Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 39 из 151

— Нет, нет, даже не думай. Просто… так непривычно видеть тебя в них… — Гермиона приблизилась к нему, по дороге еще раз скользнув взглядом по высокой и сильной фигуре. — Не переживай. Ты выглядишь потрясающе.

Она заглянула Люциусу в глаза и кокетливо улыбнулась.

— Я надеялась, что смогу сосредоточиться на шедеврах магловского искусства, но… Боюсь, если рядом будешь ты, да еще в таком виде, это будет нелегко, — Гермиона с наслаждением отметила в его взгляде вспышку желания. Ужасно хотелось снова поцеловать его, и она видела, как Люциус уже начал наклоняться, чтобы коснуться ее губ. И все же… Нашла в себе силы отодвинуться и направиться к двери. — Ну же, не будем больше задерживаться. Пойдем, — довольно улыбаясь, Гермиона вышла из кабинета. И не заметила недовольную гримасу, скользнувшую по лицу Малфоя.

— Сегодня у нас с мистером Малфоем запланировано посещение музея. Пожалуйста, сообщите об этом Ормусу, — на ходу бросила она Присцилле, у которой отвисла челюсть при виде внушительной фигуры Люциуса, одетого в рубашку и джинсы.

До музея они добирались на такси. Малфой неловко уселся на заднее сидение с видом явного отвращения на лице, которое наглядно демонстрировало то, что Люциус думает о магловских средствах передвижения. Гермиона криво улыбнулась его реакции.

«Мда… Он, конечно, старается быть терпимым, но… путь нам предстоит долгий».

Оказавшись в музее, Люциус позволил ей взять на себя роль гида, хотя внешне казался незаинтересованным и даже слегка скучающим. И если бы Гермиона знала его хоть чуточку меньше, то так и не поняла бы, что на самом деле он с интересом слушает все, о чем она говорит, и с не меньшим интересом разглядывает все экспонаты, на которые обращает его внимание.

В зале с экспозицией предметов русского ювелирного искусства начала 20-го века они задержались. Красота вещиц поражала, она была невероятна, и Гермиона поймала себя на том, что с изумленным восхищением разглядывает даже мельчайшие детали этой роскоши, возведенной до уровня искусства. Она медленно двигалась от стеллажа к стеллажу, когда взгляд вдруг натолкнулся на нечто, заставившее ее замереть от удивления. Под стеклом одной из музейных витрин находился крошечный лебедь с маленькими алмазами на крыльях и инкрустированный эмалью. Точно такой же, как и тот, что подарил Люциус. Гермиона нашла карточку экспоната. Надпись на ней гласила: «Лебедь. Работа Петера Карла Фаберже, Санкт-Петербург, 1907».

Еще не придя в себя, она почувствовала, как подошел Малфой, и недоуменно подняла на него глаза.

— Этот лебедь… Он… такой же, как ты подарил мне…

— Хм… С той разницей, что твой более драгоценен, поскольку еще и магически зачарован, — без обиняков уточнил тот.

— Так значит, мой… тоже Фаберже? — не до конца веря, выдохнула Гермиона.

— Да, — коротко ответил Люциус.

— Но как… откуда он у тебя? — ее недоумение казалось бесконечным.

— В то время мой дед служил главой департамента иностранных магических отношений. И довольно часто бывал в России. Это подарок тамошнего Министра магии. Он же, собственно, и устроил, что кого-то из волшебников допустили к самому процессу изготовления вещички. Фаберже был тогда чрезвычайно моден. Ну, а мастер, похоже, сделал еще и несколько копий. Разумеется, уже не волшебных. Кстати, приятно взглянуть на собрата… — Люциус наклонился, чтобы рассмотреть фигурку лучше и, казалось, абсолютно не замечал того, насколько пораженной выглядела сейчас Гермиона.

— Но… это же… семейная реликвия и она… бесценна, — еле слышно прошептала все еще ошеломленная Гермиона, мысли которой хаотично метались.

— Да, я в курсе, — бросил Люциус и, повернувшись, направился в следующий зал.

Еще с минуту она стояла на месте, пребывая в шоке от этих откровений, но потом последовала за Малфоем: растроганная и счастливая до такой степени, что даже не могла говорить.

Пройдя еще несколько залов, Гермиона, наконец, пришла в себя и снова вошла в роль гида, с упоением рассказывая ему о чем-то. А уже скоро они отправились перекусить.



Ресторан с огромной террасой находился в самом центре внутреннего дворика музея. Рядом с большим бассейном, наполненным водой, которая ярко сияла в свете солнечных лучей. Бассейн был чист и мелок, и счастливый смех возящихся в нем детей эхом отражался от стен огромного здания. Это было прекрасно, хотя Гермиона и чуточку нервничала, опасаясь реакции Малфоя на безудержную радость жизни, окружавшую их здесь. Напрасно. Лицо Люциуса оставалось совершенно бесстрастным и уж точно не раздраженным. Наоборот, он даже казался спокойным и расслабленным. И Гермиона подумала, что, скорей всего, детский смех способен смягчить и не такую суровую личность.

Мирно беседуя о только что увиденном, они с аппетитом поедали ланч. Люциус говорил мало, но, судя по тому, насколько внимательно он слушал ее и насколько к месту вставлял замечания, стало понятно: день прошел не зря. И ей удалось пробудить в Люциусе, если и не восхищение, то хотя бы интерес. Искренний настоящий интерес.

Обернувшись на раздавшийся рядом горестный вопль, Гермиона увидела, что одна из девчушек, игравших неподалеку от них, разбила куклу — дешевую китайскую подделку одного из экспонатов музея, но от этого не менее красивую. Окрестности огласил горький плач, и Гермиона задохнулась от отчаяния и жалости, увидев, что хрупкая игрушка разлетелась на несколько частей. Девочка безутешно плакала, ползая по асфальту и пытаясь собрать обломки. Ее мать сидела с подругами на другой стороне бассейна и даже не заметила произошедшего. Они с Люциусом оказались ближе всех, и Гермиона уже начала вставать, чтобы кинуться на помощь, но не успела. Люциус поднялся быстрей и в пару шагов подошел к малышке. Затаив дыхание и не веря глазам, Гермиона замерла на месте.

Малфой присел на корточки и собрал валяющиеся на земле части. Затем взял оставшиеся фрагменты у девочки, сложил все между ладонями, поднес ко рту и коротко дунул, громко прошептав какую-то абракадабру. Медленно развел руки и протянул маленькой бедняге абсолютно целую куклу.

— Как вы это сделали, сэр? — несмело спросила та, уставившись на него округлившимися от удивления глазами.

Люциус наклонился к ней, посмотрел в глаза и прошептал:

— Я — волшебник…

Глаза девочки расширились еще сильней и, благоговейно глядя на Малфоя, одними губами она беззвучно прошептала «спасибо», а потом повернулась и побежала к матери.

Гермиона опустила голову и улыбнулась, искренне любуясь нежной, хотя и несколько ироничной, красотой его поступка. Конечно же, родители-маглы так часто используют термин «волшебство» для маленьких почти повседневных своих обманов, что ребенок даже не удивляется подобному объяснению. И эта малышка, скорей всего, даже не поняла, что сейчас ей впервые в жизни сказали правду. Если разве что… почувствовала.

Люциус оглянулся: его глаза довольно сияли. Но затем сразу же поднялся и выражение лица изменилось. Как будто вспомнил, кто он такой и как следует вести себя на людях чистокровному магу.

— Спасибо… Это было здорово, — искренне поблагодарила его Гермиона, стараясь не обращать внимания на его теперь уже почти каменное лицо. — А ты очень хорош с детьми…

Малфой пренебрежительно поморщился.

— Не обольщайся. Это был разовый случай. И могу тебя заверить, практически не имеющий отношения к тому, как я обычно веду себя с ними.

— Да, но Драко обожает тебя. Значит, что-то ты все-таки делал правильно.

— Что-то… Хорошее объяснение. Драко всегда знал, кто именно оплачивает его капризы. Вот и все, — нарочито небрежно бросил Люциус.

— Неправда! Не говори так… Когда тебя арестовали, он был в отчаянии. И постоянно думал о том, что отец находится в тюрьме.

— Может, и так, — сжав губы в тонкую линию, Люциус сузил глаза и уставился куда-то в пустоту. — Но, скорей всего, это была лишь его уязвленная гордость. И стыд. Не более того.

— Нет же, Люциус. Драко страдал. И ужасно переживал за тебя, поверь! Именно это стало самой главной причиной, почему он оказался таким уязвимым и… таким открытым для шантажа… Целый год он прожил в аду. Драко не просто любит, он бесконечно уважает тебя, как отца, и как личность. Ты переживаешь, что искалечил и испортил его, но это не так! Потому что в Драко есть нечто светлое и человечное, как бы не пытался кто-то уничтожить в нем это…