Двигаться дальше

— Приступай, Оказаки! — крикнул он.

Я дождался, пока люлька доберётся до меня, и прикоснулся к фонарю. Сразу видно, что тяжёлый, но уже носил такие, а сейчас-то всего и надо что поднять его, закрепить…

Ох.

Мне его не поднять.

Одной левой я его не удержу, а двумя… тем более не удержу. Эту боль не могу превозмогать, она вырубает как кирпич по затылку. Если я его уроню…

Спокойно, Томоя, спокойно. Время у тебя есть, Юсуке поругает за нерасторопность, но лучше это, чем полный провал и разбитый фонарь. Может, удастся подлезть повыше…

Нет, не удастся. Его в любом случае придётся поднимать, как поднимать и правую руку. Разве что осторожно, всё-таки попробовать… но я не знаю точной границы, начну поднимать осторожно — и вырублюсь. И даже если вставлю в пазы… мне надо будет удерживать его одной рукой, а второй вставлять болт и закручивать…

— Оказаки?

— Сейчас-сейчас! — блин, как быть? Висеть, ничего не делая? Признаться, что не справляюсь, и рассказывать о травме? Пытаться и терять сознание?

Все три варианта ведут к увольнению.

При одной мысли об этом я встрепенулся и решительно взялся за фонарь левой рукой. Выполню, спокойно выполню. Надо всего лишь его поднять, так вот, аккуратно, вроде выходит…

Руку повело, а вместе с нею и фонарь. Я лишь каким-то чудом удержал его, наполовину опустив обратно в люльку. Так, не свезло, сейчас ещё раз и…

Юсуке взобрался на столб и выхватил у меня фонарь прежде, чем я успел поднять его во второй раз. Абсолютно молча он вставил его в паз, взял болты с отвёрткой, закрутил всё что надо, бросил мне «Спускайся» и направился вниз. Я послушно стал спускаться, по пути лихорадочно соображая, чем бы оправдаться. Может, сказать, что загулял на вчерашнем дне рождения? Не вариант, но всё лучше, чем…

— Оказаки. — спросил Юсуке, когда я наконец встал на землю. — Что у тебя с правой рукой?

— Что? Да всё в порядке у меня с рукой, я просто это…

— Оказаки, если сейчас опять солжёшь, то я буду писать рапорт о твоём увольнении. — жёстко сказал он. — Что у тебя с правой рукой?

Выхода не было.

— Я не могу поднять её выше плеча. Травма.

— Давно?

— С конца средней школы.

— Вот как? — он тяжело вздохнул, залез внутрь открытого кузова и сел на скамейку.

— Садись. — он кивнул мне на скамейку напротив себя, и я осторожно сел, отгоняя полезший в душу страх.

— В некотором роде это наша вина. — начал Юсуке. — Мы не проверили медицинскую карту, поскольку и подумать не могли, что у тебя может быть такое. Но Оказаки, ты-то почему сам не сказал?

Потому что иначе вы бы меня не приняли, я бы не заработал денег, благодаря которым в том числе организовал день рождения Котоми, а Рё тогда и Кё сейчас смотрели бы как минимум с меньшим восхищением.

— Я не думал, что это будет важно. — ответил вместо этого.

— Это очень важно, Оказаки. — склонился ко мне Юсуке. — Если бы я не встревожился, то ты бы уронил фонарь и мог упасть сам. Представь себе последствия.

Моё воображение мигом подкинуло картину: я лежу перебинтованный в больничной палате, а заплаканная Кё склоняется надо мной и шепчет: «Значит, как и сестра, я буду теперь ухаживать за тобой до конца жизни».

— Вот видишь. — он даже заметил, как я передёрнулся. — Абсолютно ничего хорошего для тебя, для твоей девушки, для меня, для всей нашей компании.

Я промолчал. Нет смысла комментировать очевидное. И дальнейший результат можно предсказать без гаданий Рё: «Извините, вы нам не подходите».

— Честно, Оказаки, тебя следовало бы уволить. — продолжил Юсуке, подтверждая мои мрачные мысли. — Но я не хочу терять такого перспективного работника, без этой травмы у тебя-то всё в порядке. — Он задумчиво посмотрел на сумку с разбитым фонарём. — Вообще поднять не можешь?

— Вообще не могу.

— Больно?

— Адски.

— Понятно. — он замолчал. — Так, Оказаки, как поступим… я говорю с боссом наедине, мы думаем, что тут можно сделать. Ты сейчас отправляешься домой. Учить на всякий случай учи, в любом случае пригодится. Завтра приходишь как обычно, и уже там поговорим.

Домой я не пошёл, сел на ближайшую скамейку и провождил взглядом удаляющийся фургон Юсуке.

Зашибись. Что бы там ни говорили, но ясно одно — никто не допустит парня с повреждённой рукой к работе с фонарями. Никакого «давай рискнём» и быть не может. Поэтому вариант остаётся ровно один.

Увольнение.

И что я тогда скажу Кё? Даже понятия не имею, где мне искать новую работу, и найду ли с такой же приличной зарплатой. Да и… колледж мне не светит, знаний мало, рука повреждена…

Похоже, я окажусь в ситуации Каппея.

Надо бы к нему съездить, кстати, едва не забыл. Хотя бы отвлекусь от мрачных мыслей, ибо ещё вчера казавшаяся неплохой жизнь начинает шататься. Крайне маловероятно, что я найду хорошо оплачиваемую работу, а значит, не смогу обеспечивать Кё, а значит… ну, как она тогда, когда я встречался с Рё, и сказала — никакая девушка не выдержит жизни с парнем, неспособным её содержать.

А потерять Кё я не могу. Не могу даже представить, каково это — лишиться её, её насмешек, поддержки, мягкого и тёплого тела, сладких влажных губ и озорной улыбки. Не смогу жить без неё, просто не смогу.

Спасибо, отец, удружил. На всю жизнь удружил. Будь он здесь — вдарил бы по челюсти, не раздумывая, даже если вся вчерашная компания тоже стояла бы рядом. Ему что, поболит и заживёт, а у меня вся жизнь под откос. Без работы, без Кё, ничего не зная, ничего не умея… кому и зачем такой будет нужен?

Кто-то сел рядом на скамейку, и я лишь немного повернул голову. Затем, увидев часть знакомого плаща, повернул ещё больше и выпрямился. Рядом со мной сиде тот самый человек, который преследовал Котоми всё это время.

— Пожалуйста, не кричите и не убегайте. — сказал он таким умоляющим тоном, что я, как раз намеревавшийся схватить его, замедлился. — Полагаю, я для вас выгляжу злодеем, но это всего лишь досадное недоразумение.

— О чём вы?

— Видите ли… можно ваше имя и фамилию, пожалуйста?

— Сначала свои скажите.

— Ладно. — поколебался человек. — Меня зовут Камия Ацухиро. Я… м, как бы сказать проще… учёный-физик, работаю в Токийском университете.

Блин, и сразу такое не проверишь. Хорошо, допустим.

— Меня зовут Томоя Оказаки. И я тот, кто защитит Котоми от всех ваших попыток напасть на неё.

— Вот в этом всё и дело. — человек снял шляпу и распахнул плащ, открыв белую рубашку с коричневыми брюками, но оставил чёрные очки. — Я не нападал на Ичиносэ-сан, но мог быть излишне резок в попытках её уговорить. Кроме того, я подозревал, что вы… как бы теперь сказать мягче… пытаетесь воспользоваться Ичиносэ-сан как парень.

— Что вы сказали? — мои кулаки сжались на автомате.

— Я и говорю про то, что возникло недоразумение! — заторопился Ацухиро. — Поймите, пожалуйста… Ичиносэ-сан всегда жила одна, даже нашу помощь принимала неохотно и с каждым годом всё больше закрывалась… а тут я вдруг обнаружил, что вместе с ней живёт парень и регулярно приходит девушка… честно, даже и не знал, о чём думать. Решил было, что Ичиносэ-сан кто-то решил облапошить и ограбить, но она выглядела такой счастливой, а вы стремились её защитить…

А ещё физик, умный по идее человек.

— Почему она тогда вас плохим человеком называла, если вы ей помочь хотели?

— А, это… — он съёжился. — Когда супруги Ичиносэ погибли… я не сразу узнал, подумал, что они опять увезли с собой бумаги, бросился к ним домой узнать, не осталось ли копий, открыл ключом, который они мне дали, а наверху… всё горело. — на мгновение недавно вспомненная картина пожара и рыдающей девочки вновь проявилась в моём мозгу. — Я сумел потушить огонь, но оказалось, что был не первым, кто хотел забрать эти бумаги, потому что они представляют большую ценность для науки, они колотили по двери дома и Ичиносэ-сан… сожгла бумаги. Я в расстройстве… обругал её, сказал, что так она окончательно уничтожила возможность её родителей и после смерти совершить вклад в науку…