Страница 125 из 157
Скажем, Элиас Лённрот, выдающийся собиратель финского фольклора в XIX в., фактический создатель эпоса «Калевала», никогда не порывавший с традициями благочестивого христианства, на склоне своих лет осуществил коренную переработку “Книги песнопений”, используя при этом богатым опыт фольклорного пения. Как истинный сын века романтизма, плавно эволюционировавшего в позитивизм, он не ощущал сколь-нибудь существенного антагонизма между народной лирической поэзией (образцы которой были представлены в составленном им сборнике “Кантелетар”) и христианской духовной поэзией. Подобный взгляд вызвал резкие возражения со стороны активных в ту эпоху сторонников пиетистских движений, по-прежнему видевших в фольклоре угрозу подлинной христианской духовности (Sihvo 1984, 101 s.).
Ответственность за сохранение в Финляндии богатой песенной языческой традиции Яаако Финно, как не трудно догадаться, возлагает на средневековую католическую церковь, которая предлагала народу лишь песнопения на непонятной ему латыни и тем самым способствовала укреплению в простых людях темных, зловредных начал, лишая их доступа к незамутненному духовному источнику. Подобное отношение Реформации к фольклорной поэзии не могло остаться без последствий: два столетия спустя после Яакко Финно Западная и Южная Финляндия, где лютеранское влияние оказалось наиболее глубоким, в значительной степени утратила то песенное богатство, которое вплоть до начала XX века отличало восточно-финские земли, в особенности населенные православными карелами.
Углубление лютеранской проповеди во второй половине XVI века шло в направлении, противоположном средневековому периоду, претендуя на охват всех сторон жизни человека. Неслучайно в своем предисловии Яакко Финно настаивает не только на литургическом, но и на частном, индивидуальном исполнении духовных песнопений, что, по его мысли, призвано было вносить момент сакральности в обыденную жизнь. Он акцентирует преимущественно дидактический характер духовного пения, хотя и не склонен отрицать его эстетического воздействия. Если фольклорные песни для него - не иначе как следствие дьявольского наваждения, то духовная поэзия - от Моисея вплоть до его собственной эпохи - есть дар Божий, ниспосланный Господом, как подчеркнуто автором, “природе вопреки”, т.е. несмотря на противодействие темных, демонических сил. Подобно многим другим протестантским писателям, Финно воздает хвалу Лютеру, основоположнику нового типа духовных песнопений, “примеру которого затем последовали благочестивые люди в других краях”.
Предисловие Яаако Финно вписывается в духовный контекст его эпохи, когда представители второго поколения реформаторов пытались прояснить собственную конфессиональную позицию, стремясь к более четкому, чем прежде, размежеванию с другими христианскими направлениями (Christen, Granson 1969, 255 s.). Лютеранство все более приобретало черты церкви учительной, проповедь которой была обращена преимущественно к рассудку, а не чувству (рассматриваемое предисловие завершается просьбой даровать не только страх Божий, но и ведение святых истин). Картина мира, нарисованная автором предисловия к финской “Книге духовных песнопений”, носит довольно мрачный характер: Дьявол (фин. Perkele) и его приспешники поминаются во многих местах текста, причем складывается впечатление, что без их участия не обходится ни одно человеческое деяние (заметим, что само имя Perkele реформаторы, начиная с Агриколы, заимствовали из народных поверий, в финский же язык оно попало из балтийских языков – ср. лит. Perkunas, но также родственное с ним славянское Перун). Природа человека у Яакко Финно также трактована весьма пессимистично. Многие последователи Лютера видели выход в ужесточении церковной дисциплины и введении системы всеобщей катехизации. В предисловии финского автора данная тенденция ощутима достаточно определенно: он смотрит на церковные песнопения как на средство доходчивого изложения основных поучений катехизиса (не забудем, что он создал второй - после Паавали Юстена - финский катехизис). Отдельные песнопения, включенные в его сборник, представляют собой как бы рифмованные положения катехизиса: автор, много лет отдавший преподаванию в кафедральной школе, предназначал свой сборник также и для уроков закона Божиего (впоследствии так оно действительно и вышло).
Завершается предисловие сетованиями автора на скромность своего дарования, перемежающимися с обращением к читателю с просьбой о сочувствии и поддержке, причем делаются прозрачные намеки на происки неких недоброжелателей, враждебно встретивших его труд. По этому поводу трудно сказать что-то определенное. С одной стороны, в признании автором собственного несовершенства можно усмотреть сугубо этикетный прием, восходящий к средневековой традиции (своего рода “фигура смирения”). С другой стороны, допустимо, что среди духовных лиц Турку, действительно, нашлись и такие, кто откровенно завидовал Яакко Финно, получившему от монарха почетное поручение составить ряд книг на финском языке, что, помимо прочего, существенно поправило и его материальное положение. Как это нередко бывает в замкнутой церковной (и академической) среде, в Турку конца XVI в. - при всей малочисленности и узости высшей епархиальной прослойки - вполне хватало дрязг и интриг, особенно если к ним примешивались интересы вполне меркантильного свойства: в условиях материального оскудения первых постреформационных десятилетий каждая церковная должность или ответственное поручение со стороны властей сулили безбедное существование и гарантировали общественный почет.
В качестве параллели сошлемся на то, что Эрик Хяркяпя, вынужденный уступить ректорское место Яакко Финно, своему бывшему ученику, только что вернувшемуся из Германии, обратился к королю с письмом, в котором сетовал на происки недоброжелателей, завидовавших его образованности, и умолял монарха вернуть ему прежнюю должность, поскольку место епископа Выборгского, на которое он был незадолго до того назначен, представлялось ему менее престижным и спокойным (Pirinen 1976, 82 s.). Отметим также нотки беспокойства, звучащие в предисловиях Микаэля Агриколы к переводу Нового Завета и «Книге молитв»: не называя конкретных имен, автор также говорит о чрезмерной строгости критиков своего труда и о происках конкурентов (у Финно подобная жалоба звучит даже в менее завуалированной форме, чем у Агриколы).
Не исключено также, что в рассматриваемую эпоху кто-то мог вполне искренне сомневаться в самой возможности существования духовной поэзии на весьма еще малоразвитом в литературном отношении финском языке, что и объясняло «придирки» к весьма немногочисленной книжной продукции, издававшейся по-фински.
Как бы то ни было, вопреки опасениям Яакко Финно, едва прикрытым благочестивой риторикой, никаких реальных конкурентов ему в тот период не нашлось. Более того, его книга была переиздана в 1615 году распоряжением епископа Эрика Соролайнена, бывшего ученика Яакко Финно. Мы уже упоминали, что другой его ученик, Хемминки из Маску, включил практически все произведения из сборника Яакко Финно в собственную “Книгу духовных песнопений”. Голос автора из далекого шестнадцатого столетия достаточно громко и авторитетно звучит также в современных лютеранских храмах Финляндии: на протяжении XX века все семь оригинальных фрагментов, которые магистр Якобус Петри Финно сочинил для своей книги, неизменно включались в различные редакции сборников финских духовных песнопений и благодаря этому сохранили непосредственный доступ в верующие души.
Глава IV
Эрик Соролайнен (ок.1546 - 1625)
Эрик Соролайнен явился преемником Паавали Юстена на епископской кафедре Турку и 28-м финским епископом (если отсчет вести от св. Генриха): этот пост он занимал на протяжении сорока с лишним лет - с 1583 по 1625 г., дольше, чем кто бы то ни было за всю историю лютеранской церкви Финляндии. Уже одно это обстоятельство заставляет обратить пристальное внимание на его фигуру и ту роль, которую он сыграл в истории финской Реформации. Как мы постараемся показать в настоящем очерке, в его епископство заканчивается процесс утверждения Реформации на финской почве, в общей сложности занявший одно столетие, и одновременно с тем исподволь начинается новый этап, который можно определить как период доктринально оформившегося, самодостаточного и замкнутого в себе ортодоксального лютеранства (фин. puhdasoppisuus), ставшего официальной (и единственной дозволенной) конфессией Шведского королевства и, следовательно, Финляндии. Некоторые историки называют Эрика Соролайнена «последним выдающимся деятелем Реформации в Финляндии» (ср. Kouri 1984,17 s.).