Страница 21 из 151
«Да уж… Производить впечатление Люциус Малфой умел всегда».
Несколько мгновений они молчали, прежде чем Люциус заговорил:
— А ваши магловские друзья в курсе, что дружат с настоящей ведьмой? — он не поднял глаз, продолжая просматривать меню.
— Нет, они ничего об этом не знают. Думают, что я — все та же старая добрая Гермиона Грейнджер, лохматая заучка, вечно сидевшая на первой парте с вытянутой рукой. Я не хотела бы волновать их реальностью моей жизни. Поэтому сказала, что занимаюсь кое-какими исследованиями в одном из закрытых институтов. Они знают, что у меня есть друг по имени Рон, который работает спортивным тренером. Но не знакомы с ним. Так что я фактически ни в чем не соврала…
— О, да… Просто не сказали всю правду, — усмехаясь, закончил за нее Малфой.
— Согласна, но это же никому не повредило, — подытожила Гермиона, определившись с выбором. — Я буду утиную грудку. Не хотите выпить вина?
— Хочу, но, если не возражаете, закажу его сам, — Люциус коротко взглянул на официанта, и тот сразу же подошел к ним.
Усмехнувшись краешком губ, Гермиона отметила про себя, что с ней или другими посетителями маглами это случалось достаточно редко.
— Мисс? — официант слегка наклонился в ее сторону.
— Утиную грудку, пожалуйста.
— Сэр?
— Говяжье филе. И бутылку «Шато Леовиль Бартон» 90-го года.
— Какой степени прожарки стейк, сэр? — в голосе официанта зазвучал французский акцент.
— Bleu.
— M’sieur, — официант забрал меню и бесшумно исчез.
Заказ Люциус сделал безупречно и со знанием дела. Он использовал чисто французский термин, который означал, что его стейк будет поджарен снаружи, оставаясь практически сырым внутри.
Его мало кто применял в магловской Британии, и по такому употреблению обычно вычисляли уверенного в себе гурмана. А еще Малфой легко и непринужденно попросил бутылку одного из лучших и самых дорогих в меню вин. Гермиона уставилась на него, слегка озадаченная подобной осведомленностью и уверенностью в себе. Этот мужчина не переставал удивлять ее.
«Даже любители маглов, вроде Артура Уизли, не знают таких подробностей!»
Он заметил, что Гермиона удивлена, и напомнил:
— Как я уже говорил, мисс Грейнджер, мы живем в очень многослойном мире. Так почему бы нам не наслаждаться плодами трудов маглов, если это доставляет удовольствие? Даже не испытывая к ним особой любви?
Она нашла его слова цинично-неприятными и тихонько вздохнула. Услышав, Люциус лаконично прокомментировал:
— Ну, вот я и разочаровал вас…
Гермиона подняла на него глаза.
— Мистер Малфой, — начала она насмешливо, — Вы подложили темный артефакт моей лучшей подруге лишь для того, чтобы дискредитировать ее отца; вы гнались за мной и моими друзьями, чтобы напасть и мучить нас, если не сказать — убить. Вы предоставили свой дом в распоряжение самому ужасному существу, жившему когда-либо на этой земле, — с этим она опустила глаза, сделала паузу, а затем снова посмотрела на него. — Неужели вы думаете, что можете разочаровать меня чем-то еще?
Болезненная тишина сгустилась вокруг них после того, как отзвучал ее горький сарказм, и действительность, как им обоим показалось, хлестко ударила и того, и другого. Но вместо ожидаемой ледяной ярости, Люциус почему-то просто смотрел на нее — пристально и спокойно, будто изучая. В ее собственных глазах, и Гермиона чувствовала это, гнева плескалось сейчас гораздо больше. Малфой продолжал молчать, так ничего и не отвечая, и неспособность понять, о чем он думает, приводила ее в бешенство.
В конце концов, он заговорил, размерено и без тени смущения на лице:
— Если вам интересно знать, мисс Грейнджер, то вы как раз не разочаровываете меня…
Сердце Гермионы пропустило удар. Все, что она могла сделать, это уставиться на него.
Непосредственная честность Малфоя ошеломляла, и на Гермиону обрушился целый шквал эмоций: вина от своего предыдущего нападения, удивленное восхищение его похвалой, да еще и неловкость оттого, что он высказал это так прямо и откровенно. Между ними снова повисла тишина, и Гермиона снова внимательно взглянула ему в глаза.
Нет, она не увидела в них ни гнева, ни характерного малфоевского высокомерия, и подумала лишь, что чувствует сейчас тот же самый легкий жар, что и на столе в пятницу. Ни один из них так и не опустил пристального взгляда, и они продолжали молча смотреть друг на друга, пока не принесли вино. Это заставило Гермиону стряхнуть с себя оцепенение, а Люциус принялся разглядывать принесенную бутылку вина. Сомелье неспешно налил ему пару глотков, и, попробовав, Малфой одобрительно кивнул.
Они помолчали еще несколько минут, когда Гермиона, не удержав любопытства, задала вопрос. Она не могла понять, почему он сорвался с губ, но чувствовала, что ей необходимо спросить его об этом, именно сейчас:
— Что произошло между вами и Нарциссой?
Поначалу он ничего не ответил, и Гермиона испугалась, что зашла слишком далеко, но потом заговорил: так же спокойно и откровенно, как и раньше.
— После войны мы оказались унижены и изгнаны из общества. Никто особо не хотел связываться с семейкой Пожирателя смерти, выбравшего не ту сторону. И я чувствовал, что ее отношение ко мне сильно изменилось. После войны Нарси перестала уважать меня. А поручение, данное Темным Лордом Драко, стало последней каплей и заставило нас всех по-другому оценить наше мировоззрение. Она перестала чувствовать ко мне привязанность и с каждым днем отдалялась все дальше и дальше. Я пытался восстановить отношения, но… это оказалось невозможным, — Малфой нахмурился. — А со временем осознал, что и сам тоже остыл — взаимное недовольство разрушило все, что связывало нас долгие годы. Я даже не мог понять, как кто-то, столь близкий мне раньше, мог измениться так глубоко, что изменения заставили меня почти презирать ее. Нарцисса оставила меня первой, и сейчас у нас нет практически ничего общего, хотя мы по-прежнему общаемся, когда нужно обсудить что-то, касающееся Драко.
Позволяя ему свободно выговориться, Гермиона тихо слушала, ощущая, что ему необходимо сделать это. Невольно кольнуло чувство вины — она только что сознательно унизила его, а он так открыто и спокойно обсуждает с ней тему, которую любой посчитал бы болезненной. Гермиона понимала, что его чистосердечные признания откровенны и абсолютно естественны. Кроме войны и Волдеморта, причины, которыми он объяснил свой разрыв с женой, были характерны для многих разводов. Между ними снова повисла тишина, нарушить которую, казалось, было невозможно. Люциус молча смотрел куда-то мимо нее, и Гермиона тоже притихла.
Вскоре им принесли заказанную еду и, кинув взгляд на тарелку, она подняла на него глаза и улыбнулась.
В ответ Люциус поднял бокал:
— За многослойную, жестокую, но бесконечно прекрасную жизнь!
Она чуть помедлила, обдумывая такой откровенный тост, и подняла бокал в ответ.
Капля вина повисла на губе, и Гермиона подняла было палец, чтобы стереть ее, но, спохватившись, быстро слизнула языком. И тут же почувствовала неловкость, увидев, как он опустил глаза на ее рот — восхищение и жажда сверкнули в этом взгляде. Казалось, Люциус целую вечность не отводил глаз от ее губ, продолжая держать бокал с вином в руке.
Было неясно, сколько времени они сидели так, уставившись друг на друга, когда в животе у нее заурчало.
Гермиона приоткрыла рот от неловкости и, все еще не отводя взгляда, смущенно проговорила:
— Ну вот, кажется, я окончательно проголодалась.
Люциус слегка улыбнулся, и что-то странное мелькнуло в глазах, таких глубоких и волнующих для нее. Наконец, найдя в себе силы оторваться от созерцания, оба начали есть.
Осторожно обходя болезненные темы, они тихо и спокойно беседовали. Гермиона расспрашивала о работе Драко в Гринготтсе, Люциус о сегодняшних интригах в сверхбюрократическом Министерстве. Она говорила больше, чем Малфой, часто прерываясь взрывами смеха, особенно когда описывала наиболее интересные характеры коллег. Внимательно слушая, Люциус, казалось, искренне наслаждался ее компанией.