Страница 2 из 6
Виктор, ничего не объясняя, ушел из офиса, ни с кем не попрощался. Дома не ждало никакого утешения. Никто не ждал. У птиц отпадают крылья, когда им некуда лететь, потому что никто не ждет. Никто. Только разрывался телефон с фальшивыми слезами соболезнований. Их обман Виктор не любил еще с тех времен, когда эти же безликие голоса поздравляли с праздниками. Из трубки буквально несло запахом протухшего. Прогнивших душ. Отец и мать были другими, Виктор верил в это. Но вот их не стало. И получилось, что он остался один в мире мертвецов, которые кружили вокруг него, как жадные тени, гарпии, которые рвали плоть еще живой жертвы.
Звонили знакомые, дальние родственники, банкиры, журналисты… Все интересовались, что будет с компанией отца. Деньги… Деньги. Деньги! Вот вокруг чего крутились все их соболезнования. Кто-то изыскивал возможность урвать у компании, кто-то жаждал сенсации.
А Виктор бы отдал все — даже свою фирму — все свои знания, сжег бы дом, если бы это вернуло самых близких людей. Но мироздание точно смеялось над ним, подкидывая мертвецов. Погибшие родители все еще оставались более живыми, чем эти жадные зомби. В конце концов, Виктор снял трубку, чтобы до него не могли достучаться: «линия занята». Он занят созерцанием всемирного проникновения смерти в неживом городе Готэме.
Так прошла неделя короткого расследования. Все указывало исключительно на несчастный случай. Судьба. Фатум! Виктор слышал его, видел, практически ощущал его тяжелый вкус и запах. Казалось, что действительно мог бы предсказывать события. Хотя будущее представлялось ему туманным, истыканным шипами бесконечной боли.
Неделю он не выходил из дома, перемещался из комнаты в комнату, отшатывался от горничных и дворецкого: у них тоже вместо лиц сквозили похоронные маски мумий. Они все держались преувеличенно сдержанно, но ни в ком не читалось и капли сожаления. Что люди, что вещи — все контуры трепетали холодным темным пламенем исчезновения. Гулко разносились собственные шаги по ступеням массивной широкой лестницы.
То вверх, то вниз — то ли в ад, то ли на небо. А на деле — никуда. Лишь кривые отражения в зеркалах и бессмысленных листиках хрустальной люстры. Много лампочек, но ничтожно мало света.
За все это время никто не приехал, не ворвался в его замкнутый мир скорби. Даже брат не потрудился. Его Виктор еще слабо оправдывал: вроде бы он контактировал с полицией, уточнял детали. Но он не приезжал, когда был так нужен! Когда хотелось услышать всем сердцем: «Ты не один».
Никто этого не говорил. Лишь официальные заявления. Толпы роботов! Толпы зомби. Когда весело, когда выгодно, они ловко притворяются живыми, но стоит только случиться горю — театр абсурда терпит фиаско.
К концу субботнего дня Виктор сам позвонил брату, сообразив все-таки, что на какое-то время намеренно отгородился от мира, попросив не беспокоить. Но разговор не складывался. Брат словно скрывал что-то от младшего. Сначала Виктор решил, что за несчастным случаем все-таки прячется убийство. В таком случае он поклялся бы отомстить, найти виноватого. И не минуты не раздумывая, убил бы его.
Даже успел представить, как алая кровь стекает с мертвого тела. Виктор считал, что это принесло бы ему долгожданное успокоение. Совершить месть с помощью ножа или пистолета, прервать распространение темного дыма, вкушать аромат кровавой расплаты. Ощущать свободу от бессилия…
Но все оказалось прозаичнее и ужаснее. Под конец разговора старший замялся и объявил протяжно:
— Слушай, ты прости…
— Говори короче, — догадываясь смутно о причинах запинки, отрезал Виктор. При всем его состоянии он не терял хладнокровного самообладания.
— Я не смогу приехать на похороны, — скулежом побитой собаки скрипнул ответ.
— Ты так говоришь, словно это не твои родители, — преувеличенно размеренным голосом равнодушно отвечал Виктор. В душе все рвалось и клокотало, напоминая о переговорах с конкурентами. Он выработал в себе умение оставаться всегда спокойным, даже если в мыслях крутились образы того, как он отрывает недругам головы, вырывает их пропитанные ложью сердца. Эти фантазии успокаивали в какой-то мере. Но теперь… Старший брат оказался одним из этой армии равнодушных лицемеров.
— О чем ты? Конечно, мои, — с неискренней патетикой возражал брат. — Мне тоже нелегко сейчас, так что не усугубляй. Теперь я владелец нашей семейной фирмы. У нас проблемы. Нельзя, чтобы после смерти отца мы начали терпеть убытки. Акции компании подешевели за последние два дня больше, чем за…
— Сволочь, — ледяным спокойствием обрубил рассуждения о рынке Виктор, нажав на отбой. Он сжал яростно зубы: — Однажды ты пожалеешь об этом. О том, что ты не человек!
Тогда он впервые пожелал своему брату напороться на нож маньяка в подворотне или случайно сломать шею на лестнице. Он всей душой желал бы вернуть родных, но этот человек в тот день выпал из их круга. Тот, кого всю жизнь считал братом, оказался расчетливым роботом. Его интересовало больше состояние акций, нежели факт того, что они оба осиротели.
Очередное подтверждение, что брат — один из суетливых мертвецов. Отец таким не был, как и мать. Их образы вставали перед глазами, а потом отдалялись, уходили все дальше, словно их уносил невидимый ветер. Виктор протягивал руки, но нащупывал лишь бесконечную пустоту запыленной комнаты.
Молодой человек практически сполз со стула у инкрустированной тумбочки с телефоном, сжался возле нее, подтянув колени к груди. Затем резко подскочил и с маниакальным упорством пробежался по дому, вырывая с корнем все телефонные кабели. Вот и все — больше никто не достанет.
— Мистер Зсасз? — замялась горничная, глядя на действия хозяина.
— Уходите! Неужели вы не замечаете? Ваша жизнь пуста! Вы каждый день повторяете бессмысленные действия… Неужели не хотелось ничего изменить? — подскочил к ней Виктор.
На него обрушилось новое прозрение: весь мир погряз в безумии повторения бессмысленных действий. Так из лиц вырастали маски, так из людей делали роботов. Обрывая провода, он точно отрывался от своей прошлой жизни раба. На какой-то миг им овладела безумная радость освобождения, точно слетел первый слой шелухи.
— Я… уволена? — испуганно пискнула женщина, которую парень тряс за плечи. Она ничего не поняла.
— Да, — бросил Виктор, отпустив небрежно еще одну зомби. Бесполезно. В тот день он понял, что убеждать их бесполезно. Они уже запрограммированы незримым шаманом. И минутная неясная радость исчезла.
Дом окончательно опустел, когда Виктор уволил всех слуг. Он вновь не спал в ночь перед похоронами, вновь смотрел, как смерть вьется вокруг предметов. Фатум. Не убийца и не маньяк отнял у него радость жизни. А сама она — жизнь — так распорядилась. Виктор не умел верить до конца в загробное существование, не знал никогда молитв, поэтому даже этим не утешался. И рядом не оказалось никого. Ни единого человека.
Руки тряслись, в голове сменялись образы… Все чаще он представлялся себя то с ножом, то с пистолетом — он уничтожал всех и каждого, кто врал ему, кто смел лживо сочувствовать. От этих мечтаний становилось спокойнее, но Виктор выныривал из темной воды полуснов. Он боялся себя, точно к нему приближалось что-то огромное и темное. В пустом доме ничто не останавливало разрастающееся нечто. Глаза Виктора ловили только тьму, по спине пробегал холод от каждого звука. Он не боялся, не людей. На него обрушился огромный непознанный мир неясных знаков и тайных знаний без слов. Хотя обыденная рациональность убеждала, что это всего лишь следствие плохого эмоционального состояния. Как же это сухо и цинично звучало!
Опять глотать антидепрессанты, чтобы болела голова и реакция становилась вялой и заторможенной? Можно. Оцепенение — не так уж плохо, состояние, которое напоминает каменного ангела с кладбища.
Только таблетки уже не действовали! Сильный организм выработал к ним антидот. Уже не помогали ни антидепрессанты, ни снотворное, ни алкоголь. Очевидно, в их семье был какой-то ген, который на шумных застольях помогал не пьянеть, но и не разрешал забыться от невыносимого вязкого одиночества и невосполнимого горя.