Аютинская повесть

Парторг участка больше никому в бригаде не доверял своё мнение по этому поводу и отвечал на вопросы друзей сдержанно и как-то зажато. Это свидетельствовало, что он доверился только Владимиру, несмотря, на его беспартийность. Кагальников соответствовал официальной точке зрения, но без эйфории и энтузиазма. А Владимир, конечно же, был польщён оказанным ему доверием, и считал этот день началом их дружбы. Ведь только бесспорному единомышленнику и близкому другу можно говорить то, чего не хочется сказать даже однопартийцам.

Отвечая взаимностью на доверие бригадира, Владимир однажды открыл Кагальникову личную тайну. Парень стеснялся своего хобби и не хотел никому о нём рассказывать. Он ещё в школьные годы, а потом будучи студентом энергетического техникума, увлекался литературным творчеством. Ещё школьником им была написана приключенческая история о пиратах, необитаемых островах и отважных юношах, нашедших сокровище. Рукопись в общей тетрадке, друзья, которым Владимир давал её прочесть, «зачитали» до дыр. Конечно, эта история была явным подражательством Жюлю Верну и Даниэлю Дефо.

Потом  в разное время было написано несколько повестей и с десяток рассказов. Над квартирой Владимира, жила некая Наташа, работающая секретарём-машинисткой, ей он всегда платил по существующему тарифу, чтобы она перепечатала рукописи на машинке. Сшил их в общую книгу и теперь предложил любителю чтения Кагальникову, почитать произведения. Но с одним условием, бригадир не должен никому рассказывать о том, что Владимир увлекается литературным творчеством. Кагальников пообещал молчать и с удовольствием прочёл всю писанину Жагикова.

– Это действительно ты написал? – спросил Кагальников, возвращая «книгу».

– Конечно, – ответил Владимир, – а ты сомневаешься?

– Нет, просто хочу, чтобы ты развивал свои способности, – отвечал Кагальников, – я убедился, что они у тебя имеются и можно попробовать выслать рукопись в какой-нибудь литературный журнал, например «Роман-газету».

– Бесполезно! – возразил Владимир, – это уже пройдено, – второй и третий экземпляр, которые вместе с первым печатала мне Наташка, давно высланы. Один в «Юность», другой в «Дон».  Но до сих пор никто так и не ответил….

– Нужно, чтобы кто-то из писателей порекомендовал, – заметил Кагальников, – без этого, конечно, никто даже читать не будет. Но ты продолжай, может быть, когда-то и напечатают что-нибудь. Сказать честно, мне лично понравились рассказы, хотя над стилистикой тебе нужно серьёзно поработать!

– Спасибо, Володь! – поблагодарил Владимир, – для меня твоя оценка, дороже какого-либо писателя. Если тебе интересны рассказы, то значит, у меня получается писать! Но об этом никто, кроме тебя не должен знать! Хорошо?

– Лады! – ответил Кагальников, – я понял, ты боишься показаться ненормальным, ведь пишущую братию именно так и воспринимают!

Кагальников сохранил эту личную тайну Владимира до самой смерти, никто не слышал о хобби Владимира из его уст, что характеризует высокую порядочность этого уникального человека.

***

С двадцатых чисел марта в город пришла весна, наступившая в том году дружно и неотвратимо. Яркое солнышко и тёплый южный ветерок быстро просушили тротуары и лужи талой воды, заставили зеленеть правый берег реки Аюта.  Его склон хорошо просматривался из посёлка и территории шахты. Весна, стремительно вступающая в свои права, создавала контраст, остро ощущаемый по выезду на поверхность. Он делил бытие на два мира – подземный, где в глубинах недр шла битва за добычу угля и второй, нормальный, в нём ярко светило солнце, щебетали птицы, радовали глаз зелёная трава и деревья.

Эти два мира были не похожи между собой, как небо и земля, находясь в одном, не верилось в существование другого. Порой появлялось желание вернуться от ствола, отложив спуск в шахту, и отправиться куда-нибудь на природу, чтобы подышать свежим, чистым воздухом, и вместе с ней порадоваться весеннему пробуждению. Но стране требовался уголь, без которого промышленность не могла обходиться ни дня, и понимание важности этой государственной задачи, заставляла шахтёров спускаться на глубину около километра, чтобы с достоинством выполнять задание Родины.

Продолжительность дня увеличивалась, и вскоре Владимир стал засветло приезжать домой. Зима пролетела, как во сне, хотя и растянулась надолго, он не видел солнечного света на протяжении нескольких месяцев. Уезжал на работу за три-четыре часа до восхода солнца, в шахте тоже «хоть в глаз коли», и приезжал домой, когда уже было темно. С непривычки ему начинало казаться, что он живёт, как крыса, которых в шахтных выработках водились огромные стаи. Эти существа настолько адаптировались к постоянной темноте, что если посветить на них коногонкой, то крысы ту же пускались врассыпную. Другим отпугивающим способом для грызунов был писк, напоминающий крысам о сигнале бедствия и если сымитировать его, то хвостатые твари панически исчезали из поля зрения.

Шахтёров крысы воспринимали без агрессии, наверное, понимая, что это они носят им пропитание. Выбрасывая недоеденные тормозки, каждый горняк сам того не желая, подкармливал всю это крысиное царство. Особенно голодные умудрялись нагло полакомиться шахтёрской едой. Как не прячь от них тормозок, подвешивай на наголовник крепи на приличном расстоянии от него, всё равно достанут, разорвут газету и сожрут до крошки. Однажды Владимир сидел на пульте управления конвейером 6-го уклона и кушал, положив развёрнутый тормозок на колени. Внезапно почувствовал какое-то шевеление у правого кармана куртки-спецовки.

Ничего не подозревая, он потрогал то место и понял, держит в руке что-то меховое, пушистое. Выставив её на свет собственной коногонки, он увидел, что держит за шиворот крысу, которая прибежала на запах тормозка и пыталась стянуть кусок колбасы, пролезая сзади у кармана куртки. Парень с отвращением швырнул её в сторону, а крыса на удивление вела себя спокойно. Она даже не укусила Владимира, когда тот хватал её рукой. И убегать не собиралась, а усевшись в метре от него, терпеливо ждала, когда парень доест тормозок и выбросит объедки. Посветив на неё коногонкой, Владимир обалдел от такой наглости. Эта, молодая ещё особь, активно двигала носом, принюхиваясь к еде, и даже становилась на задние лапки, стараясь заглянуть выше своей головы, как бы контролируя, достанутся ли ей остатки тормозка?

На конвейерном уклоне 4-го биса на перегрузах сидели мотористы, несмотря что он работал в автоматическом режиме. Горнорабочих там держали для наблюдения за состоянием течек, чтобы вовремя зачищать лопатой, просыпи или возникающие иногда при пересыпе завалы. Однажды Владимир после случая с крысой на 6-м уклоне приехал на один из перегрузов 4-го биса проверять датчик скорости и рассказал о наглой крысе мотористу во время перекура. Мужчина не только не удивился, но и сам поведал о том, что он приручил одну из крыс, которая ходит кормиться теперь к нему со своим выводком. Стоит позвать её и она вскоре появляется, как будто понимает человеческий язык. Чтобы продемонстрировать это, самодеятельный дрессировщик громко крикнул: «Лариска, ко мне!».

Теперь удивлялся Владимир, на зов моториста выбежала огромных размеров крыса и уселась напротив дрессировщика. Следом за ней откуда-то из темноты появились крысята, штуки четыре или пять. Они также уселись в полукруг и все смотрели на моториста. А он достал спрятанный тормозок и извлёк из него кружок колбасы, затем отламывая маленькие кусочки начал бросать их крысятам. Те, сидя на задних конечностях, поглощали угощение, взяв, кусочек передними лапками и даже не дрались между собой. Кормление выглядело действительно, как шоу в цирке и забавляло не меньше, чем езда медведей на велосипедах. Удивляла и мама-крыса, она в последнюю очередь сожрала брошенный кусочек, как бы убедившись, что всем деткам досталось угощение. Посидев ещё несколько минут и, поняв, что больше моторист не даст колбасы, крыса исчезла вместе с выводком в темноте уклона.

Этот случай надолго запомнился Владимиру, убеждая его в истине, что голод заставляет думать всех живых существ, а доброта, проявленная человеком не вызывает агрессии даже у крыс. В начале апреля у парня был день Рождения и он, как принято в бригаде автоматчиков, накрыл стол, чтобы отметить. Ребята сложились на подарок и купили Владимиру импортные электронные наручные часы. Кагальников сам возил их гравёру, чтобы сделать на хронометре дарственную надпись.  Отмечали днюху после окончания смены в цехе и разъехались по домам почти в восемь вечера, находясь в кондиции «ты меня уважаешь?». Но даже в хмельном состоянии Кагальников ни слова не проронил о его недовольстве назначением Горбачёва генеральным секретарём.