Удача

— То есть, сейчас придёт барон, скажет, ну не знаю. Скажет — прыгай. Ты будешь прыгать? — я обещала себе не удивляться его вопросам, поэтому осторожно кивнула.

— Мы, — я постаралась выделить это голосом. — мы будем прыгать.

— А я с какого перепуга? — ухмыльнулся муж. Сердце остановилось, отряхнулось от прилипшего камня и, решив приоткрыть дверь неожиданно нахлынувшему прозрению, застучало в другом ритме.

— Ты свободный?

«Та-дам!»

Глава 12

Максим Медведев

Ладно, разобрались, гостей можно не ждать. В храм не потащат. Ибо незачем, я там, оказывается, ночью был. Довела пьянка до женитьбы. Я усмехнулся. Слава Будде, девчонку не обидел ночью. Не то чтобы за мной замечалось, но всё ж таки. Решено, ни капли. А то, вон уже трактирщик как на бога смотрит. Легенды о моих гуляниях по деревне ходят, стыдно, товарищ капитан.

Я еще раз окунулся в реку, смыть мыло. Голову отмыл. Я оглянулся на берег, небольшой костер, разложенный мной, уже почти вскипятил котелок воды. Это на бритьё. Закинув отмытые волосы назад, я побрел к полотенцу. Сел возле костерка, и, в ожидании закипании воды, еще раз осмотрел украшение на левом плече. Мде. Изящная вещица. Лента, как из золотого кружева, шириной сантиметров десять. Узоры всякие, что-то вроде цепочек, вплавленных в отдельные переплетающиеся ленточки на половину толщины. И сидит, не так чтобы плотно, во всяком случае, вращается свободно, а слазить — ни в какую. И совершенно не мешается, будто я в нём с рождения хожу. Как же мне его нацепили? Стыков, вроде, не видать. Цельнолитое изделие. Вот прямо на руке и отлили. Форму из глины на руке чуть повыше бицепса вылепили и из тигелька золотом плюхнули. Я, конечно, пьяным мало что помню, но отлив из металла по руке в память бы врезался в любом состоянии. Я попробовал смять браслет, сильно сжав его рукой. Смотри-ка, пружинит, а форму не теряет. Может, не золото? Я хмыкнул — обидно, я что, золота не достоин? А как же черный костюм? Цветок в кармашке пиджака? Выкуп невесты, конкурсы дебильные, пьяная тамада? Свидетель, кадрящий свидетельницу, для соблюдения традиции, утверждающей, что так брак будет крепче? Я ещё раз прокрутил украшение, уже ногтём пытаясь найти стык. Вот цельный, хоть ты тресни. Магия, однако. Я сплюнул в сторону, вспомнив об этой непонятной, но являющейся постоянной, составляющей этого мира.

Я как раз обживал новое жилище, перекладывая печку. Через неделю за мной должны были заехать люди графа, чтобы отвезти на место, где находились какие-то механизмы, которые я обещался посмотреть и, по возможности, отремонтировать. Печка отчаянно дымила, а на капитальную перестройку не было времени. Сначала я грешил на щели в корпусе печи. Замазывание ничего не дало. Стоило открыть топку, весь дым пёр в комнату. Прочистил дымоход, вынеся несколько ведер сажи. Бесполезно, как, если верить старине Расселу, спорить с неизбежностью. Поупражнявшись в попытках вспомнить еще что-нибудь эдакое, философское (всё не руками работать), я плюнул и пошел к бессменному консультанту — Варламу. Само-собой, через «магазин», где, подумав, приобрёл два кувшина вина. Полчаса осматривания плюющейся дымом печки и живое чудо-юдо выдало вердикт:

— Две серебрушки.

— А ты не гулял, часом, босиком и с мокрой головой по морозу? — мне, в принципе, было всё равно на цену, но тут, именно что, дело принципа. Извините за тавтологию.

— Нет. — сказать, что Варлам удивился вопросу, было мало.

— Ну тогда я тебе говорил, сделай дверной проём выше.

— При чём тут мои прогулки и дверной проём? — консультант в печном деле нахмурился, пытаясь сам связать эти действия.

— Ну ты либо застудил головушку свою богатырскую, либо опять в проём не вписался, стукнувшись черепушкой, раз такие цены вслух произносишь. — я ухмыльнулся. — С цифрой я согласен, две. Наши разногласия начинаются в металле. Две медных и давай, вперед и с песней, солнце еще высоко.

— Серебряная монета, и ты всё делаешь сам, не смотря на высоту стояния Солнца. Я только говорю, что нужно сделать. — пошел на уступки, включаясь в процесс торговли, Варлам.

— Дружище, кто так торгуется. Цены обычно уступают, а не задирают вверх. — я сокрушенно покачал головой. — Насчёт твоей консультации я согласен, вещь стоящая. Но ты свою работу поменял на мою, и скинул на этом, всего лишь, серебрушку. Моя работа минимум золотой стоит. И только потакая твоему желанию посмотреть, как работают профессионалы: пол серебряка и у меня есть кувшин вина. — приподнял я цену навстречу.

— Пятьдесят медяшек и кувшин? — закручинился человек-гора. — Максим, при всём моём уважении к твоему стремлению к знаниям, накинь ещё. Ты же один всё и выпьешь. Мне бы понюхать успеть.

— Шестьдесят, кувшин вина, и в процессе обучения и работы можешь надо мной ржать.

— Семьдесят пять и два кувшина вина, ржать я буду в любом случае. — Варлам протянул руку для закрепления договора.

Я пожал руку, и, дождавшись восстановления кровообращения в отжатой конечности, выставил на стол оба кувшина.

— Рассказывай. — доставая стаканы и гладкое березовое полешко, сказал я.

— А полено зачем? — распечатывая кувшин, поинтересовался Варлам.

— Мне сок выжмешь — запивать, а тебе мякоть — закусывать. — я с серьёзным видом потянулся за еще одним стаканом, но, узрев вытянувшуюся физиономию товарища, не выдержал и расхохотался. — Варлам, ты меня убьёшь когда-нибудь. Кору обдери, рисовать будешь. Как ты мне объяснять собрался, на пальцах?

— А чего там объяснять, у тебя вход в колодец ниже верхнего края дверцы, — отмахнулся от меня Варлам. — тебе или переднюю часть печки перебрать, дверцу пониже сделать. Или перед колодцем стенку выложи, с верхним краем чуть выше верхнего обреза топки.

— А! Понятно, ежели вот, кое-что, но так оно, однако, ни что иное, как вообще. Рисуй, давай! Мне твои колодцы с топками, как тебе дуализм фотона.

Варлам покрутил перед собой лоскут бересты и так, и эдак. Вздохнул, выцедил стакан вина.

— Слушай, а давай мы тебе лучше постоянную тягу сделаем. — он виновато посмотрел на меня. — Неохота сейчас эту глину месить, камни на кладку подбирать, ждать пока просохнет. А там накопитель воздушный поцелее выбрать, и вот тебе и сквознячок. Только, тут придется серебрушку тратить, как не крутись.

— А поподробней? — я же вижу, технология новая, не обкатанная, но верная. Варлам бы зря не предложил, а мне только дай поэкспериментировать.

Технология новая, как же. Магия! Кроме аристократии в этом мире была магия. Собственно, аристократы и являлись магами, поголовно. Дар в роду слабел, усиливался, но, ни в коем случае, не затухал. Аристократы, допустившие затухание дара в семье, лишались дворянского звания, их имущество переходило короне, сами они отсылались на границу с Великой Степью, где быстро заканчивались под ежедневными мелкими набегами. И наоборот, родись в семье, пусть даже виллана-крепостного, ребёнок с магией, и семья тут же становилась свободной, а ребёнку присваивалось дворянство. Какие интриги крутились в этом магическом гадюшнике. Детей с проснувшимся даром, что вилланов, что аристократов, выкупали, воровали, усыновляли. Подкупались сильные даром маги для разбавления крови. Дочерей подкладывали под нужных людей. И все ради ежегодной повинности. Сдача в казну накопителей. Специальная служба — артефакторы, прямо-таки штамповали палочки из какого-то прозрачного камня. Круглые, прямоугольные, трёх и шестигранные призмы, длинной с палец и больше. Со значками-закорючками на плоскостях. Господа бароны, графы и прочие гранды с виконтами получали в казне эти самые прозрачные палочки, сообразно присущему дару, и в конце года должны были сдать их обратно, заполненными. Для государственных надобностей. Дар считался угасшим, если какой-нибудь кабальеро не мог заполнить месячный накопитель за месяц соответственно. В ком-то энергии было как в атомной бомбе, они за пару часов накачивали огромные, годовые накопители, кто-то целыми днями сидели над своим камешком, по капле пропуская энергию внутрь. Заполняясь, камень терял свою прозрачность и наливался каким-либо цветом, присущим определенной способности. Итого было восемь цветов и четыре формы при различных размерах, в зависимости от ёмкости. Четыре цвета стихийных накопителей с круглым сечением. Огонь — красный, вода — синий, воздух — жёлтый, и земля — зелёный. Три цвета на накопители в виде трёхгранной призмы — коричневый, серый, фиолетовый — на способности к оборотничеству, чтению мыслей и, я так понял, телекинеза. Те же три цвета, но уже для призм с квадратным сечением — лекари, внушение и телепортация. И отдельно стоящие друиды, с магией растений и шестигранной призмой грязно-зелёного, оливкового цвета. Отдавали накопители накопленное (интересное выражение) при прикладывании к торцу сплава серебра, золота и олова в определенных, жестких пропорциях. Кстати, эти пропорции были обязательны при чеканке серебряных монет, совпадение?