Страница 41 из 47
— Мы его обманем.
— Как? Ты сам говорил, для него любой человек — цель…
— О, очень просто, — Габерон от всей души понадеялся, что его голос звучит достаточно уверенно, — Мы просто перестанем быть людьми.
— Габби…
— Т-с-ссс, — он приложил палец к губам, — У нас не так и много времени. А сделать предстоит еще кучу всего. Будь добр, подтащи сюда те ржавые трубы. И бочку с варом. А еще ту, что с рыбьей чешуей…
* * *
Склонившись над бочкой с остатками чешуи, Тренч явственно позеленел — это было заметно даже в темноте, едва разгоняемой зыбким алым свечением фотостомий.
— Ну и вонь.
— Не стану спорить, пахнет от него не карамелью. Но если хочешь выбраться живым, вымажись в нем с головой. А потом уже обсыпайся чешуей. Иначе не пристанет.
Тренч с сомнением отколопнул кусочек вара и растер в пальцах.
— От него несет прелым китовым жиром.
— Тем лучше, — сам Габерон принялся деловито раскладывать вокруг себя ржавые трубы и мотки проволоки, — Знаешь, охотники на сомов часто натирают себя всякой тухлятиной. Представь, что ты охотник.
— Я не стану похож на рыбу, если вываляюсь в варе и чешуе.
— С точки зрения человека — едва ли, — согласился Габерон, — Но големы — это не люди. Они сильны, выносливы, быстры, но куцый мозг всегда будет оставаться их слабым местом. Их система определения целей весьма примитивно устроена и служит лишь для распознавания простейших признаков. К примеру, все, что имеет голову, две руки и две ноги, автоматически будет расценено как человек. Любое существо, покрытое чешуей, превращается в рыбу, и так далее.
— Ты ведь не знаешь об этом наверняка, да? — с подозрением покосившись на Габерона, Тренч зачерпнул в ладонь варево и принялся обмазывать им грудь, — Если это новая модель…
— Будем надеяться, что по этой части она недалеко ушла от старой. В любом случае, нам придется рискнуть.
Габерон выбрал трубу побольше и надел ее на предплечье. Потом вытащил из кучи хлама какую-то наполовину развалившуюся муфту и с помощью проволоки примотал на шею.
— Почему я должен быть рыбой, а ты — големом?
— Если хочешь, можем поменяться ролями, — Габерон придирчиво изучил ржавую пружину, прежде чем натягивать ее на ногу, — Только учти, тебе не так-то просто будет меня нести.
— А…
— Рыба не может никого нести. А голем может. Поэтому, если не хочешь по-рыбьи ползти всю дорогу до верхней палубы, слушай старину Габби. Я думаю, сойду за старую развалину, особенно если привяжу к себе еще фунтов сорок металлолома. К тому же, не забывай, моя роль посложнее. Мне придется идти, держа тебя на плече, и при этом изображая консервную банку вроде Дядюшки Крунча. Если же моего актерского дарования не хватит…
Тренч лишь вздохнул. Измазанный варом настолько, что походил на анзакского дикаря, бортинженер почти растворялся в темноте. К вару прекрасно липла рыбья чешуя, быстро превращая его из человеческого подобия в какое-то жуткое порождение Марева. Спустя несколько минут преображение было завершено. Габерон удовлетворенно кивнул — перепачканный варом и чешуей Тренч напоминал что угодно, но только не человека.
К тому моменту он и сам серьезно изменился. Благодаря проволоке ему удалось скрепить ржавые части своего доспеха так, чтоб они прикрывали все тело. Конструкция получилась крайне неудобной, в чем Габерон сразу убедился, пройдя до борта и обратно. Двигаться в ней получалось лишь короткими отрывистыми шагами, обзор был серьезно ограничен, к тому же при ходьбе вся эта металлическая рухлядь нещадно дребезжала.
Габерон мысленно выругался. В подобной амуниции ему предстояло пройти почти весь мидль-дек, добрых сто двадцать футов, к тому же, с Тренчем на плече и ушибленным бедром. Мало того, избегая резких движений, возгласов и вообще любых действий, которые могли бы навести на подозрения безумного голема.
«Веселая задачка, — уныло подумал Габерон, привыкая к весу своих жестяных доспехов, — Не проще, чем обогнать на весельной шлюпке прущий на всех парах корабль или пообедать куском облака…»
Как будто Роза могла предоставить ему выбор!
— Ты должна знать, Эллен, что я, как твоя мать, всегда буду желать тебе блага, — произнес голем безжизненным скрипучим голосом, — Нет, не перебивай меня. Я знаю, как важен тебе мистер Кобб, как знаю и то, какую роль он сыграл в твоей судьбе. Но послушай свое сердце, дорогая Эллен, разве он — это то, что ты заслуживаешь?..
— Надо спешить, приятель, — Габерон сделал несколько глубоких вдохов, — Может, у нас в запасе лишь несколько минут.
— Я готов, — спокойно сказал Тренч, — Помоги мне забраться.
Габерон подставил ему руку и инженер повис у него на плече, точно огромный кусок балыка. Габерон поблагодарил Марево за то, что мальчишка такой худой. Будь он тяжелее фунтов хотя бы на пятьдесят, эта затея могла бы закончиться очень быстро и очень не вовремя. Но так… Габерон сделал несколько быстрых разминочных шагов. Вес был велик, но не чрезмерен. Если бы не отчаянно жалующееся бедро, его можно было бы назвать сущей ерундой.
Габерон с Тренчем на плече подошел к развороченному лазу. И рефлекторно отпрянули назад, когда-то над их головами взревел голем:
— Каналья! Этот пирог с ревенем вчерашний! И ты еще смеешь называть себя поваром? Не будь я губернатором Бархэма, если не заставлю тебя сожрать его целиком! Пойдешь под суд, мерзавец!
— Вперед, — шепнул Габерон, — Рискнем, пока наш железный приятель занят.
Потом он заставил себя ни о чем не думать. Привычный для канонира фокус. Выкинуть из головы все лишнее, что в нее надуло ветрами, оставить только корпус неприятельского корабля и прицел собственной пушки. Занять ум расчетами скорости, высоты потока, силы ветра, парусности и дистанции. Все лишнее — за борт.
Он уцепился обеими руками за остатки лестницы, подтянулся, чувствуя, как скрипят его собственные сухожилия под огромным весом, зацепился рукой за какой-то обломок, вставил ногу в трещину, подтянулся еще раз…
Мидль-дек сильно изменился за прошедшую ночь. В первый момент Габерону даже показалось, что он ошибся палубой. Что в конструкции знакомой ему до последней заклепки «Барракуды» Марево за несколько часов сотворило изменения, соорудив еще одну палубу. Но это был мидль-дек. Разгромленный и обезображенный, усеянный грудами мусора, который когда-то был гордостью формандских судостроителей. Редкие уцелевшие лампы заливали жуткую картину неярким мерцающим светом. Многие котлы были сорваны со своих мест и, лишь представив силу, которая для этого потребовалось, Габерон ощутил неприятную изжогу.
А мгновение спустя он увидел голема.
* * *
Огромная стальная махина приближалась к нему, ковыляя по обломкам и бормоча себе под нос. Свет из ее единственного глаза бил все так же ярко, даже направленный вниз, он ослепил Габерона настолько, что несколько пугающих мгновений тот провел на самом краю лаза, тщась сохранить равновесие. Секундой позже он понял, что и голем его заметил.
Чудовище перестало бормотать себе под нос и выпрямилось во весь рост, точно матрос, увидевший на палубе офицера, враз сделавшись на добрых два фута выше Габерона. Взгляд его мерцающего голубого глаза был способен превратить в лед воду, и Габерон на миг остановился, когда этот взгляд полоснул его поперек груди.
— Пропустим сегодня по стаканчику? — фамильярно осведомилось чудище у Габерона, резким движением приподнимая воображаемую шляпу, — Я знаю одно местечко здесь за углом, там подают превосходный ром из сахарного тростника. Погода нынче дрянь, обязательно надо промочить глотку… Ну, пошли, старик.
«Спокойно, — приказал себе Габерон, чувствуя, как по раскаленной коже между лопаток стекает ледяной ручеек, — Он так настроен. Он замечает любой движущийся объект и оценивает его, пытаясь понять, подходит ли он под описание цели. Терпи. Двигайся медленно, без спешки. И никаких человеческих жестов».