Считая шаги

— Просто расскажи правду, Эмма, — голос Ллойда дрожал и выражение его лица на мгновение заставило ее усомниться, что она имеет право заставлять его так страдать.

— О чем?

— Не смей делать вид, что все нормально!!! — Ллойд закричал так, что стекла в окнах зазвенели. — Не смей подсовывать мне очередную ложь и отнекиваться! Разве ты не видишь, что я только тобой и живу! Я люблю тебя и не пытайся меня убедить в обратном! Слепая дура! За кого или за что ты уцепилась?! Что за причины у тебя? Только не говори, что силы ты черпаешь от работы, Хьюго или близких людей! У тебя нет никого и ничего! Селестино выжмет из тебя все деньги, которые только сможет, друзей у тебя уже нет, потому что ты от всех отдалилась, а Ларсон… Даже он тебя не узнает! Ты одна… Одна пытаешься вершить самосуд, расставлять все на свои места!

Он не просто кричал, это была и мольба, и приговор, и почти сожаление о той жертве, которую Ллойд принес ради Эммы, только он не знал во имя чего. Ларсон рассказал, что она видела кто на нее напал, но до сих пор этот человек ходит безнаказанным, потому что дело закрыли за не имением доказательств, якобы у нападавшего было представлено железное алиби. Адвокат по-зубастее, быстро решил бы эту проблему, но в то время не то, что в суд ходить, вообще, ходить не могла, не говоря уже о желании разговаривать или просто дышать.

Эмма чувствовала с какой болью и мольбой Ллойд обращался к ней и свято верила, что ограждает его от разочарований и краха, которые непременно нагнали бы их отношения рано или поздно. Его признание бальзамом пролилось на сердце и всколыхнуло чувства, которые должны были давно почить с миром. Помимо собственной воли, она была признательна этому мужчине за то, что он видел больше других и понимал ее больше чем, кто бы то ни было.

— Не тебе судить, моих друзей и семью! — сдерживая возмущение, Эмма попыталась защититься, но ее голос прозвучал неуверенно, а руки пришлось с силой сцепить, чтобы не броситься к Ллойду в объятия.

Он стоял около двери словно перегораживал собой выход и комната от этого будто в несколько раз уменьшилась.

— Семью?! — задохнувшись от проявляемой этой женщиной упертости, ухмыльнулся Ллойд. — Это ты про старика, которого ты подобрала с помойки, как котенка?! Отмыла, накормила и показала место, где он может спать… Это не семья! Ты и понятия не имеешь, что это означает, со своими условными знаниями, которые тебе вбили абсолютно чужие люди! Семье, обычно, доверяют свои проблемы, их пытаются решить вместе и принимают поддержку и помощь, потому что это есть часть той любви, которую испытывают близкие люди… Ладно я, но ты не видишь, как страдает Ларсон? Ты и через него переступишь?

С каждым словом, Ллойд медленно подходил к Эмме все ближе и ближе, отчасти твердо веря в каждое произнесенное слово, но понимая, что это может быть преподнесено намного мягче, от того звонкая пощечина обожгла его лицо слишком внезапно.

Повисла оглушительная тишина и только благодаря этому эти двое могли услышать глухой звук падения.

Эмма перевела глаза полные слез, навернувшиеся от услышанных обидных и правдивых слов и со всех ног бросилась в гостиную, где на полу лежал старик. Ллойд подлетел через секунду и приложил пальцы к шее, нащупывая пульс на артерии.

— Звони в скорую! — резко бросил Ллойд, понимая, что подрагивающая под кожей старика артерия вот вот станет неподвижной.

Эмма будто во сне смотрела на бледное морщинистое лицо, она не помнила, как набрала номер, не помнила приезд скорой и как Ларсона погрузили на носилки, не помнила, как врач неотложки по приезду тут же начал делать старику искусственное дыхание и массаж сердца, не помнила, как ее погрузили в машину и громко взвыла сирена.

Вот она собиралась пить чай и коротать в тишине вечер, перекидываясь с любимым ворчуном версиями ответов на любимые им кроссворды, строить однобокие планы на следующий день и быть уверенной, что ни одна жестокость в этом мире ее уже не удивит. Но жизнь изворотливо умудрилась в очередной раз пнуть в пульсирующую рану, которая находилась где-то слева в груди.

Казалось, что Эмма закрыла глаза, потом открыла и очутилась в больничной палате, где над ней стояла женщина врач и с серьезным лицом, доходчиво объясняла что-то про ишемический инсульт, искусственную кому и маленькие шансы на удачный исход. Когда ее голос смолк, Эмма подумала, что происходящее, это просто сон, а потому отвернулась от страшной картины представшей перед ее глазами — лежащего на больничной койке старика, опутанного трубками, в окружении мигающих мониторов — словно это было зеркальное отражение ее самой два года назад.

Но едва она шевельнулась, ее обняли сильные руки и стало хорошо, спокойно и темно.

Ллойд сжимал в объятиях девушку, которая напоминала манекен и будто не понимала, что с ней происходит. Доктор несколько раз спросила, в порядке ли она, но ответа не последовало, лишенный тревоги взгляд устремился на Ллойда. Медикам не нужны были обмороки с впечатлительными родственниками пациентов, а потому женщина с облегчением вздохнула, когда тот утвердительно кивнул.

Никто не обещал чуда, Эмме разве что не сказали, что для этого возраста подобные случаи не редкость — подготавливая к горькой правде неумолимой статистики по смертности.

Удивительно, но она не проронила ни слезинки и не произнесла ни слова, а когда Ллойд попытался отстранить ее от себя и предложить немного отдохнуть в раскладном кресле, то понял, что она уже почти спит. Ее голова безвольно упала вниз и поначалу казалось, что она потеряла сознание, но столь необычную реакцию посторонний человек принял бы за черствость и безразличие, а брошенные в злости слова можно было заносить в раздел истины, только Ллойд понимал, что именно так выглядит человек, который больше не в силах выносить потрясения. Последняя стадия отчаяния и пустоты не разорялась ни на стенания, ни на слезы… Даже бессмертная надежда не могла пройти по этому выжженному полю.

Телефон в кармане вибрировал не переставая с час. Уложив Эмму в кресло, Ллойд вышел из палаты и перезвонил матери, которая успела довести себя до истерики. Ее голос дрожал, она явно плакала… Это была мешанина из вопросов о том в порядке ли он, где он находится, почему не отвечает, где Стивен, который тоже не отвечает на звонки, обвинений в адрес Селестино и яростное желание не быть одной, когда со всех сторон навалились проблемы.

Таким нехитрым образом Ллойда ставили перед выбором, который был далеко не очевидным. Но как он мог пренебрегать слезами матери и отбиваться от сил, которые его тянули обратно к уснувшей от горя женщине, которую он любил?

Руди примчался минут через десять, после того, как Ллойд прихватив «тревожную кнопку», воспользовался ею.

— Что с ней? — только и спросил Грандер.

— Нет, с ней все в порядке… Ну, как! Насколько это возможно, — устало пояснил Ллойд. — Ларсон…

Руди понимающе кивнул и не задавая больше вопросов замер около палаты, принимая, таки образом на себя заботу об Эмме. Коротко рассказав о случившемся, Ллойд высказал свое мнение о том, что ее не стоит оставлять одну и ему показалось, что Руди понял его правильно во всех смыслах. Мужчины обменялись номерами телефонов на всякий случай и испытывая огромное желание отключить свое сознание в точности, как и Эмма от творящегося вокруг хаоса, Ллойд понесся к матери.

Дороги были загружены, час пик, пробки, ругань, непрекращающаяся какофония гудков и притихший мобильный, бесили с каждой минутой все больше и больше. Наконец из серпентина дороги, вырвался район дорогих домов лепившихся друг к другу на склоне горы. Слишком много навалилось проблем за раз, Ллойд даже не заскочил домой, чтобы бросить чемоданы и переодеться.

В голове только уложилось, на удивление спокойное лицо Селестино, когда тот пообещал, что пропавшее дело, окажется в руках Ллойда в ближайшее время, мозг еще работал над видом бездыханного тела старика, который стал всеобщим дедушкой для Эммы, Арти и Ллойда уж точно. Все с улыбкой выслушивали многочисленные шутки о скорой смерти и вот эта костлявая сегодня буквально подмигивала, будто спрашивая «Что не ждали?». И это липкое чувство вины, будто именно он, был причиной того, что у старика не выдержали нервы — каждое слово, которое было адресовано Эмме, вонзилось ведь не только в нее, их слышал и Ларсон.