Аютинская повесть

Но нужно было отнести приборы и инструмент в цех, искупаться в бане и ехать домой, чтобы с утра следующего дня вновь выходить на смену, а порой и две для «раскрутки лавы». Добравшись от ствола в цех, вспоминали о сухарях, остающихся после съеденных тормозков. Куски хлеба не выбрасывали, а регулярно сушили на дощечке, положенной на регистр отопления, постепенно накапливался НЗ. Этот запас в шутку называли «на случай ядерной войны». Сухари казались очень вкусными, и бригада за пятнадцать минут до бани съедала их по пути в комбинат.

…По мере освоения сложной аппаратуры к Владимиру само собой приходил и авторитет, но разряд, по которому оплачивалась его работа, оставался тем же. И не кто иной, как бригадир, напомнил об этом Магулёву. Тот, довольный работой Жагикова, был не против присвоения пятого разряда Владимиру, но главный механик Цихунов был другого мнения, сформулировав его так: «Рано ещё, пусть хотя бы год проработает по четвёртому!». Ребята в бригаде тоже отнеслись к ходатайству Кагальникова по-разному, и невольно вспоминалась цитата Белинского, о зависти способным людям.

– Я работаю уже четыре года, но мне никто и не подумал повысить разряд! – возмущался один из таких завистников, – а Вовчик только пришёл и уже пятый хочет получить!

– Ну, хорошо, – соглашался бригадир, – а вот ты, например, сможешь выполнять ту работу, которую он уже знает в совершенстве?

Последовало молчание, ответить было нечего. Второй завистник попытался поддержать первого и высказал своё возмущение.

– А ты, Виктор, вообще лучше бы помолчал! – протестовал Кагальников, – ещё бы горько заплакал при этом! Восемь лет работаешь, а толку от тебя? Дают наряд устранить неполадку, а следом нужно ещё кого-то посылать, чтобы огрехи твоей работы разгребать! Так что суть не в том, сколько времени у нас трудится Владимир, он знает аппаратуру на шахте не хуже меня с Маляевым и Лонтионовым, между прочим. Хотя честно сказать, я бы с последнего снял пятый разряд за отношение к работе.

– Это почему же? – спросил Лонтионов.

– За то, что бухаешь иногда запоем и прогулы совершаешь! – откровенно ответил бригадир, – ты коммунист, а ведёшь себя, как алкаш последний. Обижайся на меня, но это правда! Кто ещё возражать будет?

Таковых больше не последовало, а те, кто завидовал Владимиру, тут же поняли, что они себя открыто, показали завистниками. Таких мужиков в шахте не любят, они часто подвергаются критике и подначкам, которые у горняков всегда сопровождались своеобразным юмором с крепкими словами. Это была целая стихия подковырок, а если человек нервно реагировал на них, то его постоянно подвергали подколкам до тех пор, пока не будет обращать на это внимания. Подобных случаев на Аютинской было много, их вспоминали каждый раз, когда хотелось посмеяться, а некоторые стали просто классикой. Слесарем по подъёмным машинам работал некий Виктор, который завидовал каждому и во всём. Есть такая категория людей нытиков – то у кого-то зарплата больше, то жена красивее, то ещё что-нибудь. Дошло до сумасбродства, этот Виктор, моясь в бане, завидовал напарнику, у которого  мужское достоинство больших размеров, чем у него.

Никто не слышал, как было на самом деле, но напарник рассказал об этом всему участку, и, видимо, добавил от себя, что Виктор после своих слов даже «горько заплакал». С тех пор на шахте любому завистнику говорили: «ещё бы горько заплакал». Другой случай, о котором ходила легенда, рассказывали, что некто Иван завидовал тем, у кого верные жёны. Свою супругу он считал гулящей бабой и, по его мнению, она изменяла ему каждый раз, когда для этого предоставлялся случай. Зная о ревности Ивана, шутники ему умышленно напоминали об этом в шахте.

– Вот так, Ваня, ты сейчас на глубине восьмисот метров, – подкалывали друзья, – даёшь стране угля! А твоя жёнушка тоже, но не добычу, а хахалю своему. Она же уверена, что ты отсюда до конца смены никуда не денешься….

Это приводило в ярость Ваню, и он начинал завидовать всем, у кого верная супруга. Однажды над ним подшутили прямо на утреннем наряде, Ваня тут же выпросил у начальника участка выходной и решил «застукать» жену с поличным. Он даже не подозревал, что шутник заранее договорился с его женой, с целью отучить Ваню от этой привычки. А ревнивец, сломя голову, помчался домой. Чтобы замаскироваться, он решил залечь в кукурузе, растущей в приусадебном участке, откуда хорошо был виден и дом, и двор, и летний стол для обеда под навесом. Лежит Ваня в кукурузе и наблюдает за домом.

Неожиданно жена начала накрывать стол, поставила поллитровку, приготовила салат из огурцов, поджарила котлет. «Точно стерва ждёт хахаля!» – мелькнуло в голове у Вани. И он терпеливо наблюдал, что будет дальше. Жена приготовила угощение и позвала соседа-холостяка, а тот не понимая в честь чего праздник, удивился очень, но пришёл. «С соседом, значит, стерва изменяет мне», – подумал Ваня, «ну, я им сейчас обоим устрою пир!». А жена разыгрывала спектакль, режиссированный заранее и, выйдя к кукурузе, громко прокричала:

– Вань, а Вань, какого хрена ты валяешься в огороде, иди за стол, я уже всё приготовила!

Ивану ничего не оставалось делать, как подняться из своей засады и, словно оплёванному садится за стол, боясь поднять глаза на соседа. С тех пор он прекратил ревновать супругу и завидовать мужикам.

В Международный женский день 1985 года, как и на все советские праздники, автоматчики работали по наряду две смены подряд. А десятого марта умер Генеральный секретарь ЦК КПСС Черненко, который правил СССР после смерти Андропова. Был объявлен очередной траур, и уже на следующий день стало известно, что новым генсеком выбрали Горбачёва, которому было в то время 54 года. «Эра пышных похорон» закончилась. Но мало, кто представлял, что начнётся другая, которая приведёт к развалу страны. Перестройка, ускорение научно-технического прогресса, начало реализации международной политики нового мышления Горбачёва будут тем инструментом, с помощью которого в СССР начнётся необратимый процесс.

Всё эти лозунги звучали убедительно, и народ поверил в быстрые перемены в лучшую сторону. На шахте повсюду велись разговоры на политические темы и большинство горняков были довольны, что во главе страны поставили молодого ещё секретаря по сельскому хозяйству. Несмотря на то, что в рядах КПСС тоже царила эйфория, Кагальников отнёсся к назначению Горбачёва с прохладой. Конечно, как парторг участка, он обязан был говорить о том, что принимаемые в Политбюро решения – правильны и необходимы, но Владимиру казалось, что бригадир недоговаривает чего-то и однажды, оставшись вдвоём в цехе, он спросил об этом Кагальникова.

– Понимаешь, Володь, – отвечал Кагальников, – я ведь член горкома партии и для нас существует льгота по приобретению различной литературы, поступающей не только в книготорг, но и другие источники. Я много читаю и внимательно изучил большое количество исторических материалов и сочинений, авторами которых являются не только партийные функционеры, но и диссиденты. Поэтому, меня настораживает эта хрущёвская манера – брать с места в галоп, закусив удила. Ты помнишь, как мы в детстве днями напролёт стояли в очередях за хлебом. Политика Горбачёва ассоциируется у меня со временами Хрущёва. Только давай условимся, что этот разговор останется между нами?

– Безусловно, Володь! – заверил Владимир, – ты уже понял, что я парень не из болтливых!

– Тогда я тебе ещё откровеннее скажу, – продолжил Кагальников, – в партийной среде верхнего уровня ходят слухи, которые распространяются от Москвы до Шахт со скоростью поезда «Тихий Дон». Так вот говорят, что выбрали Горбачёва с перевесом в один голос и если бы Щербицкий не был в отъезде в США, то вряд ли Михаил Сергеевич стал генеральным секретарём.

– Но это могут быть интриги, – предположил Владимир.

– Не исключено, – согласился Кагальников, – но ходят слухи, что он подкаблучник, и принимает решения с подачи своей жены. Это опасно для любого государства, достаточно вспомнить Григория Распутина, императрицу и самого Николая II. …Ладно, Володь, поживём, увидим!