Страница 10 из 13
С этими силами ему предписывалось как можно скорее покончить войну с турками, в предвидении будущей европейской войны, и покончить на таких условиях, на которые турки могли бы согласиться только увидевши русских казаков в самом Константинополе. От них требовали уступки трех провинций по Дунаю: Бессарабии, Молдавии и Валахии, прекращение войны с Сербией, дарование ей вполне самостоятельности и уплаты огромной контрибуции. Не говорю уже о других не столь важных условиях мира. Граф Каменский пытался было возражать еще в Петербурге, но ему отвечали, что он не знает местного положения дел, и потому предварительно должен ознакомиться с ним. Он писал из Бухареста, из военных лагерей за Дунаем, – ему отвечали уклончиво или делали ничтожные уступки. Как бы то ни было, но молодой главнокомандующий, назначенный указом 4-го февраля 1810 года на этот важный пост, весной того же года, открыл кампанию со всеми военными силами, которыми мог располагать, за отделением отряда на границы Сербии для вспомоществования ее военным действиям, и прикрытия Дунайских княжеств от вторжения турок. Быстро и смело подвигался он вперед, поражая и гоня перед собой неприятеля, овладел Базарджиком, Разградом, Силистрией и поступил под Шумлу; но тут остановился: силы его едва ли превышали числом гарнизон крепости, в которой начальствовал верховный визирь. Надо было вести правильную осаду, а между тем из Петербурга торопили окончанием войны. Овладеть штурмом город, укрепленный природой еще сильнее, чем искусством, было невозможно. Граф Каменский решился изменить военные действия; идти на Варну, и, по овладении ею, направиться к Балканам восточным путем; одним словом, он предпринимал тот план, который имел в виду князь Прозоровский, по которому впоследствии действовали другие главнокомандующие в Турции, несмотря на то, что он представлял множество неудобств, как в отношении естественного положения края, так и в политическом. Добруча и прибрежный край лишены средств продовольствия армии и пагубно действуют на здоровье солдат, как показал опыт; близость Черного моря и следовательно содействие нашего флота даже тогда, когда флот черноморский был в наилучшем состоянии, мало приносило пользы. Наконец, если и предположить, что армия достигнет до Константинополя, то в каком положении придет она? Вспомним, в каком состоянии находились войска наши в Адрианополе в 1829 году. Наконец, допустят ли европейские державы, которым так легко двинуть флоты свои к стенам Константинополя, чтобы мы овладели им, если бы даже и в состоянии были уничтожить турецкие силы.
Другой план военных действий, который, кажется, одно время был в виду у Каменского, обещавшего было существенную помощь сербам, состоял в том, чтобы, оставив отряд для тесной блокады Шумлы, если не удастся овладеть ею, с остальным войском вторгнуться в Герцеговину и Боснию, отрезать эти провинции от Турции и таким образом лишить ее своих важнейших средств и запасов и приобресть в союзники воинственные и жаждущие свободы племена, а с тем вместе войти в сношение с греками Балканского полуострова. Скажут, что это отдалило бы нас от главного базиса операций; но мы обезопасили бы тыл свой преданною нам Сербией; между тем, как при нашем обычном способе действий, мы находимся в постоянном тревожном состоянии за правый фланг и тыл от нападения Австрии. Несмотря на наши лучшие отношения с Венским кабинетом в 1810 году, несмотря на единство пользы обоюдного согласия и всех уверений графа Румянцева, Каменский постоянно был в тревоге за сомнительность действий Венского двора, скоплявшего войска свои в Галиции и Венгрии. Не говорю уже о действиях Австрии в последнюю войну нашу с Турцией. Думаю, что граф Каменский, полный молодости и отваги, уверенный в себе и в войске, мог бы привести в исполнение этот смелый план действий, который скорее доставил бы нам желанный мир.
Чтобы обезопасить тыл армии от турок и дорожа временем, главнокомандующий решился взять Рущук приступом. 22-го июля, в 3 часа пополуночи, войска, в числе 20.000, вступили в дело. К сожалению Бошняк-Ага, защищавший крепость, был предупрежден о наших приготовлениях; еще к большому сожалению, взятые для приступа лестницы оказались коротки. Тем не менее, войска и особенно генералы и офицеры делали, что могли. – Резня была страшная и продолжалась пять часов. Наконец, русские войска отступили с огромной потерей. Выбыло из строя убитыми и ранеными 8.515 человек, 4 генерала и 363 офицера.
Казалось интрига и зависть только и ожидали поражения молодого полководца, чтобы восстать против него открытой силой; если верить современникам, даже старшего брата Каменского, у которого нельзя отвергать ни воинских способностей, ни фамильной храбрости, увлекли в эту интригу слишком постыдную, чтобы говорить о ней. В армии было много генералов и офицеров, прикомандированных из гвардейских полков; они особенно были раздражены против главнокомандующего, который вообще не любил вверять им отдельных частей войска, предпочитая для этого старых боевых генералов армии; множество писем и даже доносы направлены были в Петербург.
Чтобы сколько-нибудь объяснить дело в настоящем виде и показать, что положение наше, после отбития штурма, вовсе не отчаянно, граф Каменский решился послать Блудова в Петербург, испросив ему предварительно отпуск. Но отсылая его, он лишился человека, которого искренно любил, с которым мог отвести душу, истомленную усиленной нравственной работой. Он, всегда кроткий, любимый армией, сделался раздражителен; душа и тело отказывались от покоя; он сделался болезнен, а между тем жаждал деятельности. Выманив Куманец-пашу, шедшего на выручку Рущука, из укрепленного лагеря при Батине, он разбил его наголову, втоптал в лагерь и гнал потом несколько верст бегущее в беспорядке и в разброде турецкое войско. Неприятель, вдвое превосходивший числом русские войска (у графа Каменского было до 20.000 войска), лишился всей своей артиллерии и 4.684 пленных; Куманец-паша убит. Торжество победы было полное. В войске возродилась прежняя доверенность к своему вождю. Рущук сдался. За ним пали другие турецкие крепостцы: Журжа, Систово, Никополь, Турново, и если граф Каменский остановил свое победоносное шествие вперед, то только потому, что наступившая совершенная распутица и время года помешали военным действиям.
Между тем граф Каменский после поражения своего под Рущуком, в пылу досады, просил об увольнении его от командования войсками. Император Александр, с тем тонким знанием человеческого сердца, которым отличался, написал ему собственноручный ответ: не упреками осыпал он его, но успокаивал, утешал в несчастье, говорил, что неудачи неизбежны в продолжение большой войны и, оставляя главнокомандующим, предвещал ему победу. Мы видели, что предвещания его оправдались. В награду за дело при Батине, Государь послал ему орден св. Андрея Первозванного.
Граф Каменский восстановил вполне свою воинскую славу; клевета и зависть смолкли; Государь осыпал своими милостями. Многократные представления его о невозможности заключения мира на условиях предписанных инструкцией, как показали все сношения с верховным визирем и личные объяснения в Петербурге Блудова, понудили наконец наше правительство сделать некоторые уступки. Граф Каменский ревностно занялся планом и приготовлениями к будущей кампании, хотя часто занятия его прерывались болезнью. Он проводил зиму в Бухаресте, где все старались угождать и тешить молодого главнокомандующего. На одном из балов, даваемых для него и в честь его, он, после выпитого стакана лимонада, почувствовал себя дурно; воротившись скорее домой, он сильно занемог, – и уже не оправлялся более. Его отправили в Одессу.
В этой войне являются деятелями, уже довольно видными, двое молодых людей, занимавших впоследствии важные государственные посты: князь Меншиков и Закревский (впоследствии граф) – оба очень близкие люди Каменскому, любимые им: кн. Меншикову выпал печальный жребий везти больного, полуумирающего молодого главнокомандующего в Одессу[22]; Закревский повез бумаги его в С.-Петербург, где и обратил на себя внимание высших властей. Граф Каменский скончался 4 мая 1811 года на 34 году от рождения.
22
Во время путешествия, Каменскому сделалось очень дурно: кн. Меншиков, опасаясь за жизнь его, велел остановить лошадей, вынесть из экипажа больного и положить на разосланном ковре. Когда он осмотрелся, то заметил, что это была та самая местность, на которой скончался Потемкин, как свидетельствовала стоявшая тут колонна (со слов кн. Ал. С. Меншикова).