Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 13 из 13

При свидании двух Императоров, положение нашего Государя перед торжествующим и победоносным Наполеоном было очень невыгодно; находившиеся на месте ожидания, свидетельствуют о его унынии, его мрачном настроении; но он не сознавал в себе той внутренней силы, того чарующего влияния, которым обладал. Кто бы подумал, что Наполеон, не допускавший в жизни ни единого в себе увлечения, основывавший все свои действия на точном математическом расчете, человек иссеченный из мрамора и поставленный на недосягаемом бронзовом пьедестале своей славы, в котором было одно живое место, где сосредоточивался его светлый ум и беспредельное властолюбие, – что и этот человек все-таки поддается его влиянию. Мы готовы допустить, что обоюдные обещания были искренни в то время, когда давались, готовы верить, что если бы эти обещания остались неизменными, если бы они могли осуществиться, если бы союзом двух Монархов достигались те цели, те побуждения, о которых толковали в Тильзите по-видимому с такой в них верой, – мир был бы восстановлен на долгое время в Европе. Но направления обоих Монархов были так различны, властолюбие Наполеона, не знавшее пределов, не терпящее ни чьего соперничества, было так известно, что нельзя было не предвидеть рано или поздно разрыва нового союза, имевшего по-видимому все признаки самой тесной дружбы.

Ежедневные беседы, с глазу на глаз, продолжавшиеся далеко за полночь, не остались без действия на впечатлительную душу Александра. Правда, они расширили круг его воззрения, представили с другой точки предметы и особенно людей; но за то окончательно подорвали веру в них и поколебали то уважение к личности и законности, которое так резко отличали его в начале царствования. Мы думаем, что без Наполеоновского подготовления, Александр I никогда не решился бы осудить Сперанского своим одним лицом, в стенах своего кабинета. Незадолго до того писал он к княгине Голицыной, просившей его о каком-то деле, «что он в целом мире признает только одну власть, – это ту, которая исходит из закона», и потому устраняет себя от участия в решении дела.

Личному влиянию Государя мы обязаны заключением мира, который, при тогдашних обстоятельствах наших, после поражения при Прейсиш-Эйлау и Фридланде, мог назваться еще выгодным, потому что целая область была присоединена к России. Правда, мы принуждены были признать тот порядок, который установили победы Наполеона в Европе, но оба Государя взаимно ручались за целость своих владений, а Император Александр I принимал на себя посредничество к примирению Англии с Францией. Сверх того, в одной статье было сказано: «Император Французов, в уважение к Императору Всероссийскому, соглашается возвратить королю Прусскому часть его областей» (они поименованы). Таковы были явные условия мирного трактата 25 июня 1807 года, но в нем заключались секретные прибавления, конечно вынужденные силой обстоятельств, именно: В случае несогласия Англии на мир, Россия обязывалась соединиться против нее с Францией, склонить к тому же Данию и Швецию и пристать к континентальной системе.

Несмотря, однако, на все вредные последствия этих прибавочных статей, мы никак не можем согласиться с ожесточенными противниками Тильзитского договора[33]. Особенно упрекают Александра в том, что он для личных выгод предал своих союзников, из которых один был его искренним другом; но мог ли Александр жертвовать самостоятельностью или целостью своего государства из-за сентиментальных чувств, не принеся, впрочем, никакой пользы своим друзьям. Действительно, что мог сделать в то время Государь с таким союзником, как слабый Шведский король или король Прусский, у которого не только не было армии, но все почти королевство находилось во власти французов. Рассчитывать на одну Англию и ее всегда гадательную, отдаленную помощь, ввиду победоносного и несравненно сильнейшего неприятеля, было бы более чем неблагоразумно. Мы полагаем, что в этом случае, более чем когда-либо, выказался политический гений Александра, и если он не увлекся своим рыцарским чувством, если подчинился, скрепя сердце, силе обстоятельств, то именно для того, чтобы воспользоваться временным миром для дальнейших приготовлений к войне. Он не поддался всесокрушающему влиянию Наполеона ни в Тильзите, ни в Эрфурте, как многие полагают, но лучше согласился быть добровольным поклонником его гения, чем играть жалкую роль жертвы. Он заговорил иным языком, когда узнал, что силы Наполеона изнемогают в борьбе с Испанией, когда увидел бразды правления Швеции в воинственных руках человека энергического, не терпящего Наполеона и расположенного к союзу с ним, когда, наконец, успел собрать новые войска для гигантской борьбы. Время показало прав ли был Александр!

Конечно, все попытки склонить Англию к примирению с Францией остались без успеха. Война была объявлена, и хотя не сопровождалась военными действиями, но, предшествуемая континентальной системой, она совершенно убила нашу торговлю и отчасти подготовила тот финансовый кризис, который разразился впоследствии.

По возвращении своем в Россию из Дунайских княжеств, Д.Н. Блудов был поражен тем настроением общественного мнения, которое нашел. Недовольство было общее. Народ роптал на увеличение податей (указы 1810 и 1812 г.). Купечество было беспрестанно поражаемо новыми банкротствами, вследствие запретительной системы, совершенного упадка курса и дурного управления финансами; чиновничество вопило против указа, преградившего путь к производству в некоторые чины без экзамена, наконец, высший класс раздражен был сближением с Наполеоном, нанесшим удар нашему преобладанию и военной славе и поведением французского посла в Петербурге. При таких обстоятельствах Карамзин решился писать: «Россия наполнена недовольными. Жалуются в палатах и хижинах, не имеют ни доверенности, ни усердия к Правительству, строго осуждают его цели и меры». И эта записка дошла до Государя. Представители иностранных держав доносили в своих депешах о перевороте, готовящемся в России и угрожающем престолу. Шведский посланник, почерпавший свои сведения, как и все иностранные дипломаты, из общественных слухов, представлял своему двору Россию в безнадежном положении. Если, при этом общем ропоте, не решались еще произносить громко имени Александра, то называли другого человека, виновника большей части преобразований, который, к несчастью его, был при Государе в Эрфурте и подпал чарующей силе Наполеона. Общее раздражение высказывалось против Сперанского.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

33

Congrés de Vie