Ковентри

Мак-Киннон очень удивился.

— Ну, — заметил он, — я не могу судить об оружии, о котором ничего не знаю, но что касается Барьера… Я не физик и не математик, но мне всегда говорили, что теоретически невозможно прорвать Барьер… что это просто ничто, и это ничто не поддается никаким воздействиям. Конечно, можно перелететь через него, но даже это смертельно опасно…

— А если они нашли какой-то способ оградиться от воздействия поля Барьера? — предположил Мэги. — Но, как бы там ни было, нас это не касается. Суть дела в заключенном ими соглашении: Свободное Государство предоставляет технические средства и офицеров, а Новая Америка, население которой больше, дает солдат. А для нас это означает, что мы не сможем нигде показаться, иначе не успеем и глазом моргнуть, как окажемся в армии. Поэтому у меня возникло одно предложение. Я собираюсь смыться отсюда, сразу же как стемнеет, и отправиться к Воротам. Боюсь, что даже под столом меня рано или поздно найдут. Может быть, и ты пойдешь со мной?

— Вернуться обратно и попасть в лапы психиатров? — На лице Мак-Киннона был написан неподдельный ужас.

— Конечно… а почему бы и нет? Что ты здесь теряешь? Через пару дней вся эта проклятая страна превратится в Свободное Государство… и человек с твоим темпераментом по уши увязнет в неприятностях. Что плохого в том, чтобы спрятаться в уютной больничной палате до тех пор, пока все не уляжется? И не нужно обращать внимания на психиатров… просто рычи по-звериному каждый раз, как они сунут нос в твою комнату, пока они наконец не махнут на тебя рукой.

Дэйв отрицательно покачал головой.

— Нет, — медленно произнес он, — я не могу этого сделать.

— Что же ты собираешься предпринять?

— Пока еще не знаю. Наверно, подамся в горы. Буду жить с Ангелами, если придется. Я не против того, чтобы они молились за мою душу, если только они в нее не полезут.

Некоторое время оба молчали. Мэги обиделся на Мак-Киннона за неразумное, на его взгляд, упрямство. Дэйв продолжал энергично жевать поджаренную ветчину.

— Боже, да ведь это очень вкусно, — заметил он, чтобы нарушить неловкое молчание. — Я уж и не помню, когда ел такую вкусную пищу… Послушай!

— Что? — Подняв глаза, Мэги увидел, что Мак-Киннон испуганно смотрит в тарелку.

— Эта ветчина… она синтетическая или это настоящее мясо?

— Ну конечно, настоящее. В чем дело?

Дэйв не ответил. Ему удалось добежать до умывальника до того, как все съеденное покинуло его желудок. Перед тем как уйти, Мэги дал Дэйву немного денег, чтобы тот смог купить вещи необходимые в горах. Мак-Киннон пытался отказаться, но Сгиня не стал его слушать.

— Не будь идиотом, Дэйв. Я все равно не смогу воспользоваться новоамериканской валютой за пределами Барьера, а ты не сможешь выжить в горах без соответствующего снаряжения. Отсидись здесь несколько дней, пока Эд или Молли не достанут всего, что тебе необходимо, и тогда отправляйся… если не изменишь решения и не пойдешь со мной.

Дэйв отрицательно покачал головой и взял деньги. После ухода Мэги стало одиноко. Мама Джонстон и Дэйв остались в клубе, и пустые стулья тягостно напоминали ему о людях, насильно призванных в армию. Ах, если бы появился Грэмпс или однорукий… Даже Алек, с его отвратительным характером, составил бы ему компанию — интересно, наказали Алека за то, что он сопротивлялся при вербовке?..

Мама Джонстон стала развлекать его игрой в шашки, пытаясь поднять его явно плохое настроение. Он принял неохотное участие в игре, но мысли его блуждали. Он вспомнил слова судьи о том, что в космосе можно найти немало приключений. Но ведь это доступно только инженерам и техникам… Возможно, ему следовало заняться наукой или техникой, а не литературой — тогда сейчас он мог бы оказаться на Венере, посвятить себя тяжелому, опасному и благородному труду, а не прятаться от пугал в мундирах. Какая несправедливость… Нет, он не должен обманывать себя: эксперту по истории литературы не место на малоисследованной планете. Произошедшее с ним не было человеческой несправедливостью, а закономерностью, обусловленной его же собственным характером… Пора уж это признать…

Мак-Киннон с горечью думал о человеке, разбив нос которому он очутился в Ковентри. Возможно, он был «скрытым паразитом», как его назвал этот нахал, — но, вспомнив эту фразу, он опять почувствовал тот безудержный гнев, который навлек на него беду. Он был рад тому, что отделал того негодяя. Какое право он имел оскорблять людей подобными словами?

Он поймал себя на том, что думает с такой же злобой и о своем отце, хотя вряд ли смог объяснить какая тут связь. Эта связь не была очевидной, ибо его отец никогда бы не опустился до ругани. Вместо этого он улыбнулся бы самой нежной улыбкой и процитировал что-нибудь тошнотворное вроде того, что, мол, Бог терпел и нам велел. Отец Дэйва был одним из самых отвратительных тиранчиков, которые правили своими дамами под маской любви и добродетели. Он был из тех, кто поучает скорбно, а не гневно, подразумевая, что ему-то самому якобы еще больнее, — а потому умел найти альтруистическое объяснение любому из своих поступков. Убежденный в собственной безупречной праведности, он ни во что не ставил точку зрения своего сына и главенствовал над ним во всем — всегда в силу самых высоких моральных мотивов.

Когда Дэйва арестовали за неспособность преодолеть атавистическое стремление к насилию, отец отрекся от него, заявив, что очень старался сделать из, сына человека и теперь нисколько не виновен в столь плачевных результатах…

Легкий стук в дверь заставил их отложить шашки. Мама Джонстон не спешила к двери.

— Это не наш стук, — размышляла она вслух, — но полицейские обычно стучат громче. В общем, приготовься прятаться.

Мак-Киннон встал у норы, где прятался прошлой ночью, а Мама Джонстон пошла узнать, в чем дело. Он слышал, как она снимает засовы и отмыкает верхнюю дверь, а потом донесся ее голос, приглушенный, но очень напряженный:

— Дэйв! Иди сюда, Дэйв, скорее!

Мак-Киннон увидел Сгиню — он был без сознания, весь в крови.

Мама Джонстон пыталась поднять его обмякшее тело. Мак-Киннон поспешил к ней, и вдвоем им удалось отнести раненого вниз и положить на длинный стол. На минуту он пришел в сознание.

— Привет, Дэйв, — прошептал он, а на лице его появилось жалкое подобие его прежней добродушной ухмылки. — Кто-то покрыл моего туза.

— Да молчи ты! — оборвала его Мама Джонстон. Потом она обратилась к Дэйву: — Нам нужно доставить его к Доктору.

— Мне… мне… нельзя… этого, — бормотал Сгиня. Я должен… должен… попасть к Воротам. — Он умолк.

Пальцы Мамы Джонстон деловито ощупывали его тело. Из какого-то тайника на ее огромной фигуре появились ножницы, и она обрезала края его одежды, обнажив невероятных размеров рану. Она внимательно осмотрела ранение.

— Я с этим не справлюсь, — решила она, — но он должен спать, когда мы понесем его. Дэйв, принеси шприц из аптечки, что в умывальной.

— Нет, Мама! — Это сказал Мэги, голос его был сильным и звонким. — Дай мне стимулирующую таблетку, — продолжал он. — Это…

— Но, Сгиня…

Он оборвал ее:

— Хорошо, мне нужно показаться Доктору, но как, черт возьми, я попаду туда, если не пешком?

— Мы понесем тебя, разумеется.

— Спасибо, Мама. — Его голос потеплел. — Я в этом не сомневался, но такая процессия сразу привлечет внимание полиции. Так что дай мне таблетку.

Дэйв спросил, пока она копалась в аптечке:

— Почему бы нам просто не послать за каким-нибудь доктором?

— Есть только один доктор, которому мы можем доверять, и это Доктор. Кроме того, никто другой и гроша ломаного не стоит.

Когда они вернулись в комнату, Мэги опять был без сознания. Мама Джонстон хлопала его по щекам до тех пор, пока он не пришел в себя, усиленно мигая и ругаясь. Потом дала ему таблетку.

Сильное стимулирующее средство, неожиданный побочный продукт обычной угольной смолы, почти сразу оказало свое действие. Если судить по внешнему виду, Мэги был совершенно здоров. Он сел, пощупал пульс, отыскав его на левом запястье сильными, без малейшей дрожи, пальцами.