Страница 8 из 13
Даже Державин удостоил низойти с высоты своей и посвятить Озерову несколько стихов – впрочем, плохих.
Всей жизни поэта, собственно говоря, было два-три года; предшествовавший им длинный ряд годов прошел бессознательно и без цели; остальное, немногое время, в страданиях и сумасшествии; но счастлив тот, кому удалось прожить и три года такой полной жизнью!
Нечего и говорить, что Блудов бывал почти каждый день у Щербатовых. Часто приходил он туда прямо из театра, особенно когда ощущал потребность высказать те чувства, которые накоплялись в нем во время представления и теснили ему грудь. Не раз повторял он перед молодой девушкой целые монологи Антигоны, которые необыкновенная память его успела уловить во время хода самой пьесы. Частые посещения Дмитрия Николаевича объяснялись той безграничной дружбой, которая существовала между матерью его и графиней Каменской: – в свете, не знавшие их, принимали за родных сестер; – его любили и ласкали; но малейшие намеки о возможности брака молодого человека с княжной, отражались безусловно ее непреклонной в этом случае матерью. Также точно, с другой стороны, все предложения делаемые княжне, по-видимому очень выгодными женихами, отклонялись ею под разными благовидными предлогами, но с твердостью и решимостью.
Кроме Щербатовых, Блудов посещал очень часто дом Хвостовой, урожденной Херасковой, женщины очень умной, в обществе которой он любил бывать. Пустые толки об этих посещениях, доходившие даже до княжны Щербатовой и смущавшие ее кроткое сердце, опровергались всеми теми, кто знал его страстную любовь. Несколько времени спустя, он сблизился с семейством Оленина, бывшего президентом Академии Художеств; здесь-то он и сошелся с тогдашними литераторами.
У Державина, который в 1802 г., при образовании министерств, назначен был министром Юстиции, Блудов, несмотря на родственные с ним связи, бывал не часто. Должно полагать, что разность убеждений, еще более чем лета и звание, полагали препятствия их сближению. Державин, как известно, безусловно порицал все нововведения и восхвалял старину. Впрочем, Блудов всегда чтил в нем поэтический дар, и лучшим доказательством тому может служить предпринятое впоследствии Академией, при его содействии, превосходное во всех отношениях издание сочинений Державина.
Между тем, здоровье матери Дмитрия Николаевича видимо слабело. В июле месяце 1805 года он получил от графини Каменской письмо, в котором она просила его приехать, как можно скорее в Москву, извещая, что Катерина Ермолаевна больна и очень слаба. Внизу мы находим следующую приписку самой матери: «Если можешь, друг милой мой, приезжай сам ко мне, сердце милое, я нездорова….. твое присутствие может успокоить дух мой»….
Блудов поспешил в Москву. Он нашел мать в том болезненном состоянии, от которого она уже не могла оправиться. По-видимому, это была водяная, соединенная с изнурительной лихорадкой.
В этот именно приезд свой, как сам Блудов припоминал себе, ему наконец удалось познакомиться с Карамзиным, чего он так пламенно желал. Еще в 1803 году он ездил к Жуковскому за город в село Кунцово, где, овдовев после первого брака, уединенно в маленьком домике жил Карамзин, приютивший у себя на летнее время Жуковского; но Карамзина тогда не было дома. На этот раз сам Жуковский повез его в Кунцово. Дмитрий Николаевич любил вспоминать об этом первом знакомстве, прибавляя, что ни прежде ни после того, ни одна личность не произвела на него такого глубокого впечатления, – разве личность графа Каподистрия. Он воротился домой очарованный беседой ученого историографа, столько же как и его простым открытым обхождением, и некоторое время находился в каком-то лихорадочном состоянии. С тех пор Дмитрий Николаевич искал уже встречи с Карамзиным; он бывал у него всякий раз, когда приезжал в Москву; знакомство мало-помалу делалось теснее и переходило в искреннюю приязнь. В 1814 г. Карамзин, в письме к А.И. Тургеневу, прибавлял: «Дружески кланяюсь Блудову – Риваролю и Батюшкову – Парни»; а в 1816 г. он писал «Всем нашим друзьям дружеский поклон и Арзамаское рукожатие: С.С. Уварову, Д.Н. Блудову; пусть они любят меня столько, сколько их люблю; более не требую». – Впоследствии времени эти приязненные отношения заменились той неизменной дружбой, которую сохранили они до гроба.
Карамзин в 1805 году уже пользовался громкой известностью в России, а Москва гордилась им[17]. Он приступил к своей «Истории Государства Российского» и работал неуклонно над ней, не обращая внимания на толки завистников, которые писали на него эпиграммы, сатиры, комедии, наконец, как увидим далее, доносы: не успев уронить его в общественном мнении, они решились было погубить его иным путем; но не то было время!…
В 1805 году настроение умов в Москве еще мало изменилось. Несчастная война с Францией и возрастающие вследствие того налоги, не возбуждали ропота, – они только поддерживали большую ненависть к виновнику их, Наполеону, и сильнейшую жажду отомстить врагу, который добивался всемирного преобладания. Тогдашние преобразования в России, ясно стремившиеся к просвещению и искоренению пагубных злоупотреблений власти, отвлекали общественное мнение от военных действий. Учреждение двух новых Университетов – Казанского и Харьковского, последовавшее вскоре за преобразованием Московского и Дерптского, а также новые уставы Академии Наук, Академии Художеств, и другие меры Правительства, направленные к распространению высших учебных заведений, занимали всех.
Блудов простился с матерью с грустным, до того времени не испытываемым им чувством, как будто предвидя, что не увидится более с ней, хотя положение ее, по-видимому, несколько улучшилось.
По приезде в Петербург, он скоро нашел ту деятельность, которой так желала его энергическая натура. После увольнения в отпуск государственного канцлера, графа Воронцова, в 1804 г., вступил в управление коллегией Иностранных дел товарищ его, князь Адам Чарторижский. Приверженец союза с Австрией, он конечно не мог в то время оставаться долго во главе нашей политики. Напрасно силился он доказать, в особых мемориях, тождество наших интересов с Австрией и враждебное соприкосновение их во всех пунктах с Пруссией[18], – несмотря на докторальный тон их, в них видна близорукость взгляда и несоответственная тогдашним обстоятельствам самоуверенность. Как мелки его предположения с тем проницательным взглядом Александра, который уже готовил себе, хотя в неблизком будущем, союзы прочные, надежные, на которые бы он мог с верой опираться в критических обстоятельствах.
Чарторижский оставался только до 1806 г. Генерал от инфантерии барон Будберг, бывший посланником в Швеции, заместил его. Он кажется сам видел, что это назначение только временное, так сказать переходное, не носившее на себе никакого характера, чего кажется в то время и желал Государь. Барон Будберг, как бы чувствуя свою немощь, испросил Государя назначить ему товарищем графа (впоследствии князя) Александра Николаевича Салтыкова, сына известного фельдмаршала, которому Будберг многим был обязан. Граф Салтыков заметил вскоре способности Блудова и употребил их в дело; он прикомандировал его к себе и занимал постоянной работой. Здесь приобрел он впервые навык к служебной деятельности вообще и к дипломатической переписке особенно.
Через год барон Будберг был уволен, сначала в отпуск, а потом от всех должностей. Его место заступил министр Коммерции граф Николай Петрович Румянцев, сохранив и прежнее свое звание. Несмотря на фамильные несогласия с Салтыковыми, он сохранил при себе товарищем графа Александра Николаевича, отдавая полную справедливость его способностям. Во время частых отсутствий графа Румянцева из Петербурга коллегией управлял граф Салтыков, и значение Блудова увеличивалось, как вдруг сильный тиф прервал его занятия. Он был на краю могилы; только молодая и здоровая природа могла выдержать борьбу между жизнью и смертью. В это время получено было известие об опасном положении Катерины Ермолаевны и вслед за тем о ее смерти[19], о чем решились сказать ему только по выздоровлении; этот удар едва не сломил его опять. Блудов всегда с сожалением вспоминал, что не присутствовал при кончине матери, не мог принять ее последнего вздоха, последнего благословения; но тем сильнее привязался он к графине Каменской, которая до последней минуты неотлучно, дни и ночи, проводила у постели больной и сокрушалась по ней не менее Дмитрия Николаевича.
17
Литературная деятельность Карамзина начинается с 1783 г. И.И. Дмитриев, в своих записках говорит, что еще прежде того он написал «разговор Марии Терезии с русской Императрицей Елизаветой», но это сочинение нигде не отыскано.
18
Alexandre I et le prince Czartoryski – etc. publ. par le Pr. Vlad. Czartoryski. – Paris 1865.
19
Она умерла 1 января 1807 года, на 53 году жизни.