Страница 8 из 9
- И он вызывал тебя, чтобы дать сдачи?
- Пусть бы попробовал! Меня не так-то просто одолеть! - и тут же вспомнила о том недоумке... - Кстати, он предлагал нашему сыну добывать молибден на Орлином плато. О-очень большой Сонрай!
Роберт рассеянно смотрел на свои ладони, потом медленно поднял голову: сейчас он был готов на все.
- Спокойно! - Мария отодвинулась. - Я не хуже тебя знаю, что такое Орлиное плато и какой там сумасшедший ветер! Я отказала!
Отвести взгляд было нельзя. Надо было что-то говорить.
- Тебе скоро должны сообщить, для чего нас вызывали... Дело в том, что генетики испытывают... Ну, скажем, такую модель, в которой закодирована гениальность.
Роберт отвел глаза: кажется, собственный сын занимал его больше, нежели производство гениев. Она ждала.
- Это что же, Адам и Ева из пробирки?.. Да, разум способен на все. И ты согласилась?
- Это мои долг! - выпалила Мария. - Не было ни одной отказавшейся! Я должна выполнять все, что поручит ОРП!
- Хватит-хватит! Я не сомневаюсь в твоей преданности ОРП! Я даже не спрашиваю, была ли эта модель ходячей или какой иной!..
- Потому что тебе это безразлично!
Он стоял у двери, обернулся:
- Нет, Мария. Просто я уверен, что ты способна на все...
Когда-то подобная фраза льстила ей.
Роберт замкнулся в себе, обменивались только репликами. Ей еще три месяца надо было ходить на работу, но лишь теперь поняла Мария, как мало одержимости в ее занятиях глубинами океана, насколько безразличны ей технические изыскания, гипотезы, проекты. Тяготилась и с тоской думала о том, что и после всего, что предстоит, надо вновь возвращаться сюда, вновь изображать деловитость и пытливую находчивость.
А новая жизнь все разрасталась в ней. Пришла легкомысленная способность грезить о чем-то неосязаемом, аморфном, но столь сладостно-влекущем. То она мыслями на каком-то острове, где все дико, первобытно, и она повелевает, и к ней ластятся гладкие звери, а ее дети теребят грудь... То увлекает Марию странствие по неизвестным дорогам: грязь выдавливается между пальцами ног, грубое сукно балахона трет колени, кто-то с двух сторон тянет за подол, но она продолжает идти... Видения серых несчастных городов, зловоние, кого-то сжигают на площади, и собаки с длинными мордами смиренно ждут, пока околеет задавленная каретой их соплеменница...
Стоило очнуться, и пробирал страх: откуда, откуда такое помнит Мария? Как она могла помнить то, чего с ней никогда не было, о чем не думала прежде и вовсе не знала? Разве уже жила когда-то?..
"Я схожу с ума, - ужасалась она, но страх не преодолевал безразличия, наоборот, манила бездна, в глубине которой возникали странные видения, лица, запахи, боль и сладострастие. - Пусть! Пусть! Никто не хочет понять меня, эти фанатики уже в Сонрае! И дети рвутся туда же, в этот крематорий наслаждений..."
Словно все ниже и ниже опускалась она в колодец одиночества. Свет наверху тускнел и отдалялся. И тут внезапно так захотелось увидеть детей, потрогать их кожу, что она, не мешкая, решилась. Срок свидания, правда, уже миновал, но она надеялась пробиться: кто может воспрепятствовать матери?! Уже собралась, блаженно удерживая улыбку, нагнулась бережно, чтобы, обуваясь, не потревожить этого, нового, и не сдержала стона. Как же она покажется детям, ведь беременность уже заметна? Как объяснить им? И зачем? А вдруг будут подозревать, иронизировать?.. Это же такие жестокие существа, они ни за что не примут своего собрата. Они отторгнут даже родное.
Одна.
Но по вечерам и ночам, как наваждение, думалось только о нем, а он, оказывается не терпел печали. Чем настоятельнее повелевала ею новая, зародившаяся в ней жизнь, тем слабее угнетало одиночество. Разве она одна, когда он понимает ее, сочувствует и требует спокойствия? Ах, господи... Она клала руку на живот, надавливала чуть-чуть, тотчас же ответно и раздраженно толкали. Здесь у него ножка, - умилялась она и утирала ладонью глаза: какой стала, что он сделал с ней!
Чувство обреченности сменялось холодным цинизмом. Конечно, своей ненормальностью он влияет и на нее, превратил в киселеобразную плаксивую самку, парализовал волю. Ничего, ждать осталось недолго. Пусть ворочается, пусть бьется...
Но циническое не могло устоять перед торжествующе-трагичным таинством сотворения человека.
11
Эльза оказалась провидицей - опередила. Правда, родился восьмимесячный ребенок. Малыш имел нормальную реакцию, никаких отклонений у него не замечалось. Но Эльзу Мария нашла совершенно иной. Она изрядно пополнела, с лица еще не сошла припухлость, присущая роженицам. Чем бы она ни занималась, - меняла пеленки или кормила ребенка, - на нее вдруг находило глубокое оцепенение, взгляд терял силу, словно она прислушивалась к какому-то тревожному, властному зову из недр земли, как это бывает у животных перед землетрясением. Лишь любуясь сыном, Эльза становилась прежней, иронично-доброй и чувствительной.
- Нет, ты посмотри, что он натворил! - восхищенно-счастливая, она показывала на стену, где еще не просох пунктирный след. - И меня описал, негодник! Что гы-гы! Тебе смешно, да? Ему смешно, посмотрите-ка! Ну-ка, покажем Марии, какие мы рослые. Во, пятьдесят пять сантиметров!.. Ой, а это что за пупырышки?! Замерз, маленький! Не хнычь, не хнычь... Сейчас мама Эльза тебя укутает, даст молочка и бай-бай... Вот так нам будет теплее...
Малыш неистово принимался сосать, тыкаясь ручонкой в грудь. Он торопился, словно у него могли отнять этого большого мягкого человека, дарующего молоко. Он сытно заурчал, стал ленивее и заснул. Эльза игриво приложила палец к его губам и осторожно положила младенца в кроватку. С горьким наслаждением она полюбовалась им и сказала:
- Я плохо сплю, все думаю о его судьбе... Ты представляешь, что их ждет? Ужас, ужас... Через несколько дней собираются отнять...
- Послушай, а нельзя упросить, чтобы хотя бы первые полгода мы опекали их? Ты узнавала?
- Говорила с директором, он непреклонен. Уже создали специальный интернат для наших, там свое обслуживание, программа и все прочее. Здесь доктор ничего не решает.
- Не плачь, Эльза. Не показывай слабости...
- Мне все равно... - Она резко отвернулась к окну. - За своих старших я никогда не волновалась. Что с ними могло сделаться даже без матери?.. А что будет с ним, с этой крохой?.. Если бы я знала, какое раскаяние ждет ни за что не согласилась бы тогда! Пойми, они вырастут, все поймут и проклянут нас самыми черными словами... И никакого покоя нам уже не найти, никакой Сонрай мне не нужен! В конце концов я попытаюсь устроиться в тот интернат, чтобы быть всегда рядом...
- Никто этого не разрешит, у тебя своя специальность, свой долг.
- И ты думаешь, после всего этого я смогу по-прежнему работать? Да меня уже ничто не волнует, кроме этой несчастной жизни, в появлении которой виновата я! Ладно, даже с этими угрызениями можно сладить, ведь меня заставили... Но есть что-то такое, что невозможно сказать словами... Я не смогу без него, я не вынесу! Ну для чего мне жить, для чего?! Ждать этого идиотского Сонрая? Да я согласна отдать все накопленное для Сонрая ради одного дня, который проведу с ним!
- Эльза, я пойду, надо лечь, а то он ворочается. - Мария встала. - Ты не плачь, разум может все. Надо думать, что нам делать...
Эльза безнадежно махнула и, задохнувшись всхлипом, бросилась на постель.
"Он должен понять, - твердила Мария. - Кроме него никто... Успокойся, мой маленький, тише... Я должна найти выход, я должна... Я поговорю с Александром... Он может все, у него вся власть!.. Александр, я буду ползать в твоих ногах, только оставь его, он пропадет без меня, Александр!.. Тише, малыш, я думаю... Все зависит от одного человека... Он будет издеваться над моей слабостью, я недостойна общества... Пускай, ничего... Главное, найти спасение... Какая я все же обыкновенная, сколько во мне слабости... Ничего, малыш, он добрый, он поймет... Ты добрый, Александр?.. В тебе есть милосердие?.."