Стенд

Если, конечно, отвлечься от того радостного факта, что уж что-что, а изнасилование нам тут не грозит точно. Потому что по своей сексуальной агрессивности среднестатистический геймер может быть сравним разве что с вареной морковкой. Уточнение — хорошо протертой вареной морковкой. Да и то, морковка, пожалуй, еще и фору ему даст.

Интересно, что там, за поворотом колеса Сансары?

Вполне возможно, скоро удастся проверить. Будет забавно, если Оракул соврал и никаких перерождений не существует. Шансы проверить это на собственном опыте в самое ближайшее время у Стась довольно приличные, фифти-фифти. Ну, может, поменьше чуть, если отталкиваться от уже имеющейся не слишком веселой статистики — четверо из одиннадцати. Остальные выжили.

Если очень повезет — то потом даже вылечить смогут. Эм же вылечили. И никаких последствий, постоянно проверяли почти год, пока точно не убедились. И лучше не думать про остальных, которые так и не… Эм вылечили, это главное, остальное не важно.

А поют красиво, ничего не скажешь. Хорошо так поют. Сильно. Можно даже сказать — душевно. И акустика хорошая, хотя и странно – от чего тут отражаться звукам? Сквозь тонкие ветви самой верхушки крон просвечивает желтоватое небо, и лучше не думать о том, сколько километров отсюда до поверхности. Верхолазы, мать их за ногу, так с деревьев и не спустились! Но танцуют красиво, этакая воздушная гимнастика по вертикали, аэропилон. Жаль, видно плохо.

Рядом монотонно поскуливает Джесс. Джесс — девочка послушная, бояться всегда умела на пять с плюсом. Впрочем — может, и не от испуга она, пока волокли по этим гнусным джунглям, перебрасывая с ветки на ветку — излупцевали прилично, да еще сучья, да самая первая стычка… Бедная Джесс!

Стась не было страшно. Совсем.

Не умела она бояться, патология такая, уж извините. А абстрагироваться от боли тсены детей своих учат с пеленок.

Уйти в медитацию наглухо, правда, мешало природное любопытство, и потому приходилось тренировать память и отвлекать внимание цитатами из ВКАИ, заодно предпринимая очередную безнадежную попытку запугать себя статьями со 117 по 126 — наиболее важными для авансисток.

— Слышь, Джесс, по крайней мере сто семнадцатая нам тут не грозит, — сказала Стась и даже сама удивилась, как отстраненно и незнакомо прозвучал голос.

— Что? — Джесс подвывать перестала. Было отчетливо слышно, как щелкнули ее зубы.

Сработало.

Теперь она будет думать. И, насколько Стась ее знает, думать она будет долго. Пожалуй, достаточно долго для того, чтобы постепенно успокоиться, потому что думать она будет привычными мыслями о привычной же опасности. А страх, став привычным, наполовину перестает быть страхом. Домашним он становится. Ручным. Привычным...

Интересно, скоро ли эти певцы-танцоры (которых, кстати, стало намного больше!), почувствуют жажду? Об этом мы тоже не будем думать...

А здесь красиво. И листья шумят.

Сойти с ума — не страшно. Ты-то ведь так и не поймешь, что сошел с ума. А смерть от потери крови — тоже не самая худшая из смертей. Словно уснул. Говорят, даже приятно. Гораздо приятнее, чем, например, удушение. И чище. Не говоря уж об отравлении или там поджаривании на медленном огне. На Генуе аборигены предпочитали именно поджаривание, хорошо, что мы не на Генуе.

Эстеты они, однако, эти геймеры! Хотя мать их все равно надо бы за ногу. Юркие, длиннорукие эстеты с кисточками на острых ушах и варварской тягой к ярким цветам... И еще — эти глаза, огромные, круглые глаза обитателей ночи. Может быть, они произошли от какой-то разновидности местных лемуров. Ну, такой исключительно крупной и очень сильной разновидности. А ведь на вид и не скажешь. Худенькие такие. Хрупкие.

Интересно — среди лемуров бывают вампиры?

Стась потрогала языком бесчувственную десну. Спасибо навыкам блокировки, а то выла бы она сейчас не хуже Джесс. Если бы вообще в сознании была.

То, что слева выбит нижний клык — это, в общем-то, не так уж и страшно, хотя и приятным не назовешь. А вот то, что левый предклыковый резец и первый коренной недовыбиты, и острые обломанные края их царапают бесчувственные губы — гораздо хуже. Эти зубы были живыми. И, значит, нервы торчат наружу в полной боевой готовности. И блокировать вечно их нельзя, это любой ребенок знает – отомрут.

Впрочем, четыре из одиннадцати шансов за то, что у дантиста мучиться не придется. В смысле — вообще не придется уже. Никогда.

Черный юмор…

Красиво танцуют, шельмы.

Слитные движения изящных фигур, мелькание тонких рук, яркие краски взлетающих крыльями плащей, мерцание огромных глаз, стремительные перелеты от ветки к ветке, словно закон гравитации писан не для них. Синее пламя костров — зачем им костры? Они же в темноте видят, как летучие мыши! Вернее, нет, как совы, свет их ослепляет, так зачем же им эти долбанные костры?! Для создания интима, что ли? Ну, словно пригашенная иллюминация на наших вечеринках… Красиво.

И — не страшно.

Ну вот нисколечко! Скучно только.

Скорей бы уж.

Как говаривала небезызвестная Зоя Монроз — “Чем скорее, тем лучше”. Может быть, тогда, в самый последний момент, получится все-таки понять, что же это такое — настоящий страх…

Не получилось.

Забавно, но Стась даже обрадовалась, когда увидела наконец-то перед собою их главаря, демонстрирующего в нехорошей улыбочке великолепные никем не выбитые зубы — все шестнадцать, полный набор. Хотя и испытала нечто близкое к досаде — поскольку именно в эту морду метила она пяткой. И так надеялась, что хотя бы удастся сравнять счет.

Старый театральный прием — короля играет свита. Этот мелкий типчик ничем не отличался от остальных. Такой же худосочный и длиннорукий. Вот разве что искривленной спиной — то ли горб, то ли просто с ветки мама уронила неудачно. А в остальном — точно такой же, как все, и одет ничуть не богаче. Не ярче даже, если уж исходить из их дикарских предпочтений. Ни тебе браслетов золотых до локтя, ни бриллиантовой серьги в носу.

Но сразу чувствовалось, что остальные именно свита, а он — Главарь. И свита “играла” его со всем старанием хорошо оплаченной массовки: выла так, что куда там Джесс с ее доморощенным поскуливанием:

— Всади ей, Керс! Не подкачай! Досуха! — и много чего еще, являвшегося каким-то непереводимым местным сленгом. (Похоже, стендовский вариант мата — разумные, они везде одинаковы, как бы не выглядели и где бы ни проживали, первым делом на любом языке именно мат придумывают. Может быть, древний эсперанто потому и оказался мертворожденным, что мата как такового не предусматривал)

И — мерзкий гогот.

Стась опять заскучала. Происходящее все больше напоминало провинциальный театр, причем не из лучших. Ну не могла она, хоть тресни, воспринять этих остролицых ребятишек всерьез.

Самое большее, на что тянули они — на хулиганье малолетнее. Мелкая шпана, изображающая из себя донельзя крутых, жутко деловых и прожженных до усеру… Стась прикрыла глаза и зевнула.

Просто зевнула. Практически и не демонстративно даже. Ну, если честно — может быть чуть-чуть. Самую-самую малость. Не любила она все эти до ужаса пафосные и жутко торжественные провинциальные постановки.

И, похоже, угадала, нанеся этим своим зевком местным горе-трагикам какое-то немыслимое оскорбление. Во всяком случае швырни она им под ноги шоковую гранату — и то не произвела бы большего впечатления.

Смех и вопли смолкли, как отрезанные. Главарь потемнел лицом (натурально потемнел! Почти до черноты!) и зашипел как-то странно, на вдохе. А свита теперь смотрела на него — настороженно, с интересом и опаской, словно сигнала ждала. Но сигнала не было — главарь молчал, разглядывая Стась исподлобья. И больше не улыбался…

Черт.

Нет, ну вот же… Предупреждал же кубик — сегодня день повышенного риска. Авантюры не проканают. Можно подумать, что этот паскудный маяк был так уж необходим. Можно подумать — без него бы потом не нашли. Перестраховаться захотелось идиоткам. А теперь еще и от зевка типа удержаться не смогла. Трижды дура.