Земля Обетованная

На этот раз Лена хорошо подготовилась к побегу, она собрала два рюкзака, положив туда еду и всё необходимое.

Мы прошли, не спеша, мимо шаманской юрты. От Петрушек до села Оймур было не более шести-семи километров. С самого начала пути мы берегли силы, не бежали, словно угорелые, как накануне утром, когда пустились в бега, забыв обо всём на свете. Часто останавливались, сверяя свой маршрут с картой. Вся долина до Байкала погрузилась в сон. Спали строители нового мира в своем зарождающемся очаге цивилизации в пансионате "Петрушки", спал шаман в юрте на своём средневековом стойбище. Луна отражалась рассеянным светом от поверхности озёр Глухой Сор, Масовое и Цаган. На северо-западе светились своими водами ещё три озера, расположенные друг за другом: Кислое, Харахойкинское и Курное. Над Байкалом по-прежнему стояла стена плотного тумана. Тени от редких кустов ложились чёрными пятнами на белую солончаковую землю. Травы почти не было видно.

Подойдя к границе густого тумана, мы с Леной переглянулись и, взявшись за руки, как маленькие дети, и набравшись мужества, ступили в неизвестность. Некоторое время мы брели ощупью, как слепые. Предусмотрительная Лена по дороге подобрала палки, которые нам сейчас очень пригодились. Мы ступали по мягким кочкам, спотыкались, падали, поднимались и шли дальше. Вскоре мы ощутили под ногами твердую почву. Диск луны совсем увяз в плотном тумане, и нас окутала белая непроглядная темнота. Боясь, что мы можем начать кружить по кругу, я остановился.

– Что случилось? – спросила Лена.

– Но у нас нет компаса. Как мы дойдем до Оймура? Мы же можем заблудиться.

Лена задумалась. Я пытался рассмотреть её фигуру, но дальше локтя своей вытянутой руки ничего не видел.

– Зря мы отправились с тобой, – сказала она. – Надо возвращаться.

Это меня взорвало.

– Ты, что же, собираешься со всеми спать подряд! – вскричал я, но тут же осёкся.

Лена молчала. Я пожал её прохладную руку и извинился.

– Если ты не хочешь, чтобы я это делала, придумай что-нибудь, – сказала она спокойно.

Я снял с себя свитер, намотал его на конец палки и поджёг, как факел. Темнота чуть-чуть отступила, я мог видеть Лену, под ногами образовался светлый полукруг, идти стало легче.

– Вот видишь, – подбодрила меня Лена, – если ты захочешь, то всё можешь сделать.

Некоторое время, как нам казалось, мы шли по прямой линии, придерживаясь прежнего курса. Вдруг неожиданно факел погас. Я хотел зажечь его снова, но, к своему ужасу, обнаружил, что потерял спички.

– Что такое? – спросила Лена, почувствовав мое замешательство.

– Спички. Пропали спички.

– Куда же они делись?

– Не знаю. Я их положил в карман, но они исчезли.

– Может быть, ты их обронил?

– Не знаю. Не должен был.

– Уж не хочешь ли ты сказать, что их у тебя украли? – засмеялась Лена.

– Все может быть.

– Ты меня не пугай, – попросила она. – Я и так за эти три дня натерпелась страха.

Некоторое время мы молча стояли в темноте, соображая, что нам делать дальше.

– Ну, придумай что-нибудь еще, ты же можешь, – наконец, в темноте раздался ее голос. – Не стой так, а то я сойду с ума.

Я не знал, что делать, пребывая в полном отчаянии. Вокруг нас царила такая тишина, что звенело в ушах. Вдруг, прислушавшись, мы уловили неясное пенье. Откуда-то издалека доносились то ли детские, то ли женские голоса. Судя по монотонной мелодии, исполнялась какая-то бурятская песня, похожая на ёхор.

– Ты слышишь? – спросила меня, обрадовавшись, Лена. – Значит, не все люди погибли. Похоже, что песня доносится из того бурятского села.

– Оймура, – вспомнил я его название. – Идём.

И мы двинулись по направлению звучащих голосов. Вскоре наша палка уперлась в деревянную стену. Это была рубленая шестиугольная бурятская юрта. Мы ощупью стали обходить ее один угол за другим, но конца-края ее не было.

– Да где же двери? – вскричал я, теряя терпение.

– Похоже, что у этой юрты нет входа, – сказала Лена.

– He может быть! Не могли же буряты, построив юрту, забыть прорубить вход, – сердился я.

Вдруг над самым моим ухом раздался дикий хохот. От неожиданности я вздрогнул.

–Что это? – испуганно вскрикнула Лена.

– Не знаю, – произнес я шепотом, поймав в темноте ее руку.

Я чувствовал, как Лену охватила дрожь. В эту минуту и мне самому было не лучше. Пение и детские голоса доносились со стороны темнеющих на фоне тумана строений. В селе воздух показался мне более разряженным, я задыхался. Так мы некоторое время стояли возле шестиугольной юрты без дверей и окон, напрягая слух и всматриваясь в сторону темных построек, как вдруг на соседней юрте, которая тоже казалась необитаемой, появился квадрат света, и из него вышла странная старуха с седыми волосами. Она была сгорблена в три погибели, но на ней красовалось чудное бурятское национальное одеяние. Длинный халат, вышитый бисером, был подпоясан зеленым длинным кушаком, из ушей, с плеч и ниже подбородка свисали серебряные украшения, носки унтов загибались кверху. Старуха держала во рту серебряную трубку. Какое-то мгновение её освещал квадрат света, затем он захлопнулся, и опять все погрузилось в мрак, только огонек трубки и звук мерно покачивающихся побрякушек выдавали во тьме траекторию ее движения. Но перед тем, как потухнуть свету, я заметил, что она посмотрела в нашу сторону каким-то странным проницательным взглядом, ничего не сказала и пошла, ковыляя, своей дорогой. Пение и детские голоса мгновенно прекратились. Мы слышали лишь шарканье подошв ее унтов и побрякивание серебра. Поддаваясь какому-то инстинктивному чувству, мы последовали за ней. Ни я, ни Лена не проронили ни слова. Старуха пересекла довольно просторный загон для скота, огороженный жердями, обогнула строение, напоминающее общественный амбар, миновала колодец и остановилась возле плетня на окраине села.

– Вы из какой деревни? – спросил ее старческий голос, напоминающий скрип мельничных жерновов.

Мне показалось, что она спрашивает темноту, так как она стояла к нам спиной.

– Мы не из деревни, – ответила Лена. – Мы приезжие.

– Приезжие, значит, разбойники, – ответил ее скрипучий голос. – Вот ты останешься здесь, так как ты сказала первой, а он уберется.

И она расхохоталась, давясь кашлем. Мне стало не по себе от ее слов. Я хотел ей что-то возразить, но не услышал своего голоса. Лена вцепилась мне в руку чуть повыше локтя. Она вся дрожала, как осиновый лист.

– Пришли здесь, все уничтожили и еще суются, куда не надо, – ворчала старая карга.

Она, заслонив ладонью глаза, как от солнца, смотрела через плетень в темное поле, скрытое белым туманом.

– Да что же он не едет? – опять ворчливо проскрипела старуха.

– Кто, бабушка? – наконец, переведя дыхание, спросил я.

– Шаргайн Худун Шумар, сын Шаргая Шумара.

– Вы его ждёте? – пытался я разговорить ее, чтобы немного задобрить. – Может быть, мне чем-то помочь вам?

Старуха резко повернулась ко мне, и я вдруг увидел при слабом мерцании огонька трубки её страшные глаза, лишенные зрачков.

– Помочь, говоришь? – она вдруг захохотала, отчего дрожь пробежала по всему моему телу, а на лбу выступила холодная испарина.

– А пошлю-ка я тебя за ним в Кудару, чтобы ты его поторопил, а то он никогда не соберётся на сходку, копается, копается и приходит последним, когда должен быть первым. Все равно девушка остается здесь.

И вдруг я почувствовал, как Ленины пальцы, сжимавшие мой локоть, расцепились, я повернулся к ней и ахнул. У стоящей недалеко от нас рубленой из дерева шестиугольной юрты открылся квадрат света, и в то же самое мгновение какая-то неведомая сила сорвала с плеч Лены рюкзак, который пулей влетел в сияющие двери. Вслед за этим той же силой увлекло туда Лену. Я пытался схватить ее за руку, но было уже поздно, сияющий квадрат закрылся. Я ощупал все бревенчатые стены юрты, но нигде не нашел ни окон, ни дверей. Я стал стучать кулаками в стену, но не услышал никакого ответного звука. За моей спиной раздался опять скрипучий смех старухи, чередующийся с кашлем.