Вырванные страницы

Вспышка Древней магии – и на ветках разгорелось пламя.

С удовлетворением Гвин наблюдал, как огонь пожирает солому и дрова, как подбирается к Жрецу. И с каждым мгновеньем лицо мужчины покрывалось все большим ужасом – уже не скрываемым. Кровь на порезах застывала, но в рыжем свете огня казалась неестественного красного цвета, словно ржавчина. Жрец молчал. И Гвин ждал.

Когда огонь коснулся ног, мужчина дернулся, пытаясь вырваться. Губы его шептали заклинания, взывая к ветру и земле, но Древняя магия еще не освободилась после заклинания Гвина, и не могла спасти. Единственное, что знал Жрец всю жизнь, сейчас не могло ему помочь. Спасти.

Зло проиграло.

И зло победило. Иное зло.

Когда волшебное пламя, усиленное магией, взметнулась вверх, касаясь горячими языками изрезанной груди, раздался крик. Нечеловеческий вопль боли. Заполняющий всё пространство мира. Эхом разносящийся над скалами и морем.

Гвин слушал, и звук этот был лучшей песней для его души. Для его тьмы.

В воздухе запахло паленой тканью и волосами, а после – жареным мясом.

- Убей меня! – вдруг раздалось среди воплей боли. – Прошу!

Сердце радостно стукнуло. Победа. Всё вышло так, как и предсказывал Гвин. Жрец кричал и молил о смерти. Жрец страдал так, как страдали убитые им родные Гвина. Он получил то, что заслужил за свершено им зло.

- Refic, - прошептал Гвин, вступая в огонь, и пламя расступалось перед ним, образуя коридор. Непокорная вольная стихия подчинялась воле Древней магии – первой магии мира, магии земли и природы.

Жрец кричал, но уже не так сильно. Тело его превратилось в желтый огненный ком. Одежды не осталось, и кожа плавилась, румянилась под лижущими её языками. Жир стекал желтоватой пеной. Волос на голове не осталось, и теперь голая тонкая кожа белела прозрачной пленкой, обнажая синие ветки нервов. Глаза еще не потекли, но вот от лица остался лишь нос и зубы. Губы сгорели в огне, как и щеки, обнажив нежно-розовый слой тонких мышц, за которыми уже проглядывал череп.

- Пр… прошу… – прошептал безгубый рот из последних сил. Черные аметистовые глаза без ненависти смотрели на своего убийцу. Жрец, испытавший все муки, всю боль, ждал смерти, как спасения.

Гвин вдохнул в грудь воздух, призывая к себе силы ветра и земли, забирая их энергию и силы для последнего, самого важного жеста в этой игре. Его правая ладонь вдруг вспыхнула яркой синевой и задрожала на огромной частоте. Гвин просунул руку сквозь пламя, не чувствуя даже его жара, и прижал ладонь к груди Жреца. Там часто-часто стучало еще живое настоящее сердце.

Глаза Жреца не отрывались от глаз Гвина.

- Мой брат… – прошептал он, сдерживая крик, - говорил?..

Юноша внимательно смотрел в ответ.

- Говорил что?

- Если… – слова все больше давались Жрецу с трудом. Он горел, и большей боли не знал, - если пустишь тьму в сердце… однажды… она не уйдет… никогда…

Среди огня и ненависти Гвину стало холодно.

- Да будет так.

Рука его завибрировала, и Гвин резко всадил её в грудь Жреца, разрывая остатки изрезанного горящего тела. И Жрец закричал. Так, что кровь стыла в жилах от этого крика.

Гвин чувствовал, как под пальцами рвется тело, как хрустят, ломаясь ребра. Пока пальцы его не сжали сердце. Рванув на себя, Гвин вытащил руку. И крик оборвался. Навсегда.

Сердце, большое, бордово-коричневое, окрашенное кровью, лежало на ладони. И не билось. Тот, в чьей груди оно дарило жизнь, отныне был мертв.

Гвин вышел из костра, и пламя замкнулось за ним, жадно доедая мертвеца.

Вот и всё.

Что может быть лучше мести для израненной темной души?

Это не вернет мертвых, но, верил Гвин, принесет ему покой.

Сердце Жреца лежало в ладони, такое обычное простое человеческое сердце. Гвин с силой последней ненависти сжал его пальцами так сильно, до побеления костяшек. Глаза его в последний за ночь раз вспыхнули золотым цветом, и сердце в ладони вспыхнуло ярким белым светом. Уничтожающим. Магическим. И когда в ладони остался лишь черный пепел, Гвин тихо сдул его в сторону моря.

Костер за спиной еще полыхал, отправляя в небо густой столб черного дыма. Такого же черного, как сердце Гвина. Не глядя туда, где покоился мертвый Жрец, юноша трансгрессировал в дом убийцы, чтобы забрать свою палочку.

Пол был залит кровью, а свечи почти догорели. Гвин поднял и кинжал, которым резал мужчину и спрятал в карман вслед за палочкой. А после вышел из дома через дверь.

Ноги сами вели его в тот парк, где он познакомился с первым Жрецом. Где начался конец его счастья. На душе его было спокойно. Тьма была накормлена местью.

И что бы ни ждало Гвина дальше, сейчас он ни о чем не жалел. И след от сгоревшего сердца все еще грел ему руку.

***

Кошмары, преследующие Гвина, всегда были двух типов. Чаще всего он видел мертвыми свою семью, тот день, когда потерял их. Иногда, редко, ему снилась ночь убийства второго Жреца. Ночь его мести.

Чтобы не видеть ни то, ни другое, что и без снов Гвин не мог позабыть, он принимал зелье, позволяющее просто провалиться в тьму ночи и не видеть ничего. Но сейчас, задремав после ночного дежурства, мужчина снова оказался в темном доме с кинжалом в руках. И горячая чужая кровь брызгала в его лицо.

- Гвин, нам пора! Ты еще успеешь позавтракать перед тем, как придется делать отчет о работе начальству, - Тоун говорил из-за двери, сопровождая слова стуком по дереву кулаком.

- Иду, - ответил мужчина, поворачиваясь на спину и проводя по лицу влажными ладонями.

«Если пустишь тьму в сердце… однажды… она не уйдет… никогда…», - эхом звучали в голове последние слова Жреца.

И это было правдой. Тьма всегда была с Гвином, и он делал все, чтобы её удержать. Чтобы больше не стать тем хладнокровным монстром. И если Жрец заслужил тех мучений, то чего заслуживает сам Гвин?

Мужчина поднялся, бросив короткий взгляд на часы – он проспал всего полтора часа. Достаточно.

Спустившись с кровати, он не заметил, как наступил на синий цветок, выпавший во сне из ладони. Цветок надежды на жизнь – то, на что чудовище в Гвине не имело права.

========== Страница двадцатая, в которой принимают решения. ==========

Он пал на дно. И там его ожидала одна только тьма и смерть. Жизнь, ставшая прахом, обрушилась в самую бездну. И в груди вместо сердца сияла пустота.

Мерлин Гвин потерял свою семью. Потерял девушку, которую любил больше жизни. Потерял друзей и дом. Потерял шанс быть счастливым. А теперь, преступив все принципы, по которым жил, навсегда потерял и себя.

После убийства Жреца Гвин вернулся к себе и, не раздеваясь, рухнул в постель. Бессонные две недели обернулись провалом в темноту.

И когда спустя два дня юноша проснулся, то события в его голове смешались – не понять, где лишь сон, а где явь. Быть может, вся эта встреча с Жрецом была лишь очередным кошмаром?

В висках ломило, отзываясь болью в глазах. Гвин поднялся, и тихий стук разбил хрупкую тишину комнаты. Опустив взгляд, юноша увидел упавший с кровати нож, блестящее лезвие которого было заляпано кровью.

Память вернулась яркой вспышкой молнии.

О Боги…

Сердце в груди замерло.

Не может этого быть…

Нож, который юноша успел поднять, снова упал на пол с тем же негромкий ударом.

Гвин вскочил и бросился к шкафу. Распахнув дверки, он уставился в отражении висевшего на внутренней стороне одной из них большого зеркала. И ужас подобно тошноте подкатил к горлу.

Оттуда, из глубины темной комнаты на Гвина смотрел высокий юноша с бледной кожей и большими голубыми глазами, горящими лихорадочным блеском. Его мантия была залита засохшей кровью, его ладони стали коричневыми от неё же, на лице застыли багровые пятна и разводы.

Кровь Жреца.

Гвин поднял ладони и с ужасом и отвращением уставился на них. Этими руками он пытал мужчину. В них держал скользкое окровавленное сердце, вырванное из груди. Крик его, горящего в пламени, вернулся внезапно и заполнил пространство. Вместе с воплями появился и запах жареной плоти. Хруст ломающихся под пальцами ребер. Ощущение липкой крови на пальцах, брызги её на лице. Гвин резко согнулся пополам и его стошнило.