Страница 10 из 151
— Вам уже лучше, мисс Грейнджер?
Фраза обрушилась, словно холодный душ, и Гермиона испугалась, что в ее глазах можно заметить мучительное разочарование. Желание, охватившее тело, никуда не исчезло, когда она вздрогнула и немного отстранилась. Голос и слова этого человека живо напомнили о том, кем он был, и поразили тем, как быстро исчезла необъяснимая близость, витавшая между ними секунды назад.
Отстранившись и отпустив ее, Люциус сильным и быстрым толчком поднялся с колен, и уже в следующее мгновение его высокое мощное тело возвышалось над Гермионой. Изо всех сил пытаясь разобраться во множестве противоречивых эмоций, одолевавших ее, Гермиона поняла, что страх, опасение и ощущение собственной уязвимости снова возвратились.
Ее охватило чувство неловкости и гнева одновременно.
«Он играет мною, словно игрушкой!»
Изо всех сил она пыталась взять себя в руки и постаралась подняться на ноги, как можно уверенней. Малфой стоял в нескольких шагах от нее, прямой и высокий, не подавая ни единого признака того, что собирается сделать дальше. Его лицо было холодно и безразлично, и, как она не старалась, но так и не смогла увидеть в нем ни одной эмоции.
Пытаясь понять, где они сейчас находятся, Гермиона огляделась вокруг: в каком-то узком коридоре, по-видимому, достаточно далеком от шумного центра театра.
— Куда вы принесли меня? Почему мы здесь?
— Вы почти упали в обморок, мисс Грейнджер. И если бы меня случайно не оказалось рядом, то кувыркнулись бы вниз по лестнице. Неужели не помните? — почему-то его голос, спокойный и, как всегда, размеренный, казался сейчас медом. Упрямо отрицая этот факт, Гермиона изо всех сил старалась собраться и не думать об этом.
— Да… Хорошо… Спасибо вам… за помощь, — произнесла, как можно спокойней и вежливей. Она пыталась воспринять эту ситуацию отстранено, одновременно стараясь заглушить ту неумолимую жажду, которую вызывал в ней этот мужчина. Собственно говоря, он повел себя, как джентльмен, спасая ее от неловкости, а может быть, и от серьезных травм. Возможно, Кингсли был прав. Возможно Люциус Малфой и, в самом деле, изменился. Гермиона хотела улыбнуться, но не получилось.
— О… — зловеще продолжил Малфой, и в его интонациях зазвучала смутная угроза. — Не льстите себе, мисс Грейнджер. Я повел себя так лишь для того, чтобы избавить от проблем магическую Британию. На мой взгляд, вся эта клоунада с походом толпы волшебников в магловский театр — просто фарс. И могу сказать, что некоторые из этих вульгарных кичливых маглов все же заподозрили что-то. Шеклболт ведет себя, как дурак, думая, что подобные авантюры могут сработать: он даже не отдает себе отчет, насколько рискованно сближать наши миры именно таким образом. И я не мог позволить неуклюжей маглорожденной ведьме навернуться вниз по лестнице на глазах у сотни маглов. Это было бы глупо, не правда ли? А вы, мисс Грейнджер, по-видимому, снова и снова пытаетесь привлечь к себе всеобщее внимание. Не кажется, что пришло время повзрослеть?
От оскорбления у Гермионы перехватило дыхание. Она почувствовала, как щеки сразу же вспыхнули от стыда и злости.
«Какая же я дура! Позволила себе слабость довериться ему, позволила себе даже почувствовать эту странную тоску! Да как вообще можно подумать, что Малфой изменился? Что он способен измениться?! Идиотка!»
Люциус двинулся было в ее сторону, но, внезапно, не дойдя лишь шага, остановился, продолжая медленно блуждать глазами по ее телу, будто пытаясь запомнить все, что видел. И еще раз вызывая тем самым у Гермионы мучительную судорогу желания. Только теперь ей стало стыдно за подобную реакцию. В ней вспыхнула ярость к этому мужчине, к его способности так легко управлять ее мыслями, ее душой, ее телом.
Лицо Люциуса Малфоя еще сильнее посуровело, когда он заговорил снова.
— Хотя, не скрою… Всего несколько лет назад я был бы счастлив увидеть вашу головку, размозженной на мраморном полу фойе; увидеть, как алая кровь, вытекающая из нее, смешивалась бы с такой же алой тканью вашего необыкновенно возбуждающего платья…
Боль от этих слов ударила, будто пыточное заклятье, и Гермиона задохнулась, чувствуя, как глаза уже налились горячими слезами. Прежде, чем он увидел бы, что она плачет, девушка повернулась и выбежала из двери, помчавшись по коридорам. Горько и отчаянно рыдая, охваченная непонятными, лихорадочными эмоциями, она быстро оказалась в холле театра, где к огромному облегчению увидела жутко обеспокоенных Рона, Кингсли и Ормуса, уже разыскивающих ее.
Подбежав к Рону, она бросилась ему на шею и, задыхаясь от рыданий, с промокшим от слез лицом, смогла кое-как проговорить:
— Отведи меня домой, пожалуйста. Я хочу скорее уйти отсюда…
Никто из трех волшебников не сомневался, что это — самое нужное и правильное, что они могут сделать сейчас для Гермионы. И, не задавая никаких вопросов, втроем они вывели ее из Королевского Оперного Театра, чтобы быстро найдя подходящий переулок, аппарировать домой.
Оставшись один, с выражением странной пустоты на лице Люциус какое-то время не отрывал глаз от места, где только что стояла Гермиона. Потом, неторопливо подойдя к стене, он с силой ударился об нее лбом и закрыл глаза. Глубоко и медленно дыша, Малфой чувствовал, как последние остатки его мучительного нереализованного возбуждения, наконец, исчезают.
========== Глава 8. Решимость ==========
Доставив Гермиону в квартиру, все трое, не останавливаясь, начали хлопотать над ней, непрерывно предлагая то воду, то еду, то зелья. Все они видели, насколько сильно волшебница казалась расстроенной, но каждый четко ощущал, что обсуждать происшедшее она явно не готова. Поэтому мужчины с облегчением вздохнули, когда уже скоро Гермиона успокоилась и присела на диван, отрешенно потягивая воду. Шло время. Ее молчание стало напрягать – растерянные Ормус и Кингсли все еще оставались в квартире, не зная, что делать дальше. Внезапно Гермиона ощутила напряженность, повисшую в воздухе, и бросила на них быстрый взгляд, в котором одновременно мелькнули удивление и легкое раздражение.
– Все хорошо. Вам незачем больше беспокоиться.
– Дорогая, ты уверена? – мягко спросил Кингсли, снова вспоминая недавнее состояние этой молодой сильной ведьмы.
– Да, – решительно ответила Гермиона, бросая на него категоричный взгляд.
Немного обескураженные Кингсли с Ормусом собрались, и Рон, слегка смущенный поведением подруги, проводил их вниз до входной двери.
Возвратившись несколько минут спустя, он увидел, что диван пуст; Гермиона уже легла в кровать. Заглянув в спальню, Рон мягко позвал:
– Гермиона, – и с облегчением услышал спокойный ответ.
– Со мной все в порядке, Рон. Просто – вечер, музыка, встреча с родителями… Как-то странно подействовало. Мне нужно немного побыть одной…
Конечно же, Рон принял объяснение, хотя и понимал, что за истерикой в театре стоит нечто большее. Кингсли рассказал ему о реакции Гермионы на Люциуса Малфой, и Рон мог вообразить, как это подействовало на нее. Но сейчас поверил, что Гермиона успокоилась. Поэтому тихо пожелал «спокойной ночи», сказал, что ляжет приблизительно через час и аккуратно закрыл дверь.
Водоворот эмоций и воспоминаний о прошедшем вечере непрерывно кружился в сознании Гермионы, лежащей в уже таком знакомом состоянии пристального вглядывания в темноту спальни.
Как обычно, она анализировала все детали произошедшего, снова и снова проигрывая в памяти слова Люциуса Малфоя.
Во-первых, то, что он считал посещение магловского театра целой толпой волшебников редкой глупостью – было абсолютно правильно. Сама эта идея казалась ей сейчас опрометчивой и непродуманной. Гермиона ведь тоже обратила внимание, как непривычно для маглов были одеты некоторые волшебники. И странные взгляды маглов, обращенные на эти нелепости. Да и музыка вызывала в волшебниках такие глубокие эмоции, что стихийная магия могла проявиться просто в любой момент.
Во-вторых, Гермиона признала, что падение с лестницы могло вызвать еще один виток проблем. Друзья наверняка использовали бы заклинания, чтобы исцелить ее, и сделали бы это, не задумавшись. Или же маглы могли отправить ее в одну из своих больниц, и никто даже не узнал об этом. И Бог знает, не проявилась ли бы там ее собственная природная магия? Люциус Малфой, определенно, был прав, давая ей понять, что волшебники находились в очень уязвимом положении среди огромного скопления обычных людей.