Страница 46 из 127
Теперь Ларсон полубил гулять в Центральном парке. А ведь, раньше, он считал это место слишком приличным для себя.
Стаи жирных голубей вяло перелетали меняя место дислокации в зависимости от наличия съестного у прохожих, которые подкидывали «бедным» пташкам куски хлеба. Голые стволы деревьев пропускали лучи солнца, которые едва грели, газоны по прежнему зеленели и неспешная жизнь огромного парка устало ждала зимы.
Старику нравилось сидеть на лавочке в Ист-Мидоу, наслаждаясь тем, что ему не надо было никуда спешить, его не охватывали заботы, как множество людей, которые здесь прогуливались с озадаченными лицами. Ему нравилось наблюдать за разнообразием прохожих, слушать вой сирен, множество гудков автомобилей, которые выли в пробках. Задрав голову вверх, старик скользил взглядом по стремившимся ввысь стенам небоскребов, которые в ясную погоду хвастались своими размерами.
Так он посидит еще немного и чутье подскажет, что пора…
Часы Ларсон не носил, не любил привязывать себя к этим двум стрелкам, которые подгоняли вперед и без того суетливое человечество. Он поднимался с лавочки, забирал красивый пакет, в котором лежал кофе и шел на автобус, ходивший по четырнадцатому маршруту. Его конечная остановка находилась неподалеку от кладбища Эвергринс, которое Ларсон посещал каждую неделю, если только не болел, вот уже девятнадцать лет.
Он не отрываясь смотрел в окно разглядывая знакомые улицы, которые прекрасно изучил путешествуя так почти год. Даже водителям он примелькался и те едва заметно улыбались, когда добродушный старик им кивал в знак приветствия, оплачивая проезд через специальный автомат.
Просторное место, отведенное под кладбище, лишенное помпезных могильных плит со скульптурами, было открытым и щедро освещалось солнцем. Стройные ряды могильных памятников, были разделены пешими дорожками, которые ответвлялись от основного прохода.
Ларсон за многие годы давно отбился от болезненных вопросов, которые рвали его душу и тыкали в необратимость. Теперь он ходил сюда со светлой грустью, которая стояла насмерть за своего хозяина и закрывала, до сих пор, копошившуюся вину.
Именно из-за него здесь появилось надгробие с двумя именами. Такая же, как и все остальные, она не выделялась ничем, но Ларсон нашел бы ее с закрытыми глазами.
В одной могиле были похоронены женщина и ее дитя. Это была девочка. Совсем младенец, на тот момент, когда случилась страшная трагедия.
Ларсон всегда покупал в цветочном магазине две розы, самые красивые и неизменно не жалел денег на эту скупую дань его роковому легкомыслию.
Розы подрагивали в морщинистых руках старика и он долго стоял над могилкой. Без слез, безмолвно рассказывая, о том, как скучает, как ему тяжело в мире без самых дорогих ему людей и что он надеется на их прощение, когда они встретятся. Он повторял эти слова каждый раз, будто молитву.
Розы укладывались на зеленый газон, после чего Ларсон протирал платком холодную мраморную плиту, вычищая пыль, набившуюся в бороздки букв.
«Аманда Г. Стефани Г. Любимые жена и дочь»
Погода упорно не сдавалась и совершенно не собиралась портиться. Ларсон задержался дольше. Перебирая в памяти размытые годами лица любимых людей. Он вдоволь вынес горя, отчаяния, унижений, которые неизменно тянули за собой злобу, пустоту и безразличие.
Старик знал, что его искупление за страшную трагедию, вина за которую лежала полностью на нем, подошло к концу в тот момент, когда он встретил невинное создание. Молодая девчушка, которой неведомы были ни любовь, ни забота, спокойно сносила, сыпавшиеся на нее удары от неугомонной жизни. Ей то, за что?
Приняв эту встречу за знак, Ларсон неустанно благодарил небеса за столь щедрый подарок. Ему вернули частицу семьи и одарили крышей над головой. Он даже почувствовал себя снова человеком, а не куском мяса, которому суждено было смиренно ждать кончины, подгоняя костлявую, которая, казалось бы наслаждалась театром человеческих страданий и специально дарила лишнее время…
Именно лишнее. Для бездомных, никчемных, никому не нужных людей…
В какой-то момент Ларсон вздохнул, горько улыбнулся и тихо попрощавшись пошел прочь от этого тихого места.
После, Ларсон навестил своего приятеля Дага в ночлежке, ловя на себе косые недовольные взгляды уже бывших друзей. Их лица ничуть не смягчались, даже когда он приносил еду и Даг посоветовал ему не стараться в дальнейшем поддерживать связь с этим местом.
Ларсон молча кивал и в который раз удивлялся твердости характера Эммы, которая спокойно выносила жуткий аммиачный запах экскрементов, мокрый кашель чуть ли не каждого второго обитателя этого убогого места, а самое главное, она напрочь была лишена страха, который внушали пустые глаза обиженных жизнью людей, которым по большей части нечего было терять.
Сегодня воскресение.
Будет продолжение затянувшейся на две недели шахматной партии, много бутербродов, кофе без кофеина и ненавязчивая беседа.
Ллойд с недавнего времени больше не спрашивал за Эмму и все меньше смотрел Ларсону в глаза. Нетрудно было догадаться, что у него появилась девушка.
Ларсон не задавал вопросов и Ллойд молчал. Это была странная дружба, но довольно искренняя. Старик понимал, что Ллойд приходил к нему за тишиной, словно прячась от назойливого мира, который был явно ему в тягость. Они оба сходились в своей хвори, только по разным причинам…
Автобус пришел четко по расписанию и путь до дома занял четверть часа. Ларсон сошел на одну остановку раньше, чтобы пройтись немного и зайти в овощную лавку, которую содержал говорливый индус Суман.
Ларсон стал его постоянным покупателем, когда врачи рекомендовали добавить больше фруктов и овощей в рацион. Согласно кивая головой, старик клятвенно обещал так и поступить, но в мыслях давно послал дорогостоящих обормотов куда подальше. Хватит с него и бульона, который он поглощал в качестве профилактики приступов гастрита, которые порой изрядно донимали старика.
Но у Сумана были совершенно бесподобные яблоки, ароматные и сочные, одно удовольствие было вонзаться в них зубами, которые почти в полном составе сопровождали Ларсона в его преклонные годы.
Колокольчик на двери тихо звякнул и индиец тут же вынырнул из подсобки, чтобы сложить руки в намасте и завихляться, как это делают добродушные псы.
Лярсон, добрий день добрий день, — мягкий акцент забавно коверкал слова, вызывая улыбку.
Два ряда белоснежных зубов засияли на фоне темной кожи мужчины.
Здравствуй!
Позвольте я вам помогу, — индиец театральным жестом выдернул фасовочный пакет и резко встряхнул им в воздухе. — Яблоки, как обычно?
Да, только чуток больше.
Ларсон вознамерился угостить Дебби Сандерс, которая на него в последнее время зверем смотрела. Дебби выплевывала приветствие, когда Ларсон, чувствуя за собой вину особо приветливо здоровался с рыжей соседкой. Порой она еще недовольно фыркала и отворачивалась демонстрируя надменный взгляд, который должен был задеть за живое самого непробиваемого циника.
Ларсон пропускал все мимо ушей, зная, что время залижет эти мелкие царапины на впечатлительной натуре мисс Сандерс.
Очень хорошо, — глаза Сумана загорелись. — Как ваше здоровье, Лярсон?
Не жалуюсь…, - с неохотой ответил старик, догадываясь, что тема для разговора выбрана бездонная.
Выглядите отлично!
В огромному облегчению дверь снова звякнула и в магазин зашла полноватая женщина.
Добрий день! Рад вас видеть, — тут же затараторил индиец, впиваясь взглядом в прилавки, к которым подошла покупательница. Он то знал, что люди к нему заходят честные, но все равно, как хорошему хозяину за всеми нужен был глаз, да глаз.
С вас восемнадцать девяносто шесть.
Ларсон сунул руку в карман и достал двадцатку. Он никогда не брал с собой много денег. Набор его желаний был скудным, но их воплощение делало его счастливым.
Суман протянул сдачу и пакет с яблоками.
Хорошего дня, Лярсон!
Ага…и тебе, — не глядя на говорливого хозяина магазина Ларсон кивнул и поспешил к двери, радуясь, что «легко» отделался.