Страница 7 из 25
Стремясь мобилизовать эмигрантские массы, взять под свое руководство все эмигрантское сообщество (Огул), Польский национальный комитет занялся организацией эмиграции на местах: создавались местные огулы, выбиравшие советы (рады) для решения общих дел. Французские власти их строго контролировали, стараясь ограничить передвижение поляков по стране. Отстаивая интересы эмигрантов, ПНК выступал с протестами против нарушения их прав, сокращения материальных выплат. Протесты Комитета поддерживала французская оппозиция во главе с Лафайетом, и это приводило к скандалам в Национальном собрании Франции. Испытывая трудности в связи со строгими мерами французских властей, демократическая эмиграция в то же время была вынуждена в борьбе за влияние в среде эмигрантов противостоять активным действиям партии Чарторыских, которая инспирировала нападки консервативных военных на Польский национальный комитет. Но были и серьезные внутренние проблемы, проистекавшие из неоднородности социального состава эмиграции, шедшей за ПНК. Кремповецкий и Туровский, возглавлявшие радикальное крыло в Комитете, выступали за более определенное формулирование социально-политического облика будущей Польши, и в результате в середине февраля 1832 г. была сделана попытка создать более радикальную организацию: возникло Общество друзей прогресса под руководством Я. Чиньского, куда вошли также Т. Кремповецкий, Я. Н. Яновский, А. Глушневич. Критикуя идеи и политику Лелевеля во время дискуссий, происходивших в отеле «Таран», ставшем местом постоянных встреч парижских эмигрантов, радикальные оппоненты обвиняли его в политических пристрастиях, в принятии единоличных решений. Правда, не все постоянные посетители этого политического клуба их поддерживали, звучали даже предложения об их исключении, поскольку своим радикализмом они не только компрометировали Комитет перед властями, но и отпугивали часть эмигрантов. Однако предложение капитана Скавроньского об исключении Кремповецкого и Туровского не прошло на собрании Огула, так как на их защиту выступили не только Чиньский, Плужаньский, Мейзнер, но и сам Лелевель, который ценил радикалов за активность. Он подчеркивал, что ПНК – «это треснувший горшок, который, тем не менее, заслуживает быть слепленным и оплетенным, потому что его ненавидят враги нашего дела». И все же раскол состоялся. Созданная в «Таране» депутация оппозиционеров подала рапорт с характеристикой деятельности Комитета, а затем изложила свои претензии на собрании 3 марта 1832 г.: Комитет упрекали за нерешительность, считали его недостойным представлять «святое национальное дело» во внешних сношениях. Достойными же оппозиция считала тех, кто не только ставил цель независимости Польши, но стремился также бороться за права народа – крестьян, которые увеличат и укрепят ряды борцов за европейский прогресс. Требовали признать лозунги уравнения крестьян и наделения их землей в собственность, а во внешней политике наладить тесные связи и заключить соглашение с немецкими, венгерскими, итальянскими революционерами, прогрессивными партиями Англии и США, а также с российскими евреями, Персией и Турцией, которым угрожает царизм. Кроме того, критики призывали ПНК более решительно защищать права эмигрантов перед французским правительством, и если французская парламентская оппозиция их в этом не поддержит, нужно обличить ее в глазах прогрессивной общественности23.
Хотя собрание Огула согласилось с требованиями радикалов, Лелевель отказывался выполнять это постановление, доказывая, что оно спровоцирует власти и вызовет репрессии. В результате оно было отменено, но оппозиция продолжила борьбу. От ее имени Плужаньский на собрании 16 марта 1832 г. представил соображения о помехах делу демократии и объявил о роспуске Комитета и Огула в связи с отсутствием у ПНК социально-политической программы, а также доверия к его членам в среде как консерваторов, так и демократов. Поскольку большинство с этим не согласилось, Т. Кремповецкий и А. Туровский вышли из состава ПНК, а Плужаньский, Яновский и А. К. Пулаский – из Огула. 17 марта 1832 г. эта пятерка провозгласила создание Польского демократического общества (ПДО), к ним присоединились еще 17 радикалов из «Тарана», в том числе Зенон и Александер Свентославские, Рох Рупневский, Адам Пищатовский, Леонард Реттель, Кароль Крайтсир и другие. Большинство инициаторов создания ПДО являлись в прошлом лидерами варшавского Патриотического общества, а по социальному составу эта организация была одной из наиболее сплоченных: три четверти ее членов принадлежали к мелкой шляхте и одну четверть составляла радикальная интеллигенция, происходившая из мелкого мещанства и крестьян. В этой среде, тесно связанной с карбонарской «левицей» из Верховного всеобщего шатра, ощущалось влияние идей Бабёфа и Буонарроти – лозунгов утопического аграрного коммунизма, социальной и политической революции в опоре на трудящихся и на народы, борющиеся с деспотизмом. Все это нашло отражение в Акте создания ПДО. Основным автором этого Манифеста был Т. Кремповецкий, непосредственно связанный с Буонарроти. Активное участие в его написании принимали также Я. Н. Яновский и В. Гельтман. В Манифесте говорилось о том, что Польша погибла по вине «эгоистов» – шляхты, не желавшей «превратить национальное польское дело в дело крестьянского люда». В «мелком крестьянине и ремесленнике» авторы Манифеста видели демократический идеал и стремились сделать Польшу страной миллионов свободных граждан. Провозглашался лозунг: «Все для Люда и через Люд!». В качестве конкретной задачи и необходимого условия борьбы за Польшу выдвигались идеи ликвидации сословий, отмены барщины, но социальная революция должна была свершиться «без убийств и поджогов». Шляхте предлагалось в собственных интересах отдать народу то, что у него отнято. Я. Н. Яновский подчеркивал, что при демократическом строе привилегии невозможны, так как основное условие демократии – равенство гражданских и политических прав; свобода должна быть у каждого, нужно «распространять принципы свободы» и «конспирировать против абсолютизма» для завоевания свободы родины.
Основатели Польского демократического общества заявляли, что «будут стараться объединить интересы Польши с интересами человечества», которое не должно быть разделено: нужно сплотиться под знаменем общей свободы и общего добра, ибо «один только народ Европы не сможет сохранить обретенную свободу, если будет окружен грозными соседями, деспотизмом и темнотой». Олицетворением «грозных соседей, деспотизма и темноты» для авторов Манифеста являлся царизм. Видя единственную «возможность потрясти восточное варварство» в том, чтобы «сблизить народы, посеять семена свободы и равенства в общественной жизни на тех просторах, куда до сих пор деспотизм выводил толпы для уничтожения свободы», они подчеркивали, что ее утверждение в Польше поколебало бы устои деспотизма и «грозило бы вырвать скипетр, удерживаемый в его руках лишь темнотой и рабством». «Польский народ, – говорилось в документе, – народ вольный и свободный, но народ целостный, сумеет и русских воодушевить стремлением к общественной жизни, ибо единственное призвание Польши и единственная ее обязанность перед человечеством – нести в глубины Востока подлинное просвещение и понятие о правах человека». Исходя из этого принципа, существование Польши объявлялось «потребностью цивилизации, счастья и мира в Европе». «Польша, – заявляли авторы Манифеста, – есть и будет ее форпостом, защитой, но не только для того, чтобы отражать натиск варварства в кровавых боях, а для того, чтобы ослабить его силы путем благотворного распространения общественного равенства, свободного и равного пользования вольной жизнью, […] чтобы вырвать рабов из тьмы, обращая их в людей, постепенно отнимать оружие, которым деспотизм до сих пор еще угрожает человечеству». В Манифесте подчеркивалось, что отвечать своему призванию сможет лишь «свободная и независимая Польша», а ее будущее «зависит от будущего других европейских народов, и их обязанностью является поднять ее, обеспечить ее существование. Но выполнения ими этой обязанности можно требовать, когда Польша включится […] в общий прогресс, когда и в ней будут развиты законы человечества в самом широком их значении, когда ее цели, ее стремления будут согласоваться со стремлениями и целями передового европейского просвещения, то есть когда она будет стремиться обеспечить в обществе счастье подавляющего большинства ее жителей». «Трудящимся, – писал Туровский, – будет принадлежать мир. Работник не будет […] пролетарием, подвергающимся тирании, как ныне, но будет жрецом новой жизни […]. Пролетариям принадлежит мир и будущее. Они сосредоточат под своей производственной властью все источники существования. Такова сегодня тенденция европейских масс». Из этих демократических постулатов вытекала социалистическая идея «обобществления земли и ее плодов», но она отражала взгляды лишь «левых» элементов в ПДО, большинство же стояло на позиции социального компромисса, которая сопровождалась антишляхетской риторикой24. В «Кратком политическом катехизисе», изданном в 1834 г., говорилось, что шляхта «сформировалась в варварских веках во вред человечности, обсыпала общественное тело, как нарывы тело Лазаря». Разъяснялось, что «плоха не вся шляхта, но зло лежит в ее основе, в самой шляхетской системе», и потому шляхетская Речь Посполитая была «отвратительной». Выступая против шляхетских привилегий, Польское демократическое общество требовало уравнять крестьян в правах и наделить их землей в собственность. «Освобождение люда от зависимости, передача ему в собственность отнятой у него земли» – этот лозунг, провозглашенный в Манифесте, должен был стать первым призывом к бою. Он содержался и в воззвании ПДО «К гражданам солдатам!» от 12 сентября 1832 г., где говорилось: «Земля, которую обрабатывают крестьяне, принадлежит им на правах собственности. Освободившись от барщины, […] они не будут бедны. Им полагается просвещение […], полагается участие в установлении законов». Польское демократическое общество боролось также за права солдат: в июле 1832 г. оно выступило с проектом выборов центральной власти для решения дел эмиграции путем всеобщего голосования, в котором участвовали бы на равных солдаты и унтер-офицеры25.