Восковые фигуры

— Да все перепробовал. Таблетками спасаюсь, пью для профилактики. Если бы не моя гражданская совесть… Ах, гражданин прокурор!

Евлампий Кузьмич стряхнул пепел в цветочный горшок. Уточнил:

— Протягивает руку — жена? Или, возможно… Если честно? — тонко прищурился, подмигнул не без лукавства, поощряя к откровенности.

— О чем вы говорите! Бог мой! Уж и думать забыл!

Прокурор откинулся в кресле, шутливо погрозил пальцем.

— Ну-ну ну! Знаю я вас. Шалунишка! Ах, женщины, женщины! По нашей статистике, — пояснил он, — девяносто девять процентов всех преступлений, связанных с растратой, обязаны женщине. А как им откажешь? Но, по-моему, вы все-таки преувеличиваете. Если это жена, то должна как-никак понимать. Объясните ей, убедите. Чем все может кончиться для вас.

— Гражданин начальник! — перебил бухгалтер с горьким смешком, — да ее сам товарищ Берия не смог бы… Не то что я.

Евлампий Кузьмич долго смеялся от всей души — удивлялся детской наивности. Произнес с улыбкой:

— Ну, этот товарищ смог бы, уверяю вас! Да вы курите, не стесняйтесь! И почему «гражданин начальник»? Вы же еще не сидите пока, только собираетесь. Зовите меня просто — Евлампий Кузьмич!

Под влиянием дружеской атмосферы Семечкин осмелел и полюбопытствовал насчет самого главного — на что он может рассчитывать, учитывая искренний, так сказать порыв.

— Ах, женщины, женщины! — повторил прокурор в задумчивости. — Прелестные создания! А я, признаюсь вам, неравнодушен, особенно к молоденьким. А какие бывают ножки, глаз не оторвешь! А попочки! — И он обрисовал восхитительный изгиб ладонью. — И знаете, что я заметил? С возрастом ничего не исчезает в смысле остроты чувства, желания. Наоборот. Но, как говорится, хороша Маша… — Прокурор вздохнул. Вернулся к прерванной теме. — Так вас интересует срок? Я правильно понял? Ну, это нетрудно посчитать. Арифметика тут простая. Большая растрата — большой срок, и даже в некоторых случаях… пиф-паф, ой-ой-ой… Недостача маленькая — и срок маленький. Вот вы говорите, что ежедневно тратили сумму в размере месячной зарплаты, а то и больше. Так? Так. — Придвинул к себе счеты." — Я все по-стариковски, ко всяким этим новомодным игрушкам… Медленней, зато вернее. Умножаем на тридцать — это получится в месяц. — Пощелкал костяшками. — Я примерно беру. И еще на двенадцать — это получится в год то, что вы растратили. Сколько лет на автобазе работаете? Двадцать? Очень хорошо. Ну так, а теперь приплюсуем, что сверх зарплаты у нас с вами набегало.

Только сейчас Семечкин сообразил, как глупо он проболтался. На лице его изобразился ужас. Да, неважно выглядел в эту минуту неутомимый борец за идеалы. Пока прокурор, сопя, медлительно двигал пальцами, щелкал на счетах и что-то чиркал на бумажке, Семечкин все уже в уме посчитал, а считать он умел, недаром ни одна комиссия не могла к нему придраться. Сумма получилась астрономическая. За считанные секунды бухгалтер сдал телом, почернел и осунулся лицом, точно прошел полный курс голодания. По всем показателям светила высшая мера. Вот тебе и самосажание!

— Да-а… — неопределенно тянул прокурор. Пощелкал языком и почесал в затылке. — Ого-го! Ай-ай-ай! Ну и ну! — Отодвинул счеты, посмотрел на посетителя с дружеским сочувствием. — Да вы так не переживайте! То, что мне сказали, это еще знаете… Фук! — Он выразительно дунул на ладошку, издав губами характерный звук. — Изложите все письменно, хорошенько подумайте. А мы официально пошлем финансовую комиссию. То да се. Проверим. А может, вы сами на себя сознательно поклеп возвели? В нашей юридической практике таких случаев сколько угодно. Есть даже такой термин: самооговор.

— Как это понимать? — выдавил из себя Семечкин, слегка щелкая зубами. — Чтобы сам на себя…

— А так понимать. Ну, скажем, вы кого-нибудь убили или ограбили, например, или банк обчистили… Да нет, не вы лично, — поспешил прокурор добавить, видя, что из черного Семечкин стал белым. — Это я фигурально, в переносном смысле. И вот преступник чувствует: органы у него на хвосте.

— Органы… на хвосте? — Семечкин дрожал всем телом. — Как это?

— Я имею в виду — милиция. Какой же вы, право! Так что он делает? А примерно то же, что и вы. Является с повинной из-за какой-нибудь ерунды, залезает, скажем, в дамскую сумочку и вытаскивает десятку. Дамочка в панике, его хватают и шьют уголовное дело по статье за мелкую кражу. Судья ему не глядя — годика два общего режима… Ищите, ищите, голубчики, хоть по всему свету! А он вот он! Рядышком. По тюремному дворику разгуливает, на солнышке греется в свое удовольствие, на коечке полеживает. Кормят, слава Богу, бесплатно.

— Питание там, наверно, неважнецкое? — осторожно осведомился Семечкин: проблемы с желудком его серьезно беспокоили.

Прокурор поспешил успокоить:

— Ну, во-первых, главной-то причины уже не будет, так? В смысле — жены. А насчет меню… Ну почему? В основном здоровая растительная пища. Сплошные витамины, особенно С и В. Капустные кочерыжки, картофельные очистки, ботва. Никакого склероза. Правда, из мясного пока одна тюлька. Но в нашем возрасте мясное… Сами понимаете. Ну а если конкретно… — Евлампий Кузьмич поправил большие роговые очки, сползавшие на кончик носа, ласково посмотрел на приятного собеседника. — Я как прокурор просил бы для вас года три. Ну от силы пять. Не больше.

Семечкин из белого стал серым. Говорить уже не мог, только губами шевелил, как глухонемой. Прокурор, однако, понял по губам, что речь идет об условном сроке, принимая во внимание, так сказать, раскаяние и прочее. Охотно пояснил:

— Вообще, это уж как суд решит. А закон, мой дорогой, что дышло… Нет безвыходных положений. Тем более что руку протягивать у нас знаете сколько любителей. Не одна ваша супруга. А вы человек с незапятнанной репутацией, случайно оступились, осознали. Ведь осознали, правда? — Дружески обнял за плечи.

Семечкин сглотнул, к горлу подступил комок. Без ответа и так было видно, что осознал. Прокурор положил на стол листы бумаги и ручку. Ручка высохла и не писала. Бухгалтер тряхнул и посадил на брюки жирную кляксу, что сообщило причудливой расцветке костюма дополнительный штрих.

Читая затем написанное, Евлампий Кузьмич шевелил пухлыми губами и кивал иногда головой, как бы одобрительно оценивая то или иное место. Семечкин стоял на подгибающихся ногах, ждал решения своей участи.

— Мне теперь прикажете — куда? — спросил хрипло. — С вещами?

— Как — куда? — удивился прокурор. — Отправляйтесь прямехонько домой, к жене, к детишкам. Беспокоятся, наверно. Ночевали, я вижу, на скамейке. Вон весь костюм краской перепачкали. Заходите, если появится опять желание, буду искренне рад! Высокое гражданское сознание сейчас — это такая редкость! — Они долго, с особой теплотой жали друг другу руки, особенно прокурор.

В момент этого диалога, несколько раньше, в кабинет зашел старший следователь Кубышкин, тощий, с длинным землистым лицом и лошадиными зубами. Делая вид, что роется в своем шкафу, он тем не менее ловил каждое слово. И когда Семечкин удалился, он повернулся к прокурору с выражением язвительной иронии.

— Удивляюсь вашему прекраснодушию, Евлампий Кузьмич, — произнес он желчно. — Отпускаете на волю закоренелого преступника! Просто так, за здорово живешь. — Остро прищурился, приблизился. — Он тут вам лапшу на уши вешал. Это не наш человек, вообще не наш, а оттуда… Не ясно?

— Откуда — оттуда? — не понял прокурор.

— Ах, да вы еще ничего не знаете! В городе колоссальное ЧП! Предположительно совершена диверсия крупного масштаба. Часть людей заражена неизвестным вирусом, их срочно изолировали. А этот тип — их руководитель, заброшен со специальным заданием. Я лично сам его видел! Только что. Возле витрины универсального магазина. Делал кому-то знаки… И вот он уже здесь, заметает следы… Он должен быть немедленно арестован. Удача сама идет нам в руки!

— Чушь какую-то несете! — Прокурор нахмурился. — Человек явился с повинной. Посмотрим на выводы комиссии. Вам дай только волю, таких дров наломаете! — Он в раздражении закурил и крикнул через дверь, в приемную: — Валя, сделай чайку с лимоном да покрепче! Итак, этот Семечкин, бухгалтер с десятой автобазы, — руководитель диверсионной группы? И как же вам удалось его вычислить? — добавил прокурор не без иронии. — По глазам?