Страница 14 из 24
Тут и моя командировка закончилась.
Я знаю тот Ванинский порт…
Дома, вместо радостных объятий, застал свою семью в большой тревоге.
Мне объяснили: накануне Борис Григорьевич был дежурным редактором при выпуске номера. В газете прошла техническая ошибка. Она меняла смысла материала и при желании ее можно было толковать, как вражеский выпад.
Как полиграфисту, эта ситуация была мне хорошо знакома. Ошибки – наше горе. Их исправление занимало много времени. К тому же, никто из нас не был застрахован от того, что неправильный щелчок по клавише создаст новое слово. И это слово окажется или непечатным, или противоречащим господствующей политике.
Читатель сам может поиграть в занятную игру. Из слова главнокомандующий изымите букву “л” и… В слове Сталинград один линотипист сделал перенос: на одной строке оставил “Сталин”, на другую перенес “град”. К несчастью, на второй строке не выпала буква “р”. Новый смысл понятен? В махачкалинской газете при наборе исказили слово Сталин. Редактора расстреляли.
В еврейской газете публиковали речь вождя. Традиционно она начиналась обращением “Товарищи!”. На языке идиш это слово звучит: “Хавэйрим”. Линотипист нажал не на ту клавишу и на свинцовой строке появилось слово “Хазэйрим”! В переводе на русский это означает “Свиньи”!
Ошибок было много. Так же много из-за них сидело в лагерях ГУЛАГа наборщиков, корректоров, редакторов. Статья у них была одна – 58–10 уголовного кодекса. Наказание по ней – от трех лет заключения до расстрела.
Примерно, такая же ошибка случилась с номером, который редактировал Борис Григорьевич.
…Мы собрались за столом. Придумать что-либо для его спасения было невозможно. Оставалось утешать, обсуждать, какие вещи собрать ему с собой в тюрьму…
Неожиданно в дверь постучали. Я пошел открывать и… Не поверите! Передо мной стоял тот самый дядька, который опекал меня в Хабаровске. Начальник управления полиграфии края.
Он пожал мне руку и спросил:
– Отец дома?
Я отошел от двери.
В столовой гость разделся, сел за стол и заговорил:
– Борис, знаю, что у вас случилось. Сразу в поезд и приехал. У нас времени на долгие разговоры нет. Послушай мое мнение. Пока идет расследование, согласование с верхами госбезопасности и с вашим обкомом партии, тебе надо срочно уехать из области куда-нибудь подальше. С глаз долой. Затеряться.
Думаю, подошел бы один небольшой городок на самом краю земли. Это Советская Гавань. На берегу Татарского пролива. Туда даже дорог нормальных нет.
Я успел позвонить в их редакцию. Как мне стало понятно, ты вынужден будешь поехать туда на более низкую должность. Даже одновременно на две должности для приличного заработка.
Сейчас некогда собираться да паковаться. Надо ехать завтра хабаровским поездом. Поэтому семья временно останется здесь. Когда все успокоится, перевезешь ее.
Но с тобой должен поехать Ильич. Там его ждет линотипный цех. Он был главной приманкой в моем разговоре с редактором.
Насчет ваших документов, срочного увольнения с работы я договорился. Завтра к отъезду поезда все будет готово.
Борис, ты оттуда, из Совгавани, в Биробиджан не звони. Сам знаешь, почему. Я буду сообщать из Хабаровска, как идут дела.
Теперь о том, что вам предстоит. Поедете вы в Комсомольск-на-Амуре. Там найдете станцию Пивань. От нее идет только что построенная железная дорога до Советской Гавани. Куда вы едете, там закрытая, пограничная зона. Разрешения на проезд туда будут завтра в ваших паспортах.
Кажется, все. Да, Ильич, тебе надо кое к чему морально подготовиться. В той типографии нет ни линотипистов, ни инструктора-механика. Есть девочка-ученица. Она и набирает газету.
Так что тебе придется быть наборщиком, механиком и начальником цеха. Но я спокоен. Ты справишься. Убедился в Хабаровске.
Ветер жизни иногда свиреп,
В целом жизнь, однако, хороша.
И не страшно, когда черный хлеб,
Страшно, когда черная душа.
Уехали мы без помпы. Мама не пошла нас провожать, чтобы не привлекать внимания. Те несколько человек, которые знали о моем и отца увольнении, молчали.
На станцию пришел лишь один посыльный. Он принес наши документы, трудовые книжки, паспорта с пропуском в закрытую зону.
…Вагон постукивал по рельсам. Мимо проносились пейзажи, к которым я привык во время поездок в Хабаровск.
Борис Григорьевич молчал. Переживал происходящее. Наверняка, на него навалились воспоминания десятилетней давности. Тюрьма в Хабаровске. Многократно переполненная камера. Месяцы ожидания вызовов на допрос. Внутрикамерные разборки. Борьба за лежанку с теми, кому ни на нарах, ни под нарами места не хватило.
Шок…
– Я бы хотел, – негромко сказал отец, – чтобы ты запомнил на всю жизнь: добро всегда возвращается добром. Было время, ты без разговоров поехал в Хабаровск и выручил человека. Ему тогда могли обрубить жизнь. Из-за отсутствия набора могла не выйти краевая газета. Это было бы очень серьезное, чрезвычайное происшествие. О нем узнали бы в Москве, в ЦК партии. Человек, который спасает нас, отвечает за полиграфию в крае. И его бы не пощадили в крайкоме – выгнали бы из партии без разговоров. Дальше он покатился бы самокатом. Теперь у нас случилась беда – уже котомку для тюрьмы стали собирать. Нет спасения, считали. Но спасение есть. Оно пришло от него, единственного. Подумать только! За один день он сумел уладить все мои дела и приехать на первом же поезде.
Добро вернулось к добру…
Стало заметно, что шок проходит. Борис Григорьевич осмотрелся в купе, стал поглядывать в окно.
– Я не понял, куда мы едем, – сказал он. – Когда разговаривали, в голове был туман. Ничего не соображал. Ты-то понял?
– Я нашел школьный атлас. Город находится очень далеко. На берегу пролива, который отделяет от материка остров Сахалин.
Надо ехать, как сказали: до Комсомольска-на-Амуре. Там найти станцию Пивань. И оттуда поездом до города Советская Гавань.
Все хотят, чтобы что-нибудь произошло, и все боятся, как бы чего не случилось.
Позже я узнал, что у этого города интересная история. Его основал знаменитый адмирал Невельской. А гавань, которую в те времена начали обживать, назвали Императорской.
Мне подумалось, что ее современное название уже устаревает. Может быть, случится, что когда-нибудь на географических и морских картах вновь появится обозначение “Императорская гавань”.
Ну, это лишь попутное замечание.
В природе же она представляет из себя как бы отросток, аппендикс Татарского пролива. Это громадный залив, изрезанный множеством бухт. Они хорошо закрыты и от непогоды, и от враждебного взгляда. Залив настолько велик, что в нем без толкотни одновременно могут поместиться все военно-морские флоты мира.
Есть тут еще одна достопримечательность. В середине девятнадцатого века во время Крымской войны от англо-французской эскадры спасался парусный фрегат “Паллада”. В свое время этот корабль предназнчался для царских морских прогулок. Теперь он заплыл в залив, о котором идет речь. Но враг был близок и русский корабль мог стать его трофеем. Чтобы этого не случилось, команда затопила фрегат в нынешней Советской Гавани.
Через много лет я бывал на крупнейших в мире парусниках “Седов” и “Крузенштерн”, но такого красавца, как “Паллада”, мне встречать не приходилось.
Впрочем, это история. В наше время на берегу залива стоит одноименный город. Я не могу сказать – красуется. Это один из многих русских провинциальных городов. Вместе с несколькими поселками он – административный центр. Конечно, со своей небольшой газетой. В ее-то редакцию и типографию лежит наша дальняя и неожиданная дорога.