Сумеречный Эльф

Великое бедствие постигло всех тринадцать. Не прошло и десяти лет.

Часть из будущих Стражей умерли, так и не совладав с бесконечной силой, которая буквально выжгла изнутри их тела. Часть — погибли в боях, не успев обрести над ней контроль и неуязвимость. Еще несколько сошли с ума. Кто-то даже переметнулся на сторону тьмы, где его настигли семарглы, которые не могли допустить, чтобы враг атаковал их же оружием.

— Случилось непоправимое… Тринадцать Избранных стали Тринадцатью Проклятыми, — вздрогнул Митрий, с горечью сжимая зубы и закрывая глаза. — Неудавшиеся Стражи Вселенной.

— Остался только один, — вторил Вещий. — Сумеречный Эльф, в котором обнаружилось то, с чем мы и боролись — тьма.

Да, остался один единственный — Сумеречный Эльф. Платой за его силу оказалось забвение своего прошлого до шестнадцати лет. В день ритуала он потерянно спрашивал, кто он и откуда. Он помнил часть своих странствий, но не лица родителей, не истинное имя. Сумеречный Эльф — вот и все, что осталось ему. Он больше не являлся человеком, отчего вскоре успокоился с мудростью философа и принял свое новое служение. Забвение прошлого вытравило из него остатки бесполезной мести, что уже никогда не совершилась бы. Думали, что так и гнев покинет его.

Но и его не миновал мрачный недуг безумия: всезнание и невозможность вмешиваться терзали его хуже лихорадки. Вероятно, это открыло врата для тьмы в его душе. Он пытался сделаться циником, когда понял, что они не нужны, что Вселенная не ждала никаких Стражей. И его захватывала жестокость, помноженная на несокрушимую мощь.

Две с половиной тысячи лет он мучился от раздвоения личности, сокрушая себя за бесчеловечные деяния. Сила сдерживала его, не позволяя нарушить равновесие. Когда им властвовала тьма, он убивал обреченных — тех, чья жизнь прерывалась в течение суток, чтобы ткань мироздания не разлезлась по швам. Хуже всего, что вмешательство с добрыми намерениями в ход миров без «пробелов» влекло за собой еще более чудовищные последствия. От этого бессилия и металась душа отвергнутого Стража. Но он сделался одновременно и хранителем тьмы, точно принял в себя, посадил на цепь и держал, балансируя на тонкой грани сумасшествия.

— Он с ней борется, вечно. И я верю, что однажды он победит в этом противостоянии с самим собой, — неумолимо надеялся Митрий.

— Однако Стражем Вселенной ему не быть. Стражи для людей не нужны…

— Он уже Страж! — все еще верил в Сумеречного Эльфа семаргл, как когда-то поверил в неукротимого мальчишку. — Единственный, кто уцелел, кто несет эту силу и все же помогает людям. Только это хоть сколько-то оправдывает нас. Хотя какое здесь возможно оправдание? Мы обещали возвращение Эдема, мы были слишком самонадеянны.

Может, появление Сумеречного Эльфа доказало им, что великий эксперимент едва не пошатнул катастрофическим образом основы мироздания. С тех пор Митрий потерял полную уверенность в своей правоте. Лишь в прозрачных самоцветных глазах застыла еще большая скорбь, чем прежде. И пусть тело для семаргла являлось лишь иллюзорной картинкой из переплетений света, но на бледном лице с тех пор навечно залегли глубокие морщины возле глаз, точно слезы гепарда. Да часто видели Митрия в образе этого зверя, что вечно плачет за мир, поэтому на золотой шерсти выжжены черные полосы.

А Сумеречный Эльф, ведомый вещей памятью сердца, сделался вечным странником. Он единственный уцелел из Тринадцати Проклятых, как их впоследствии назвали. Он стремился помочь каждому во всех мирах, но практически никогда не имел права. И от того сходил с ума.

Зло без добра невозможно. Зато добро без зла — всегда. Но недозволенно давать счастье всем и сразу, без выбора и испытаний. А для тех, чья сила велика, и испытания тяжелее…