Страница 4 из 24
Конечно, всех на корабле так и разжигало глянуть на молодую вдову. У необыкновенного старца и жена, должно быть, необыкновенна. И впрямь, даже плотная чадра не могла скрыть тонкости стана и привлекательности форм, гибкости движений, лёгкости походки; каждый выход её сопровождался тончайшим звоном украшений и шлейфом цветочных ароматов. Должно быть, избранница Мудрейшего столь прекрасна, как и добродетельна. Говорят, покрывало она снимает лишь в каюте, оставшись наедине с немолодой нянюшкой, и даже при встречах с капитаном скрывает лицо под густой вуалью. Прекрасный пример для жён и вдов; но, однако же, как она думает в дальнейшем общаться с европейцами? Эти бесстыдники её засмеют, ведь у них никакого почтения к женщинам, раз тем дозволяется появляться запросто с открытыми лицами. Впрочем, т-с-с, обсуждать чужие обычаи – во всяком случае, во время этого рейса, пока на борту находится франкский посол – матросам и офицерам строжайше запретили. Дабы не случилось инци… одним словом, неприятностей, могущих плохо сказаться на дружбе двух великих держав.
Ирис ощущала украдкой бросаемые взгляды, однако не пугалась и не смущалась, улавливая лишь любопытство, но не похоть, упаси Аллах, и не желание причинить вред. Дорогой эфенди помог ей развить эту удивительную способность – чувствовать подсознательные посылы и намерения людей, дабы понимать, не грозит ли с их стороны опасность. Он всегда заботился о ней, её названный отец, всё время их недолгого, но кажущегося тогда бесконечным и незыблемым, брака, помня, что когда-нибудь его маленькая джаным останется наедине с суровым миром. Тогда ей придётся рассчитывать только на себя и свои силёнки… Эфенди даже настоял, чтобы Али привил ей навыки обращения с кинжалом – пусть хотя бы для возможной самообороны, но мало ли, какие возникнут обстоятельства? Девушка должна уметь постоять за себя, пока не подоспеет помощь. Говоря об особых точках на теле человека, показывая на практике, как ставить целебные иглы, Аслан-бей пояснял – на греческом или латыни, чтобы не волновать ничего не подозревающего пациента – какую жилку можно пережать, чтобы, например, у возможного насильника внезапно отнялись руки и ноги. Понимая, что его маленькая джаным никогда не станет хоть отдалённо похожа на подругу-воительницу, нынешнюю султаншу, которая даже в ТопКапы не забывала боевые приёмы своего племени, эфенди учил свою любимицу признавать слабость женского тела, и в обороне использовать иное: гибкость, сообразительность, ловкость, тонкий расчёт и знания. Маленькая юркая гюрза может иной раз натворить куда больше бед, чем могучий, но туповатый вепрь, который от укуса крошечных зубок рухнет на ходу, как подкошенный.
Эфенди…
Ирис сморгнула непрошенные слёзы.
Подставила лицо рассветному солнцу.
Это он, наставник и супруг, приучил её к утренним и вечерним прогулкам. К тому, чтобы, по примеру хиндусских аскетов, йогов и брахманов, вглядываясь в розовеющий диск светила, вбирать его силу и мудрость. Разгонять по жизненным каналам энергию Цинь, Ки, Прану – она не только очищала тело от немощей, но и пополняла магический резерв… После таких утренних ритуалов клумбы Ирис с целебными травами, благословлённые маленькой хозяйкой, расцветали пышными соцветьями и колосками, кудрявились зеленью; полезные корешки в обычной, лишь слегка удобренной почве, толстели и наливались соками. Аптекари Константинополя неделями ждали, когда подоспеет их очередь – получить охапку трав и корзину кореньев из сада Ходжи Аслан-бея, ибо, не отличаясь внешне от диких собратьев, эти растения проявляли воистину волшебные свойства.
И никто не догадывался, что виной всему – маленькая цветочная фея, что под крылышком мудрого наставника спокойно пестует свой чудесный дар.
…Рассветное солнце…
Здесь, в открытом море, оно смотрелось иным, чем с крыши Константинопольского дома. Там, словно погружённое в туман, паривший над Босфором, оно неторопливо всплывало, чтобы озарить побледневшее небо, заиграть алыми бликами на куполах и минаретах, на величавых стенах ТопКапы и дворцах, на белых домишках ремесленных кварталов. Вместе с дневным светилом, бурча необъятным чревом дворов и ворочаясь после сна, наполняясь голосами и жизнью, оживал древнейший город.
В море же розовый диск выныривал прямо из-за ровнейшей линии горизонта – так и хотелось сказать – «земного диска». Хоть Ирис давно уже знала, что Земля не плоская, а шар, и уж здесь-то, в самом центре огромной чаши, до краёв заполненной лазурным водами, невооружённым глазом можно было разглядеть, как по окоёму изгибаются книзу кромки этой чаши, чтобы убедиться: да, шар, правы учёные мужи… Поскрипывали за спиной снасти. Перекликались резкими неприятными голосами чайки, даже вдали от берега умудряющие поспевать к часу, когда кок выбрасывал из специального люка кухонные отбросы; весело пересвистывались и потрескивали дельфины, юркими веретёнцами выскакивая из воды, словно гоняющие наперегонки с тяжёлыми, как кашалоты, корабельными тушами…
– Штиль, госпожа, – негромко сказал Али за её спиной. – Чувствуете? Ветра нет совсем.
– Это хорошо или плохо? – осторожно спросила девушка. Понимая своё полное невежество в морских делах, она предпочитала лишний раз переспросить, чем попасть впросак.
– Скорее плохо. Паруса провисли, можем застрять на месте надолго. Если только капитан не посадит на вёсла гребцов.
Ирис ужаснулась.
– Каторжных? Разве они здесь тоже есть?
– Они отдыхают, госпожа. До того, как появится в них необходимость, – лаконично ответил Али.
О, бывший раб мог бы рассказать ей многое; но щадил чувства юной ханум.
О том, каково приходилось рабам на галерах, знали, в основном, понаслышке, или из уст тех бедолаг, которым довелось умереть на берегу. Прикованные к сиденьям-банкам, несчастные были обречены провести на галерных скамьях практически остаток жизни. Если гребцу, сомлевшему от тяжести весла, не помогали при обмороке ни холодная морская вода, ни удары плетью – его просто-напросто выбрасывали за борт, не тратя времени. На любых торгах можно было приобрести новых, причём задёшево, ибо непокорные рабы, бунтовщики и преступники, которых слишком дорого содержать в зинданах, не нужны в порядочных домах: слишком много хлопот с приручением, да и кто согласится держать под боком головорезов? А вот на галерах с ними прекрасно управлялись надсмотрщики; в помощниках у них были плети, колодки, кляпы – и десяток-другой солдат, которым, в силу характера их занятий, сострадание чуждо.
Да, гребцы очень редко умирали на суше…
Если судно попадало в шторм, либо бралось на абордаж, а затем топилось или сжигалось – о несчастных, прикованных к скамьям, не вспоминали. Слишком долго снимать колодки, расковывать… Спасти бы драгоценные жизни свободных людей.
Ирис «повезло» в одном: для перевозки наследия Аслан-бея выделили лучший корабль Османского военного флота, флагманский галеас, шедший, в основном, под парусами. Четырёхмачтовый красавец, настоящий гигант по сравнению с боевыми галерами, он был оснащён двойным комплектом прямых и косых парусов, и при попутном ветре мчался, как стрела. Оттого-то с самого начала путешествия не возникало необходимости в вёсельном ходу. В быстроходности этот галеас намного превосходил европейские каракки и каравеллы, и путь из Константинополя в Марсель намеревался одолеть не за три недели, а за девять-десять дней, в очередной раз посрамив испанских и бриттских – ну, и совсем немного, по-дружески – франкских мореходов.
Потому-то, пока дул попутный ветер, гребцы берегли силы, отсиживаясь и отлёживаясь на своих рундуках – больших морских сундуках, установленных вдоль бортов и предназначенных для спанья и хранения нехитрого скарба. Тент, натянутый над нижней палубой, защищал от палящего зноя; воды и морских сухарей хватало. Новый адмирал, сменивший три года назад предшественника, казнённого за участие в заговоре, оказался хоть и весьма прижимист в финансовых вопросах, но и практичен, и предпочитал, насколько возможно, держать рабов сытыми. Хороший стратег, он понимал, что может настать момент, когда именно от этих рабочих скотинок будет зависеть исход решающего сражения, победа или смерть самого флота.