Ворон Доктора Ф

- Ведь ты его не спас, ты выхватил меня, а мог бы просто загородить собой, ведь ты же Ворон, это ты его убил!

- Но госпожа… Мои слова излишни, понимаю… Однако пуля бы задела вас, мое же тело не из стали, а снайперская винтовка пробивает насквозь…

- Какое уже мне дело? Ты ослушался не раз… Ты видишь… Он же мертв… Поверить не могу… Он… умер… Он убит…

И Розалинда, вновь безумная совсем, перевернула, словно куклу, тело с лицом, укутанным снегом. Большего греха не знает мир, когда бы только в сто раз и хуже не придумал человек… Мальчик остывал стремительно, хотелось, его согреть - бессмысленно. Не верилось, все нереально, это сон! Все сон! Все сон! Но нет ведь… И, если даже сон, то не проснуться от него, от жизни пробуждение одно…

- Он умер… Он убит… Его здесь больше нет, вот в этом юном теле… А как же так? Я помню, на руках его я в детстве уносила в спальню, играли мы, я его улыбки ловила, словно солнышки вдвоем с Алиной… Хоть она жива… Так где мой револьвер? И это ведь вина… Ах, вот он, все…

- Нет, госпожа, не смейте делать так! - остановил порывисто Цетон, но остолбенел от улыбки на лице госпожи, улыбке безумия и адского чада из-под растрепанных ведьминых волос. Отчаянье и боль достигли предела.

- То я не для себя…

- А для нее, ведь верно? - озадаченно молчал, все направляя, словно в нужное русло.

Но Розалинда смолкла, лед вновь сковал ее, и слезы улеглись.

” Теперь готова… Будь же ты свободна… Пора ей рассказать? А мне дорога ведь жизнь…”

- Госпожа… Теперь вы должны знать правду…

- Да, Цетон, она должна знать правду! - послышался внезапно неуместный смех, и появилась она сама, паучиха во гневе, вся в черной коже с черными глазами и с черною душой: - Она еще не Ворон, но все же… Ты никогда не сможешь контролировать ее силу! Знай!

- Однако… Мы договорились…

Розалинда отстранила слугу, на всякий случай вскинув револьвер, и что-то подсказало, что тем снайпером была как раз она, а не второй.

- Нет, пусть расскажет все, иначе…

- Постой, я сам! Не искажай же слов моих, ты, паучиха.

- Вот и расскажи, а я послушаю.

- С начала самого? Иль самую суть?

- Уж не тяни, скажи ей, наконец, что мы играли, а игры Воронов всегда и не на жизнь, а на смерть, этот фарс был мой, но ваш Цетон всегда знал, где ловушки, и часто сам же строил их.

И вправду, если в офис позвонили тогда, то, значит, кто-то знал, что там окажутся люди и не просто люди, а именно они с Вороном, а так же Цетон всегда знал адреса, где прячутся злодеи и всегда их вычислял. Розалинда сморщилась и вновь с ужасом оглянулась на брата, нет, его тело, казалось, что душа стоит подле и смотрит. А вокруг все падал, обжигая, горячий снег, и страх сильнее лжи, как смерть сознания вплавлялся в “мозговой горошек”, да это если так, то дом - “дощатый саван” - не спасал.

- Вот я для вас здесь враг, столь мерзкий, столь желанный, чтоб убить, но все-таки безо лжи.

Говорила странно та, которую именно теперь хотелось убить, не только ее и ее только, крутящую черные локоны возле высокой прически, отражающей неприятные стрелы раскосых хитрых глаз:

- А я все же не вру. Ну, так, Цетон, когда услышим оправданье? Я головы снести теперь ей не могу, ее отчаянье достигло точки знанья, пора раскрыть все тайны на ветру.

- Да, да, сейчас… Вся суть лишь в том, что вы моя, я вас люблю и… править бы хотел во славе с вами, о, Розалинда, госпожа моя. Я вечный раб, но я для вас король. Вы - Уникальная. Ведь видели уже, что делается с Вороном, не смерть, а вечный круг агонии вне ада на земле.

- Любовь для Ворона лишь только эгоизм, ты никогда бы пожертвовал моим несчастным братом ради той любви, ты бы оплакал и меня, и, может быть, себя, но не его. Не так устроен ты.

Голос Розалинды звучал беспощадным приговором, Паучиха морщилась:

- Прощайте, сантименты. Скажи короче, ты, король и шулер, ты, злодей, предатель! - вдруг злилась паучиха, кажется, Цетон пошел против законов Воронов.

- Вы Уникальная, и ваша сила в том, что вы способны даровать человеческую смерть Ворону, вы способны убить любого Ворона с одного удара или выстрела, вы слышите меня?

Взгляд Розалинды вдруг остекленел, а на губах застыла хрупкая улыбка, расшифровать ее - что гербарий не ветру проверить, страшно.

- И ты хотел убить господина Отчаяние и самому захватить трон! Ты собирался править вместе с ней! Подлец, предатель!

Паучиха злилась, женский страх жестокой формалистки разгорался в ней, все собрались не просто так, все ждали, когда появится она, Уникальная, Катарина, страшное чудовище, жившее в Лилии с рождения, прятавшееся в ее безумии. Паучиха продолжала:

- Я решила, что твой отец уж очень ничего, его отчаянья доносился сладкий аромат, тогда же подошел Цетон, сказав, что будет Вороном дочери, а ее отчаяние необходимо подготовить для поглощения, и я поверила. Игра… Все эти переплеты, все игра! Он был заодно со мной, он знал каждого из этих бандитов, он обещал им награду… И одно только он не знал и не понимает до сих пор! Ты ужасное существо, ты монстр, Катарина, мы все боялись веками появления, а ты среди людей, да, дети, такие как ты - Цветы Зла, а не жизни, вас всех бы под откос еще и до рождения! Откуда? И почему Цетон?

- Не злитесь, тетя, вам ведь не к лицу, - послышался потусторонний нарочито детский тон, и Розалинда вновь нехорошо улыбнулась, так, что рот скрывал разрезом глаза: - Вы просто завидуете, так?

- Нет, Розалинда, все не так… Она права… - неловко и понуро молчал Цетон, как будто рухнул план, и план на лжи когда-то дает трещину всегда, а трещина разъедается кислотой, ничто ее не держит, так рушатся слова, мечты и страны.

- Да, он готовил вас, как блюдо, как лучший соус. Знаете ли вы…

- Замолкни, паучиха, я сам скажу… Вот это мой рассказ: Розалинда, это все правда, она говорит ее, потому что боится, что при “правильном” развитии вы станете чудовищем, тем чудовищем, которое уничтожает все живое на своем пути, превращая его в одно лишь отчаяние.

- А ты возомнил, что такой силой безысходности и одиночества тебе будет по силам?! - сварливо и испуганно кричала паучиха до хрипа: - Я сначала считала, что мы просто соревнуемся за лучший приз, подстроили развод отца, отправили детей в детдома, не Григорий и я, а Цетон и я! Но, когда поняла, кого растит он из бутона зла, я захотела вас убить, Катарина, чудовище из вороньих кошмаров.

- Она одна дарует нам покой! Ты хочешь, как Григорий, раствориться, чтоб перестала быть? - вдруг воскликнул Цетон, как исстрадавшийся по влаге в пустыне не взывает о дожде.

- Молчи! Ты расскажи ей, как ты готовил ее отчаяние! О да! Все с самого начала! Как в детстве ей нашептывал Вопрос свой, как заставлял искать Ответ, ты сам ведь сто змеиных кож, ты сам безумен был и королеву себе растил под стать.

- Но я б не против, только вот… - и Розалинда снова обернулась на тело брата, которое уже засыпала крупа и становилось страшно, больно, хотелось эту крупу с него стряхнуть, чтобы он не замерз, но… Он был мертв, а вспоминалось, как его катали с горки и он смеялся, а все отняли не отец, не мать, а эти двое, Вороны во лжи. Теперь была и сила, всех не жалко… И этот рынок: боль не нужна, прогнил весь на крови. Боль - это суть познанья, тревога бытия с любовью жить и быть, быть для других, но снова все отняли. Откуда же Вопрос? А ведь нашла Ответ… Но солнца больше не светили, Ворон теснился в ней чудовищем, теперь она все поняла, приказ послышался размеренно и равнодушно:

- Говори! Ведь ты и есть приказ мой! Говори!

Цетон молчал, с его висков сочился хладный пот, кого боялся он, с кем танец был надменный:

- Да, это я убил. Вернее, нет - она. Она убила, я не посмел спасти. Вы расцветали, как лазурь, вы становились человеком, а я решил, что Ворону под стать лишь Уникальная, и цель моя как будто и не власть…

- Нет, расскажи ты лучше! Ну, верно, ты безволен, если так…

- Умолкни, паучиха. Все расскажу, скрывать уж больше нечего.