Сделка (ЛП)

Малфой опять ничего не ответил, лишь тяжело и будто с трудом глотнул, а через минуту и вовсе повернулся к ней спиной.

В камере воцарилось тягостное молчание. Пытаясь хоть как-то рассеять давящую тишину, Гермиона переместила ноги, меняя положение. В ответ нары скрипнули, и из-под них выскочил огромный жук, улепетывающий прочь.

— А что моя бывшая жена? Она появляется в Малфой-мэноре?

Шокированная этим вопросом, Гермиона уставилась на него широко открытыми глазами. Всем было известно, что Нарцисса Малфой оставила мужа вскоре после войны.

Более того, ходили слухи, что если бы она дала на суде другие показания, Люциусу Малфою удалось бы избежать Азкабана и в этот раз. Но миссис Малфой почему-то отказалась свидетельствовать в его пользу. А после того, как Люциуса окончательно упекли за решетку, потребовала развода, который и был ей немедленно предоставлен.

— Передайте Драко, чтобы она не смела появляться в поместье, — тем временем неожиданно произнес Малфой, в голосе которого звучал откровенный холод. — Я не хочу, чтобы эта женщина переступала порог моего дома.

— Хорошо… Я… скажу об этом вашему сыну.

Люциус коротко взглянул на нее, и лицо его оказалось искаженным презрительной усмешкой. Это длилось лишь несколько секунд, после чего он снова отвернулся. Но теперь Гермиона знала точно: насмешка предназначалась ни в коем случае не ей, а бывшей жене. В следующую секунду раздался скрип открывающейся двери, и стало понятно, что их время истекло. Попрощавшись, она вышла в коридор, и охранник торопливо запер камеру, снова оставляя Люциуса Малфоя в темноте и пустоте беспросветного одиночества.

Неделя третья.

Следующая неделя не принесла им ничего интересного, кроме того, что оба вдруг неожиданно ощутили какой-то необъяснимый комфорт в обществе друг друга, обсуждая ничего не значащие мелочи. Почему это почувствовал Малфой, было еще понятно: все-таки человек ни с кем, кроме нее, и не общался за последние несколько лет. Для Гермионы же ощущение оказалось в новинку, хотя она и объяснила его самой себе тем, что ей просто приятно хоть чуточку взбодрить заключенного, радостей у которого в его сегодняшней жизни было не так уж много. Собственно, кроме ее визитов, вообще никаких. Это даже послужило источником странного удовлетворения, охватившего ее в тот день, заставив забыть, что выбора, с кем ему общаться, у Люциуса Малфоя и не было. Но тем не менее тот факт, что он ждет ее прихода, оказался приятным.

«Он хочет, чтобы я продолжала приходить. Хочет, несмотря на свое печально известное презрение к маглорожденным. Я чувствую и знаю это!»

Неделя четвертая.

Четвертая неделя началась с того, что (после краткого и бессмысленного обсуждения Азкабанского меню) Гермиона наконец решила раскрыть настоящую причину, по которой оказалась направленной сюда.

— Мистер Малфой… — она глубоко вдохнула и, чувствуя, что горло безнадежно пересохло, несколько раз сглотнула. — Давайте поговорим начистоту… Думаю, вам уже давно понятно, что я нахожусь здесь не только с целью воплощения в жизнь вашей программы социальной реабилитации. Буду честна: в Министерстве считают, что вы обладаете информацией, которая может оказаться весьма и весьма полезной. И надеются, что мне удастся убедить вас поделиться ею, конечно же, в обмен на смягчение приговора и наиболее скорое освобождение.

Гермиона еще раз сглотнула, вглядываясь в его лицо, чтобы хоть как-то понять реакцию на свою тираду. И оказалась вознаграждена: в серых глазах сверкнул недюжинный интерес.

— Вы правы, мисс Грейнджер. Признаться, я уже понял, что не все так по-детски безобидно, как было представлено мне вначале.

— Я не обманывала вас… Просто следовала полученным инструкциям.

— Инструкция по осуществлению попытки предложить взятку заключенному… кто бы мог подумать? — ухмылка, скользнувшая по лицу Малфоя, безумно напоминала его самого в прошлом. Но, несмотря даже на это, Гермиона поймала себя на мысли, насколько привлекательным выглядит он, когда почти улыбается.

— Это можно назвать и по-другому. Например, взаимовыгодное сотрудничество всех участников соглашения.

— Министерство предлагает мне купить свободу, оплатив ее особо ценной информацией?

— Вам ли не знать, что подобные уловки практикуются следствием на протяжении многих веков…

Ничего не ответив, Малфой еще долго молчал и пристально смотрел на нее через стол, стоящий между ними. В очередной раз отметив про себя, насколько яркими выглядели его глаза в тусклой и темной обстановке камеры, она, тем не менее, ясно чувствовала его раздражение, но надеялась, что Люциус не прогонит ее прочь прямо сейчас. Так или иначе, но и он нуждался в обычном человеческом общении. А теперь, снова узнав, каково это, нуждался еще сильнее, чем прежде.

— Что именно вы хотите узнать от меня? — коротко бросил он, спустя какое-то время.

И Гермиона почувствовала, как радостно вздрогнула в ответ на его капитуляцию. Она сделала глубокий вдох и продолжила:

— Существует предположение, что в числе сотрудников Министерства имеется тот, кто сыграл очень важную роль в обеспечении Волдеморта закрытой служебной информацией. Предполагается, что этот человек работал втайне тогда, но не спешил обнаружить себя и после прихода Волдеморта к власти. И уж конечно не спешит признаться в этом сейчас, причем, успешно. По-видимому, он является полукровкой, чья семья официально выступала против Волдеморта. И он якобы тоже. Под подозрение попало несколько человек, поэтому очень важно избавить ни в чем не повинные семьи от расследований и несправедливых обвинений. В Министерстве надеются, что вы сможете помочь, поскольку наверняка знаете, о ком идет речь.

Какое-то время Малфой оставался совершенно спокойным, но потом заговорил, и в голосе его невольно прозвучало отчаяние, которое Гермиона не смогла не расслышать.

— Какую же пользу из нашей с вами сделки… извлеку лично я, согласившись назвать имя этого мерзавца?

— Вы получите свободу.

Люциус рассмеялся.

— О, мисс Грейнджер, кому как не вам знать, что на самом деле я получу не более чем призрачный шанс на некую гипотетическую свободу? Которую я могу ждать в этой сырой и вонючей камере еще несколько лет. Нет, так дело не пойдет. Что… я получу от этой сделки… здесь и сейчас?

Бросив взгляд, она увидела, что глаза Люциуса горят лихорадочным огнем. Он напряженно ждал ее ответа, откровенно надеясь, что Гермиона сможет предложить ему хотя бы малость, которая, так или иначе, нарушит надоевшую монотонность многолетнего аскетического существования в неволе. Малость, которая позволит хотя бы на миг забыть об унизительном положении узника и отверженного всеми изгоя.

— Мистер Малфой… вы же знаете, что я не могу сделать ничего запрещенного. Это… это неправильно. Я сообщу своему руководству о вашей… вашем требовании. Но разрешить вам что-то самостоятельно, увы, не могу… — произнося это, Гермиона очень ясно осознавала, насколько ему больно слышать нечто подобное.

«Я же знала, что мои визиты — это единственный луч света в его сером и замкнутом мире…» — она судорожно вздохнула. Обладая врожденным чувством справедливости, Гермионе всей душой хотелось помочь ему, облегчить его страдания. Хоть как-то вознаградить за все, что он готов был сделать.

Она ощутила, как все ее существо раздирают противоречия: какая-то часть понимала, что Люциус Малфой наказан за собственные ошибки и преступления, другая же не могла не сочувствовать ему как человеку, находящемуся в заключении и обделенному самыми простыми и естественными радостями. А еще… была третья часть, оказавшаяся в этот миг опьяненной той странной властью, которую Гермиона вдруг обрела над этим человеком. Вот он стоит, здесь, в своей темной, промозглой камере, и напряженно ждет ее решения. А она… держит его надежды в своих руках. И между ними, извиваясь в воздухе, висит тяжелое густое молчание, которое можно резать ножом.

Пытаясь прорваться сквозь тягостную тишину, Гермиона задала вопрос, прозвучавший резко и отрывисто: