Страница 12 из 22
И это тем более покажется удивительным, что, при ближайшем рассмотрении ситуации, мы увидим, что Московское княжество еще в XIV веке не имело никаких особых предпосылок для того, чтобы стать центром объединения русского северо-востока, и шире – всех русских земель.
Самым могущественным княжеством была Тверь, самым воинственным и боеспособным – пограничное Рязанское, признанным культурным и религиозным центром была Ростово-Суздальская земля, а по богатству и уровню развития никто не мог сравнится с Новгородом. А ведь была еще и Литва – об этом тоже не надо забывать…
«И почему Москве было царством быть? И кто то знал, что Москве государством слыть?» – так несколько высокопарно прокомментировал это обстоятельство кто-то из русских книжников уже века XVII.
Вслед за этим безвестным грамотеем, многие историки в разное время, тоже пытались задумываться об альтернативных путях развития русской государственности (или, если вернее – государственности русского народа).
В качестве гипотетических центров объединения назывались Новгород (Герцен), Смоленск, Литва, Польша, Волжская Болгария, Галицкая земля и наконец – Тверь. О последней альтернативе мы и поговорим.
При этом, что любопытно, господствующая точка зрения такова, что в этом случае никаких серьезных изменений не произошло бы.
Так, А. Буровский, анализируя различные исторические альтернативы, обнаруживает и такую: «Сложение в XIV–XV веках на северо-востоке централизованного государства, но с центром не в Москве, а в Твери, Калуге или Боровске».
Оценивая его перспективы, Буровский, профессор-историк, обычно более чем вольно обращающийся с историей, заявляет, что «Этот вариант совершенно не отличается от того, который реализовался…Различие только в названии государства и его столицы…Жили бы мы в Тверии…»(281) – точной копии нелюбимой им Московии. «Разница?» – риторически вопрошает он.
Так ли все однозначно?
Для начала рассмотрим вопрос – когда и как это могло произойти?
Историческая развилка имела бы место, самое позднее, в первое десятилетие XIII веке. Во всяком случае – не позже 1328 года, когда Иван Калита окончательно стал первым среди русских князей, закрепив за собой ярлык Великого князя Владимирского.
Он чаще прочих князей ездил в Орду с дарами, всячески угождал ханам, снискав себе там немало сторонников. Наконец, ему было передано право сбора дани. Кроме того князь получил возможность давления на соперников – князей с помощью этого права.
Но куда более важным было то, что в течении более чем 40 лет Московское княжество было избавлено от крупных татарских нашествий.
Этому, впрочем, способствовало и то, что в Золотой орде начался период почти непрерывных междоусобиц. «Татарам» стало просто не до крупных походов против своих вассалов.
Предположим, что по ряду причин Ивану Калите не удается заручиться именно в тот момент поддержкой ордынских владык.
Позже это уже не имеет значения – в Орде начинается период долголетней смуты, и Сарай не имеет возможности активно вмешиваться в русские дела.
И в этих условиях, стремление тверских князей действовать не столько хитрость, дипломатией и «смиренной мудростью», сколько силой оружия, вполне могло оказаться более эффективным.
Кроме того, Тверь защищена еще, до некоторой степени, и расстояниями.
Какую бы политику она начала проводить.
Вот как комментирует ситуацию на Северо-Востоке Руси историк начала XX века Георгий Федотов в своем знаковом эссе «Россия и свобода»
Есть одна область средневековой Руси, где влияние татарства ощущается сильнее, – сперва почти точка на карте, потом все расплывающееся пятно, которое за два столетия покрывает всю Восточную Русь. Это Москва, «собирательница» земли русской. Обязанная своим возвышением прежде всего татарофильской и предательской политике своих первых князей, Москва, благодаря ей, обеспечивает мир и безопасность своей территории, привлекает этим рабочее население и переманивает к себе митрополитов. Благословление Церкви, теперь национализирующейся, освящает успехи сомнительной дипломатии. Митрополиты, из русских людей и подданных московского князя, начинают отожествлять свое служение с интересами московской политики. Церковь еще стоит над государством, она ведет государство в лице митрополита Алексия (наш Ришелье), управляя им. Национальное освобождение уже не за горами. Чтобы ускорить его, готовы с легким сердцем жертвовать элементарной справедливостью и завещанными из древности основами христианского общежития. Захваты территорий, вероломные аресты князей-соперников совершаются при поддержке церковных угроз и интердиктов. В самой московской земле вводятся татарские порядки в управлении, суде, сборе дани.»
Простим либерального историка «Серебряного века» полагавшего видимо что «зачистка» Лангедока задолго до эпохи Калиты или Бургундии – двумя веками позже чем то существенно отличались от политики московских князей, да и вообще – вряд ли данные «политтехнологии» были чем-то необычным для тогдашней Руси. Скорее, как уже говорилось, вопрос стоял о том – кто их будет применять?
Однако, было бы одно весьма важное отличие – Тверь имела бы относительно неплохие отношения с Литвой. Конечно, в данной варианте истории, когда Великое княжество Тверское стало бы соперником Литвы в борьбе за русские земли, эти отношения были бы куда хуже, чем в реальности, когда Тверь поддерживалась Вильно как противовес Москве. Но все же не столь напряженными, как с Московским княжеством.
Итак, примерно до XV века развитие событий не очень отличалось бы от реально сбывшегося – разве что, быть может, было бы несколько меньше крови.
Но потом, когда Тверь окончательно становится господствующей силой на Руси, ситуация начинает развиваться в ином направлении.
И главное отличие – после ликвидации ордынской зависимости, объединения под великокняжеской властью владимирских и суздальских земель, и подчинения Московского княжества, основным направлением для Тверии – на первом этапе во всяком случае, стало бы не западное или южное, и даже не восточное направления, а северное. А именно – подчинение «Господина Великого Новгорода».
В самом деле – борьба с Великим княжеством Литовским требует большого напряжения сил и средств. Завоевание Рязани не сулит особых выгод, а княжество это – тоже достаточно сильное и воинственное.
На юге, степях за Тулой и Серпуховым – в Диком Поле господствует конница крымских и ногайских ханов.
А вот подчинение новгородских земель обойдется куда меньшей кровью, суля при этом огромные богатства.
И в самом деле – выгоды от подобной экспансии просто не поддаются исчислению.
Во первых – вся торговля русских земель с Западной Европой, и транзитная торговля с другими странами, оказывается в руках тверских государей.
Во вторых, в этом случае в состав Великой Тверии войдут северные территории Новгородской республики, с их пушниной и серебром.
И сделать это будет, отметим, достаточно легко – провинциальные земли Новгородской республики не слишком лояльны к метрополии – Псков только и ждет случая, чтобы отделиться, другие территории периодически восстают против наместников. Таким образом, ждать, что в случае осады и взятия Новгорода в провинции соберется ополчение – как в Московском государстве в Смуту 1603–1612 г.г., и двинется изгонять захватчиков, не приходиться.
В нашей истории, именно эти факторы помогли Ивану III покорить Великий Новгород, когда ни одно восстание «гордостью вознесшихся» новгородцев не было поддержано другими частями республики, а Псков активно помогал московскому государю. К тому же Новгород весьма зависим от поставок хлеба с «низовых» русских земель, контролируемого как раз Тверью.
Имея более-менее надежный тыл – в лице относительно дружественной Литвы, Тверь осуществляет завоевание Новгорода уже в начале XV века.
Более раннее присоединение Новгорода имело бы два весьма важных последствия.
Во первых – русское государство получает непосредственный выход к Балтике, и возможность установления тесных отношений с западной Европой на несколько столетий раньше, нежели в реальности.