Темпоград

Мир без неба, вместо неба зеленые горы, обсыпанные жесткими зелеными щитами - так выглядят обыкновенные кусты. На заднем плане оливковые башни, уходящие неведомо куда, - стволы тополей, для понятности Марина называет их "пинус". У нас кругозор без горизонта: мы в яме, окруженной холмами (для вас это кочки), заросшими бананоподобными джунглями.

Вы-то называете это травкой, но для нас это не трава, а деревья. Бананы... но больше, пожалуй, похоже на агаву. Какие-то зеленые ремни, жесткие и плотные, как бы сшитые из полос. Транспортер напоминают. Так и ждешь, что заурчит мотор, поплывут по полосам ящики. А под этими живыми лентами, в диком беспорядке лежат бурые и серо-желтые прошлогодние, измочаленные, изжеванные. И наряду с ними торчат бамбуковые стволы стебли той же травы.

Наверху же, над всей этой путаницей, раскачиваются этакие воздушные беседки, белые, желтые или лиловые; целые комнаты подвешены на гнутом вертком стебле. Да, мы помним, что это называется цветами, но где же нежные лепесточки? Вместо лепестков туго налитые баллоны с неживым восковым отблеском. Мне они напоминают резиновые надувные игрушки. И все это болтается у нас над головой на высоте пятого этажа. Посматриваем наверх с опаской. Нет, качается себе преспокойно. И незачем восторгаться инженерным искусством природы. Мы удивляемся, потому что у нас глазомер большого человека. Но в микромире иные пропорции, иные отношения между размером и прочностью, между весом и силой. Вы это знаете, мы ощущаем. Не ходим, парим, как в невесомости. Оттолкнулись и плывем-плывем в воздухе... Парадокс блохи! Или коловратки в капле воды...

...Излагая свои впечатления, Гранатов, конечно, не объяснял этот парадокс, понятный всем жителям Темпограда. Все маленькие существа относительно сильнее, все маленькие растения относительно прочнее, потому что вес зависит от объема тела, а прочность стеблей и сила мускулов от сечения. Если дерево выше цветка в сто раз, ствол его должен быть толще в тысячу раз. Ствол с пропорциями стебля подломится. Стройные ноги подкосятся под слоном. Правило это работает в пользу малюток. Уменьшившись в сто раз, микронавты стали в миллион раз легче, а мускулы их слабее только в десять тысяч раз. Стократный выигрыш в силе! Теперь люди могли прыгать в сто раз выше, в сто раз дальше, в сто раз дольше держаться в воздухе.

- Кстати, и воздух непохож на воздух, - продолжал Гранатов. - Скорее это река, по которой течет, лучше сказать - несется всякий мусор: камешки, кристаллы, какие-то веревки, жидкие шарики, звездочки, елочки, спиральки, чешуйки, глянцевитые куски угля и целые булыжники. Марина утверждает, что все это пыль или пыльца. Местные же лупоглазые птицы летают, пробираясь сквозь этот песчаный град. Иногда довольно увесистый булыжник застревает у них в глазу, тогда они преспокойно протирают глаза ногой - передней, задней или средней.

Птицы эти и есть кулекс пипиенс - комары обыкновенные. Для нас они размером с гуся, но тощие-претощие - кожа да кости. (Марина поправляет меня, подсказывая, что у насекомых кожа и кости - одно и то же.) Жало внушительное, конечно. Этакое шило с мою ладонь длиной. К счастью, мы непробиваемы и в темпоскафе и в скафандрах. Сунется такой шилонос, пшик останется и от шила, и от него самого.

Гуси эти летят куда медлительнее наших, хотя крутят крыльями словно пропеллерами. Мы почти не видим их крыльев, доносится только звук: комариный писк, но сдвинутый на шесть-семь октав - приятный сочный баритон. И поскольку в поле зрения всегда несколько комаров, одни приближаются, другие удаляются, тон меняется в соответствии с эффектом Допплера. Удаляющиеся съезжают на бас, налетающие на нас - ближе к тенору. Получается хор, несколько заунывный, тягучий, но с переливами. То одна партия звучит сильнее, то другая... (Мы записали на пленку, думаем ввести моду на комариные симфонии.)

Сейчас пролетает пчела (апис меллифика - на языке Марины). Неуклюжий медведь, мохнатое чудище! Бесшумно летит. Сдвинувшись на несколько октав, басовитое гуденье перешло в инфразвук. Пчелу мы не слышим, зато видим, как она работает крыльями. Именно работает, не машет, крутит словно летящая мельница. Раз-раз-раз-раз! Четыре оборота за нашу биосекунду. Глядя на эту пыхтящую машину, мы думаем, что и сами могли бы летать в этом облегченном мире. Ведь мускулы-то у людей совершеннее, чем у насекомых, обмен веществ идет энергичнее, нервный ток быстрее. Иные пропорции? Но сейчас у нас и пропорции подходящие.

И мы решились на вылазку.

Конечно, вылазка в скафандрах, в наших персональных темпоскафиках. Может быть, вы заметили, что у них пружины на подошве. Нажимаешь, вдавливаешь их в землю и отталкиваешься. Прыжки. Получше, чем с шестом.

И вот мы на экскурсии в травяных джунглях.

Не волнуйтесь, опасности никакой. Мы непроницаемы. Правда, опрокинуть нас может какой-нибудь жук-бегемот. Но здесь вес иной, падают не ушибаясь. Трещина? Трещина в скафандре смертельна и в космосе, смертельна и под водой.

Не опасны здешние чудовища, но очень уж неприятны на вид, иногда просто омерзительны.

Эти бронированные морды, эти мозаичные глаза! Нам они и глазами-то не кажутся, некие наросты, усеянные кнопками. Жвалы, челюсти, губы, хоботы, всякие клещи, долота, пилы, насосы вместо нормального рта. Тонюсенькие ножки с шипами и крючками, непонятно, как они удерживают провисшее брюхо.

Дождевой червяк нам встретился. Противнее не вообразишь. Живая кишка, толстенная, мне по колено, мокрая, скользкая, смазанная слизью, облепленная песком, полупрозрачная. Видно, как внутри по этой кишке перетекает из кольца в кольцо слизь. Нет, по-моему, беспозвоночные за пределами эстетики...

И испуг был у нас. Видим, лежит на зеленых ремнях травы блестящая черная змея. По нашим масштабам не слишком толстая, с палец, но длины неимоверной. И не шевелится, а дергается, как-то перебрасывается всем телом. Что за чудовище? Червь неизвестного класса? Как биологи прозевали? И не хищный ли? Захочет обвить, выбирайся потом вместе со скафандром. Все-таки догадались: волос! Волос кто-то из вас обронил, дорогие мои, когда вчера устанавливали наш дом-темпоскаф в этой низинке.