Страница 8 из 13
Командовать полком пришлось недолго, и уже 3 июня Лавр Георгиевич снова получил назначение в Азию – на этот раз на Дальний Восток, в Заамурский округ пограничной стражи. В чине генерал-майора он возглавил 2-й Заамурский отдельный корпус пограничной стражи (2 пехотных и 3 конных казачьих полка), расквартированный в Харбине, в задачу которого входила охрана КВЖД, связывавшей напрямую Читу и Владивосток, и потому представлявшую стратегическую важность. С приходом на новую должность Лавр Георгиевич развил кипучую деятельность. Он сразу же обратил внимание на необходимость уточнить карты Маньчжурии, начал чаще проводить маневры и военные игры, а также активнее бороться с хунхузами (китайскими преступными группировками).
Подчиненные Корнилова любили и даже обожали за беззаветную храбрость, честность, самостоятельность в принятии решений и прямоту. Но начальство недолюбливало по тем же причинам. В 1913 году Лавр Георгиевич инициировал расследование по организации довольствия, выявил факты воровства в Амурском военном округе. Это вызвало конфликт с командующим округом Е.Н. Мартыновым, за которым стоял премьер-министр Коковцев. Скандал завершился отставкой Мартынова, но в столкновении с Коковцевым политический вес сторон был неравным, а потому Корнилов вернулся в военное ведомство командиром бригады 9-й Сибирской стрелковой дивизии, располагавшейся на острове Русском во Владивостоке.
С тех пор прошло всего четыре года, но казалось, что это было так давно, в какой-то совсем другой жизни.
Кубанские дела, бой за станцию Выселки
Приток кубанских добровольцев был невелик. Казаки выжидали. Маятник все время колебался. Как только армия приходила в станицы, кубанцы поворачивались в сторону добровольцев, с уходом армии маятник отклонялся в другую сторону.
После взятия станицы Ново-Леушской, армия миновала Старо-Леушскую, Ираклиевскую и 1 марта подошла к станице Березанской. Здесь впервые против корниловцев выступили кубанские казаки. На станичном собрании верх одержали иногородние и фронтовики, станицу решили Корнилову не отдавать, и за ночь вокруг станицы выросли окопы. Утром по авангарду добровольцев ударил град пуль. Но бой был краток. Огонь артиллерии и атака корниловцев и марковцев быстро заставили большевиков очистить позиции. Пришлые ушли на станцию Выселки, а местные большевики разошлись по домам и попрятали оружие. Чтобы не поднимать против себя кубанских казаков, Корнилов поручил расправу над ними местным старикам. Вечером старики в станичном правлении уже пороли нагайками свою молодежь.
Вот уже почти три недели Добровольческая армия была в походе. Она прошла 250 верст, обходя или легко опрокидывая большевицкие отряды. Силы красных почти всегда были значительнее, они могли бы драться более отчаянно, но предпочитали при первом сильном натиске отступить и сдать позиции, победа для них в этот период войны не была столь обязательной. Для Добровольческой армии каждый бой был ставкой на жизнь или смерть. Армия должна была продвигаться, сметая заслоны, поэтому в каждый бой добровольцы вкладывали всю силу отчаяния – и побеждали.
Так случилось и у станции Выселки. Здесь было большое скопление красных отрядов, можно было миновать станцию, но у добровольцев заканчивались боеприпасы, а тут были артиллерийские склады, и Корнилов приказал, отклонившись от прямого маршрута на Екатеринодар, взять станцию с боем.
Ночь была темной и очень холодной. Ранним утром 3 марта в атаку на Выселки пошел партизанский полк. Партизаны генерала Богаевского, преимущественно донские казаки, голодные и усталые, так как до утра они сидели у костров в степи, повели наступление четырьмя отрядами: капитана Курочкина, есаула Лазарева, есаула Власова и полковника Краснянкого.
Редкие цепи шли безостановочно, когда по ним ударил ружейный и пулеметный огонь с мельницы, на правом фланге и в тылу заухали артиллерийские взрывы. Партизаны подались назад и залегли.
В полуверсте от залегших партизан, на стогу прошлогоднего сена, расставив широко ноги, стоял Корнилов и наблюдал за ходом боя в бинокль. За плечами мотался вещевой мешок. Его маленькое калмыцкое лицо выражало неудовольствие. Бой оказался серьезнее, чем он рассчитывал.
В ста шагах от него, в ложбине, спешились текинцы – его личный конвой, полсотни худых, кривоногих людей в огромных круглых бараньих шапках и полосатых халатах. Внизу у стога стоял поручик Долинский, адъютант командующего, – большеглазый темноволосый юноша в офицерской шинели и мятой фуражке защитного цвета.
– Ваше превосходительство, умоляю вас, сойдите, подстрелят, – постоянно повторял он.
Корнилов не реагировал, его лиловые губы еще сильнее сжались, судорогой свело рот. В бинокль он видел, как поднялись в атаку густые цепи большевиков. Некоторые из партизан дрогнули и попятились назад, одного из них, вставшего во весь рост, сразила пуля.
– Срочно батальон корниловцев и Офицерский полк на помощь партизанам! – скомандовал он.
Через десять минут марковцы уже бежали прямо на станцию, корниловцы, как всегда, пошли в обход с востока. Цепи большевиков залегли, началась перестрелка. Еще сильнее затрещали пулеметы противника, заохали орудия. Марковцы тоже залегли.
К Корнилову подошел генерал Деникин.
– Надо бы поддержать наших артиллерией, – произнес он не уверено, понимая, что снарядов очень мало.
– Знаю, – зло ответил Корнилов. Черт, снарядов осталось по три на орудие. А снаряды там, у большевиков, на железнодорожных складах.
Сильно ухнула красная шестидюймовка, большевики снарядов не жалели. Торопливо застучал пулемет. Пчелки пуль пропели где-то над головой командующего.
– Ваше превосходительство, умоляю, сойдите, подстрелят, – опять взмолился Долинский.
Корнилов опустил бинокль. Коричневые калмыцкие глаза его сузилось еще больше.
– Коня мне! – приказал он Долинскому.
Ловко, как джигит, он вскочил на коня и поскакал к своим текинцам.
– Айда! – крикнул он зычным голосом и показал рукой в сторону оврага.
Текинцы, как кошки, вскочили на коней и выхватили кривые сабли. С гортанными криками галопом они поскакали в степь, в сторону оврага, где чернела пашня и за ней виднелась полоска железнодорожной насыпи.
Скоро обозначилось наступление корниловского батальона. Быстро, как на учениях, они зашли в тыл большевиков. Поднялись марковцы и сильно поредевшие цепи партизан. Большевики дрогнули и побежали. Текинцы рубили их на скаку, мало кто ушел с поля боя. Но и те, кто поднял руки, не пережил этот день.
К полудню все было кончено. Корнилов в сопровождении Деникина и свиты крупной рысью въехал в Выселки. Сзади колыхался распущенный трехцветный флаг. Навстречу обозу тащились раненые, кто еще мог передвигаться сам. Корнилов подъехал к есаулу Лазареву, раненному в ногу. Весь мокрый, он остановился перед командующим.
– Ну, что, партизаны, как повоевали? – ехидно спросил Корнилов. – Скажите спасибо моим текинцам и корниловцам.
– Большие потери, ваше превосходительство. От моего отряда осталось меньше половины. Погибли полковник Краснянский и есаул Власов…
Корнилов поскакал дальше. Справа от мельницы слышалcя сухой треск одиночных выстрелов. Это шла расправа над пленными. Корнилов не реагировал. Генерал Деникин перекрестился и произнес:
– Прости, Господи, виновных и не осуди за кровь невинных!..
Первая трудная победа «ледяного похода» омрачилась неприятной новостью. Корнилов узнал, что не так давно здесь, возле станции Выселки, произошел бой между большевиками и отрядом кубанских добровольцев Покровского. Добровольцы Покровского были разбиты и поспешно отступили в сторону Екатеринодара. Шли какие-то зловещие слухи и о кубанской столице. Пока только слухи.
Вечером Корнилов издал приказ наступать на станицу Кореновскую, в которой, по данным разведки, сосредоточилось не менее 10 тыс. красноармейцев с бронепоездами и большими количеством артиллерии. Командовал ими кубанский казак, бывший фельдшер Сорокин.