Повесть об Анне

– Что у вас в кармане? – медленно повторил профессор.

– Шариковая ручка.

– Хорошо.

На несколько секунд в кабинете наступила тишина. Снаружи, за окном, на козырьке сидел голубь. Приподняв свои крылья, он замер, просушивая перья в солнечных лучах. Леонид и профессор, оба, смотрели на голубя. Каждый думал о своем.

– Сегодня ночью был дождь, – произнес Охрименко.

– Да, был.

– Как спали?

– Хорошо.

– Что-то необычное происходило?

– Например? – задумался Леонид.

– Например, Анна заходила ночью в вашу палату?

– Да, было такое.

– И что? Зачем заходила?

– Она разбудила меня и рассказывала о том, как древний философ обманул императора. Очень интересно было, хотя… – печально вздохнул Леонид. – Она мне это рассказывала, как историку.

Леонид, казалось, наконец-то пришел в себя и стал самим собой. В эти моменты, когда мужчина осознавал и признавал, что не был ни историком, ни физиком, он становился единой личностью, лицо его казалось посветлевшим, а здоровый румянец на его пожилых щеках придавали коже и характеру заметные оживленные оттенки. Охрименко радовался таким моментам, так как именно ему однажды впервые удалось собрать все части рассудка Леонида в целое.

– Она просто пришла и начала рассказывать о философе и императоре?

– Ну не только об этом она говорила… Философ его обманул, а затем предложил рабам с башни разбрызгивать воду, тушить огонь в городе…

– И что?

– Ну, я поблагодарил ее за рассказ, и она ушла.

– Не могу понять, – нахмурился профессор, – почему вы ее просто не прогнали? Она ведь вас разбудила, прогнать было бы нормальным. Да и чем для вас ее рассказ мог оказаться полезен?

– Я не мог уснуть потом. В моей комнате громко начали спорить Федор, который физик, с Левтаном, который историк. Ведь разбрызгивать воду тогда не могли, насос-то еще не был изобретен, верно?

Охрименко уже слыхал от коллег, что Анна не раз провоцировала Леонида на внутренние его споры с самим собой, не раз уже будоражила в нем внутренние конфликты. Теперь профессор окончательно понимал, что она специально подливает масло в огонь его заболевания.

– Да и как же я могу ее прогнать, – развел руками Леонид, – это ведь Анна.

– И что?

– Она очень… Хорошая…

– Вы хотели сказать хорошенькая?

– Нет, господи, вы что! Она в дочери мне годится, я хотел сказать хорошая.

– Вы так считаете?

– Конечно! Она очень мудрая и не по годам образованная!

– Ладно, пусть так и будет. Но то, что я вам говорил по поводу острой необходимости помнить все наши с вами достижения, вы запомнили?

Голубь, который сидел за окном встрепенулся, поправил крылья и взлетел, направившись в сад клиники. И снова оба мужчины смотрели в окно, продолжая размышлять. Но на этот раз в полном согласии друг с другом.

– Помните о том, что вы – Леонид. Не Федор-историк, не Левтан-физик. Не допускайте внутренних споров и разногласий. Игнорируйте навязчивые мысли, ловите себя на том, что вы не можете знать то, о чем думаете или говорите. Как-то вы рассказывали мне, Леонид, что заняты исследованиями в области… Напомните, в области чего?

– Был занят… В области систематематики.

– Ну вот, – улыбнулся профессор. – Уверяю вас, что и науки-то такой не существует. Ваш разум сам ее придумал, соединив слово «система» и, полагаю, слово «математика».

– Да уж, – стыдливо прикрыв лицо, взялся за голову Леонид.

– Ничего страшного, – махнул рукой профессор, – главное, чтобы вы осознавали, как все происходит на самом деле.

На столе у профессора зазвонил телефон. Он снял трубку.

– Профессор, – послышался в трубке голос медсестры Светланы, – проснулась Анна. Она собралась и направилась к вам.

– Хорошо, работайте, – ответил Охрименко, подразумевая, что, когда Анны в палате не будет, санитарам необходимо зайти к ней и сменить в двери замок.

– Хорошо, – поняв намек, ответила Светлана. – Я помню.

– Ну что ж, – произнес Охрименко Леониду, положив трубку, – на сегодня все. Мы с вами друг друга поняли. Я очень-очень рассчитываю на ваше благоразумие.

– Спасибо большое, – вздохнул Леонид, ощущая облегченность, словно из безнадежно зияющей раны души вытащили острый камень. – Спасибо. Вы мне помогли, спасибо. Потерялся я немного…

– Здравствуйте, – послышался тихий девичий голос в дверях.

– Анна! Привет! – улыбнулся Леонид.

– Здравствуйте, – повторила девушка, смиренно наклонив голову и хлопнув ресницами.

– Проходите, Аня, – сказал профессор. – Ну а вы, дорогой мой Леонид, на сегодня свободны.

– Еще раз спасибо!

Леонид крепко пожал профессору руку и вышел из кабинета.

В кресло села Аня. Профессор Охрименко смотрел на ее милое, юное лицо, светлые глаза и стеснительный взгляд. Самый тяжелый его пациент сидел сейчас перед ним. Он достал несколько листков с распечатанными вопросами и протянул их Анне.

– Это мне?

– Вам, Анна. Немного тестов. Возьмите ручку, вон там лежит с краю на столе… Уделите минут пять этим вопросам, а я пока займусь своими делами. После теста мы с вами немного побеседуем.

*    *    *

Станислав Сергеевич собрал некоторые бумаги, позвонил доктору Бергману по поводу своего сына Кости, затем позвонил жене. Неврологи детской больницы, в которую Костю собирались класть, были в сборе, дома жена уже собрала множество вещей маленького мальчика. Сам Бергман был уже на пути в больницу, а на этого опытнейшего врача Станислав Сергеевич возлагал огромные надежды.

Намечающийся консилиум, собранная команда специалистов, каждый из которых был в курсе заболевания Кости, новая, приготовленная палата, концепции обследования – все это основательно укрепляло веру Станислава Сергеевича и его жены в победу. В замечательном настроении, нервном экстазе с неприкрытой, хотя еще и безосновательной, радостью, он удаляется из больницы на несколько дней, а, может, и недель.

Сейчас Костя спит, жена Станислава терпеливо ждет мужа дома, собирая также и свои вещи, понимая, что какое-то время она будет тоже жить в палате, рядом возле своего ребенка. Она будет рядом до тех пор, пока ей не перестанет становиться страшно. В районе шести часов вечера к консилиуму должен присоединиться и профессор Охрименко. Хоть он и Станислав Сергеевич – не неврологи, а профессиональные психиатры, тем не менее оба там будут присутствовать: один ведь как никак отец Кости, а второй – друг семьи и человек, который больше всех участвовал в процессе.

Двери кабинета главного врача Станислава Сергеевича закрываются на ключ, и он покидает больницу, следом за ним ее покинет профессор Охрименко, но, лишь когда завершит тестирование пациентов. Медсестра Светлана также надеется на лучшее. Многие боятся и переживают, искренне желая снова видеть главного врача счастливым как однажды, когда он узнал, что у него родился сын – по-настоящему счастливым, умиротворенным.

*    *    *

Анна окончила тест, передала профессору Охрименко листок с расставленными ответами. Он приколол его к остальным ее листкам с прошлыми тестами.

– Подковырчатые вопросы, – ухмыльнулась Анна.

– Подковырчатые? – поправил очки профессор. – Это как?

– С подвохами.

– Полагаете? – задумчиво сдвинул брови Охрименко. – Только эти такие? Или предыдущие тоже были?

– Только эти. Предыдущие обычные.

Профессор сложил перед собой руки, вновь поправил очки, и посмотрел на Анну. Под густыми светло рыжеватыми, по большей мере седыми, бровями, в диоптриях его линз скрывалась пара молодых, серых глаз. Взгляд его острый, отчасти суровый, всегда был очень проницателен и свеж. Не по себе часто было от этого его взгляда и больным и здоровым – этакий «взор психиатра», от которого хочется скрыться, который, казалось, видит в тебе лишь стержень патологии, исключительные вариации отклонений от норм. Взгляд, будоражащий точностью, ищущий истину в уголках самого бесценного сокровища – человеческого «я».