Страница 26 из 33
Пароход совершает только дневной рейс. Судоходство по Рейну начинается немного выше Кельна, от Дюссельдорфа, и оканчивается немного выше Майнца, в Мангейме, но этот путь – лучший плес. По пути два больших города – Бонн и Кобленц. <Собирается публика, заполняет открытую палубу. Кому же охота спускаться вниз, где большая кают-компания и столовая. И в такой теплый день только и можно сидеть на просторной палубе, без тента над головой и без наваленных тюков с товаром, через которые приходилось перелезать на голландском пароходе. Здесь все только для пассажиров, и все рассчитано на удобство. Но, видно, было немного таких удобных, комфортабельных кресел, как мое, т. к. я вскоре услышал за собой русскую речь, говорил густого тембра баритон:
– Представь себе, Женичка, не нашел такого кресла.
– Поищи же, Васинька, – просил молодой женский голосок.
– Весь пароход обошел и кельнера просил – нету, что хошь делай! Да вот этот клетчатый черт, может, встанет, я тогда для тебя, милая, и устрою.
Очевидно, клетчатым чертом оказался я.
– Да что ты громко говоришь, ведь он услышит!
– Все равно ни пса не поймет, разве не видишь англичанина.
На локотнике кресла у меня лежал Гид по Рейну английский, с ярко-красной обложкой, купленный еще в Амстердаме. Гид был издан остроумно, в виде большой складной гармоникой карты в крупном масштабе, где на берегах были изображены все замечательные замки, с мелким шрифтом названия и время постройки.
Я не оборачивался, и еще менее охоты было освобождать удобное место.
Покуривая трубку с английским табаком, которым также запасся в Амстердаме, наслаждался я красивейшим пейзажем, согреваясь под весенним солнцем и потягивая легкое вино…
Разговор соотечественников часа через два снова возобновился по поводу столь желаемого ими кресла. Я успел мельком взглянуть. Это была милая парочка: он – высокий брюнет, одетый богато, но безвкусно, с лицом какого-то мукомола с юга, из Херсона, а она, одетая с претензиями, по-видимому, той же породы и, судя по отрывочно долетавшим фразам, – чужая жена.
– Вот клетчатая обезьяна, – говорил он. – Словно зад-то у него клеем смазан, так и прилип, не может встать.
– Осторожней, Васинька!
Я стал вставать.
– Ну, слава богу, вот и пересядем на это самое первое место!
Неторопливо я сложил свой Гид, закурил трубку, взял плед и чемодан в руки, как бы собираясь покинуть место, и, минуту постояв, аккуратно положил чемодан и плед на кресло и пошел пройтись по пароходу, засиделся очень!
Франкфурт-на-Майне. Уголок старого города. Фото конца XIX в.
– Вот, черт-то паршивый! – послышалось в ответ.
Я шел решительно и не показывал вида, что понимаю.
Погуляв, послушал ритмический плеск колес, полюбовался чистенькой машиной пароходной, где блестел каждый винтик, вспомнил и наши волжские пароходы, когда на стоянках машинист лазил с тряпкой по шатунам и эксцентрикам машины, отирая масло и наводя порядок.
И снова устроился в свое место самого первого плана, т. к. предо мной никого не было, и вид был прекрасный, а сосед-немец был уже немного сзади.
Разговор парочки стал более неосторожен. Он уговаривал ее, что Фадей Степаныч все равно в Париж приедет только послезавтра, раньше не кончат сделки.
– А мы с тобой слезем в Кобленце, отлично переночуем и завтра поедем в Париж вечерком, а может, еше ночку проведем, уж, очень здесь приятно, тихо – и т. д.
Она млела и, видимо, предвкушала удовольствие, разговор перешел на шепот со смехом, игривое настроение так и сказывалось.
Я старался не слушать, но когда мы подплыли к Кобленцу, и, видя, что парочка приготовилась сходить на дебаркадер пристани, устроенный в виде помоста вровень с палубой, – я встал.
– Вот и он, кажется, сходит.
– Нет, опять положил вещи на кресло, это он так, поглядеть.
Когда парочка вышла, отдали пароходные чалки, и пароход медленно начал отплывать, я, стоя у перил палубы и глядя на парочку, провожающую наш пароход, громко крикнул:
– Желаю вам, Женичка и Васинька, повеселиться вдоволь!
– Боже мой, – воскликнула Женичка, – да ведь он русский! – и бросилась бежать по мосткам к стоявшим коляскам извозчиков. Васинька подобрал чемодан и картонку со шляпами и бросился за ней.
Я вернулся на свое место снова>[375].
В сладкой дремоте смотрел, как светлые волны омывали темно-серые каменные стены замка Пфальц, так прочно и гордо стоявшего на островке при излучине Рейна[376]. По высоким берегам густые заросли виноградников, ползущих к самому берегу, где вьется белая лента шоссе и линия железной дороги. Пустынно. И вспомнилась родная Волга с ее оживленными берегами и живописным пейзажем, хотя и без этих романтических развалин замков.
Уже в темном небе вырисовывался силуэт грузного романского собора в Майнце, и через час я заснул во Франкфурте-на-Майне.
Как изменился Франкфурт со времени, когда Гёте описывал родной город на страницах своей автобиографии «Поэзия и Правда»[377].
Теперь это – огромная биржа Европы.
Древняя часть города с типичными средневековыми домами приглажена до потери аромата старины, чем полны маленькие немецкие городки южной Германии. Древние улочки тонут в шумном городе, обезличенном эклектически Ренессансом и модерном архитектуры. Новая жизнь не вмещается в старые площади, а Франкфурт оживлен и деятелен: здесь перекрещиваются железнодорожные важнейшие пути Западной Европы, здесь, на родине Ротшильдов[378], куется деньга и упорно звенит наковальня капитала вдоль новых улиц и навсегда нарушен покой старого Франкфурта.
Какая ирония – в городе Гёте меньше всего искусства! Нельзя же считать обязательную чугунину стоящих, сидящих и скачущих кайзеров и поэтов за скульптуру. Даже даннекеровская Ариадна[379], стоящая перед дворцом, кажется мраморным пресс-папье на столе банкира. Пантеоном города служит биржа, и улыбаются здесь люди только тогда, когда получают хороший процент на свой капитал. <Скорее хочется за город, где глаз и ухо отдохнет от назойливой деловитости торгашей>[380].
Был концерт в зале Пальмового сада[381], где под огромными латаниями[382] отдыхали конторщики банков, попивая пиво и тупо слушая в обязательном порядке музыку, играющую по нотам четко и верно – и только. Какая скука и пышность!
После Франкфурта, в полутора часах езды, в крошечном городке Ашаффенбурге[383], где всего только десять коротких улиц, разбросанных по горе среди садов, я провел вечер. Близ старого замка, в саду небольшого старинного ресторанчика группа студентов, уезжающих на весенние каникулы, устроила свой ужин; бумажные фонарики освещали молодые оживленные лица, тут были и веселые горожанки, и береты художников, гитары и пение студенческих песен, и звон стаканов живительного рейнвейна, а кругом такая декорация: мост с каменной наивной скульптурой неведомых, забытых герцогов, домики, спрятавшиеся под огромными черепичными кровлями, и старинный фонтан, где мальчишки днем пускают игрушечные лодочки, и мирно бредут редкие горожане по улицам. Нет конок, трамваев, нет и извозчиков – возить некого и некуда! <Если бы не нужно уезжать, то здесь можно прожить долго, испытывая полный отдых. Какое-то сухопутное Лаго-Маджоре!
В этой коренной Германии я увидел ее старую архитектуру во всей сохранности и видел то заботливое к ней отношение, какое и является свойством и подлинной культуры. Охранение народного искусства здесь такое грамотное и так многому научает>[384].
375
Там же. Л. 67 об. –69.
376
Крепость Пфальцграфенштайн (нем. Burg Pfalzgrafenstein) – таможенный замок в Германии, по форме напоминающий корабль, расположен на небольшом острове Фалькенау посреди реки Рейн около города Кауб. Впервые упоминается в 1327 г.
377
Полное название автобиографического сочинения И.В. Гете, работу над которым он завершил в 1831 г., «Поэзия и правда: из моей жизни» (нем. Dichtung und Wahrheit: aus meinem Leben).
378
Во Франкфурте-на-Майне в 1744 г. родился основатель одной из богатейших и влиятельнейших финансовых династий Майер Амшель Ротшильд.
379
Известное произведение ученика А. Кановы скульптора Иоганна Генриха фон Даннекера во Франкфурте-на-Майне изображает Ариадну на пантере (1803–1804).
380
РГАЛИ. Ф. 964. Оп. 3. Ед. хр. 29. Л. 70.
381
Пальмовы сад – крупнейший Ботанический сад Франкфурта-на-Майне, расположенный на территории в 22 га на юго-западе города.
382
Латания (лат. Latania) – род пальм высотой 10–12 м с веерными листьями в верхней части ствола.
383
Ашаффенбург – университетский город в земле Бавария, в 35 км юго-восточнее Франкфурта-на-Майне.
384
РГАЛИ. Ф. 964. Оп. 3. Ед. хр. 29. Л. 70.