холен, спортивен, вальяжен и элегантен. На его запястье массивные часы; на манжетах – серебряные запонки; галстук скреплен зажимом с зеленым мерцающим камешком.

Подзащитному чуть за двадцать, на нем темный растянутый свитер, потрепанные джинсы. Подавленный и угрюмый, подзащитный сутулится, поеживается, обхватывает себя руками, как будто ему холодно. Александр Квартетский снимает «дизайнерские» очки с переносицы и укладывает их в кожаный футляр.

– Так, значит, это была дуэль?

– Да. По всем правилам.

– Что за правила?

– Правила дуэльного кодекса. Вызов в течение суток после оскорбления, ответ на вызов в течение суток после вызова. Заранее оговоренные время, место и условия поединка. Секунданты, ведущие переговоры и следящие за соблюдением всех правил. Ну и так далее…

– В книжках вычитали?

– Нет, в интернете…

– Из романтических побуждений сражались?

Подзащитный, насупившись, не отвечает, и адвокат молча предлагает ему закурить, протянув металлический портсигар. Подзащитный, поколебавшись, закуривает:

– Я вообще-то бросил… то есть, бросаю… но…

– Андрей! – адвокат, слегка подавшись вперед, смотрит своему подзащитному в глаза и тихо, с задушевной интонацией, продолжает. – Андрей, для закона ваш поединок с потерпевшим не благородная дуэль, а жестокая драка. Причем драка с холодным оружием, что серьезно отягчает… Потерпевший получил ранение. Потерял много крови. Если бы удар пришелся ниже, то клинок мог бы задеть бедренную артерию, а тогда верная гибель. Вы понимаете?

Подзащитный кивает, щурясь от дыма:

– Понимаю… Я должен быть с вами абсолютно откровенным и рассказать всю правду? Знаю, я кино такое смотрел… про судебные процессы.

Адвокат сцепляет пальцы на затылке, хочет откинуться назад, позабыв, что сидит не на стуле, а на привинченной к полу табуретке. Едва не падает. Прокашливается и ослабляет узел полосатого галстука.

– Ну, тогда «окей»! Начнем… И первый мой вопрос: кто был инициатором драки… о, простите, дуэли.

– Я.

– То есть, вы – оскорбленная сторона, потребовавшая сатисфакции, и право выбора оружия, соответственно, было за вами?

– Ну… как вам сказать… Вообще-то я его… этого…

– Потерпевшего.

– Да, потерпевшего, я его всякими-разными… теплыми словами… тоже обложил… Но предложил дуэль именно я.

– А почему, Андрей, вы выбрали рапиры?

– Их легче достать, чем пистолеты. Ну и вообще… красивей, интересней.

– То есть, для вас это имело значение, чтоб дуэль прошла красиво и интересно?

– Да. Конечно.

Адвокат, хмыкнув, задумывается.

– Ну, хорошо… А почему вы решили вести дуэль на спортивном оружии, а не на боевом? Драться, так уж драться!

– Я не убийца, господин Квартетский.

– Можно и по имени. Александр.

– Александр, я не хотел убивать этого… потерпевшего. Мне необходимо было всего лишь… этого… потерпевшего… публично проучить. Никто не собирался никого убивать! Мое условие было такое: деремся, пока один из нас не сдастся. Дрались без доспехов, с обнаженными торсами, а спортивная рапира, это стальная плетка: удары ею не опасны, но жутко болезненны. Это было сражение воль!

– Ну и великое счастье, что никто никого не убил! Но как же так получилось, Андрей, что рапира вашего… оппонента, назовем его так… была с защитным тупым колпачком на клинке… а ваша рапира – без подобного защитного колпачка? И поэтому вы отделались несколькими синяками, а ваш оппонент получил колотую рану. А?!

– Не знаю, как так получилось… – вздыхает Андрей. – С обеими рапирами перед началом дуэли все было в порядке. Секунданты проверяли! Может, пока дрались, у моей кончик, отломился?

– Вы, что ли, меня об этом спрашиваете? – адвокат удивленно вскидывает брови.

– Нет. Я предполагаю…– пожимает плечами подзащитный.

– Ну, так вот… – адвокат затушил сигарету в пепельнице, положил локти на стол и скрестил пальцы, – никакого обломившегося кончика с защитным колпачком на месте поединка обнаружено не было!

– Затоптали, наверное… – подзащитный жадно докурил сигарету и нервно вдавил ее в пепельницу.

– Или недостаточно хорошо искали, это сейчас не важно. А важно, что ваш оппонент попал в больницу с ранением в области… Кстати, Андрей, а как вы умудрились ему в ягодицу-то попасть?

Подзащитный смеется, впервые за время беседы:

– Он повернулся ко мне спиной, чтобы драпануть, и тут я… сделал выпад.

– Отлично! – адвокат вскакивает со стула и хлопает в ладоши. – Браво!… Ваш оппонент, стало быть, отказался от продолжения поединка. Пожелал остановить конфликт. А вы, тем не менее, стали его преследовать. Это отягчает вашу вину!

– Я в пылу… не сдержался.

– Мда-с… Интересное дело! – адвокат, сцепив руки за спиной, подходит плотную к серой стене и, не мигая, рассматривает ее шершавую поверхность. – Очень интересное. Дуэль! Такое в моей практике впервые. Да и в мировой, скажем так, не часто… Как в 19-ом веке, у поэтов каких-нибудь…

– Так мы и есть поэты, – подзащитный скромно потупляет взор.

– Вы? С потерпевшим? Поэты? – адвокат возвращается к столу и шлепается на табуретку.

– Да. А что такого? И довольно известные, признанные… ну-у, в определенной среде… Публикуемся, нас читают. О нас даже критик Борман писал!!! Не слышали про такого? Очень авторитетный критик…

– Борман? Критик? Нет… Бормана-ресторатора знаю, а Бормана-критика, увы. Так значит, мой подзащитный, дуэлянт-бретер Андрей Синицын – известный поэт. И потерпевший, раненный в левую ягодицу, Артур Пучков – тоже известный поэт? Удивительно…

– Ну, понимаете, – подзащитный смущается, теребит рукава свитера, растягивает их до кончиков пальцев, а затем подтягивает до локтей, – известность поэта, это не то же самое, что известность кинозвезды. Поэт считается известным, если о нем знают человек двести… триста… и, в основном, это такие же поэты, как он… ну и критики… студенты-там-всякие-филологи.

– Понятно. И что же вы с вашим коллегой не поделили? Прекрасную музу?

– Нет.

– Нет? А из-за чего же еще могут дуэлировать молодые поэты-романтики?

– Просто мы поссорились. Хотя мы никогда особенно и не дружили. Не любил я этого Пучкова никогда… Хотя, кто ж его любит?.. Крысу эту… Вы б его видели!

– Еще увижу… Продолжайте.

– Я сейчас попытаюсь объяснить… Мне и самому надо разобраться во всем этом… Как-то так все завертелось в тот день… я завелся… все так нахлестнулось одно на другое…

– Я вас внимательно слушаю.

– Вобщем, Артур Пучков – стервоза еще та!

– Да, да, я уже понял, что вы его горячий поклонник. Его моральные качества мы обсудим в другой раз…

– Вобщем, – подзащитный глубоко вздыхает, – вобщем, в то утро я проснулся в отличном, приподнятом настроении…

***

Андрей Синицын просыпается. У него отличное, приподнятое настроение. Он улыбается, жмурится, потягивается, трет лицо, ерошит волосы, бодро вскакивает с кровати, отдергивает занавески, распахивает окно. За окном – теплое, солнечное утро, свежий ветер врывается в комнату. Андрей быстро напяливает джинсы и рубашку, и, радостно напевая: «Тореадор, смелее в бой!» – отправляется босиком на кухню.

На кухне, уставившись в одну точку, неподвижно сидит его любовница – мистическая поэтесса Алина Грингот. Алина держит в руке длинный мундштук с сигаретой; в пепельнице – гора окурков. Алина одета в черное платье с кружевами, ее пальцы украшают массивные антикварные перстни из черненого серебра. У Алины – высокая прическа, волосы выкрашены в ярко-красный цвет. Лицо Алины покрыто белилами, а брови, веки, губы и ресницы выкрашены черным.