Закон-тайга

Нельзя сказать, что военные и в Февральске, и в Хабаровске ничего не предпринимали по поводу угнанного совсекретного вертолета. Начальство в краевом центре, узнав о пропаже и уничтожении гарнизона, пришло в неописуемый ужас — еще чего не хватало в предновогодние дни: годовой отчет уже благополучно отправлен в Москву, и тут, как назло, ЧП, да еще какое!

Хуже не придумаешь.

Пришлось скрепя сердце доложить в генеральный штаб. Командующий округа, тяжело дыша от волнения, бледнел и зеленел, слушая пьяное хрюканье вышестоящего генерала из Москвы:

— Твою мать!.. Таких вертолетов всего только четыре в армии!.. Отправили к вам на испытание, а вы… — Генерал очень нехорошо выматерился и продолжил: — А если бы они стратегический бомбардировщик с атомной бомбой украли?! Что тогда? Слышь, генерал, ты ротой на Камчатке командовать не хочешь?! Аттестую лично. На розыски — три дня.

Командующий округом, съев полпачки валидольчика и запив коньяком, позвонил заместителю:

— Дебил! Единственный секретный вертолет России — в руках уголовников! Тебе доверили, а ты!.. Ты еще генерал-майор, да? А когда у тебя там представление к очередному званию? Так станешь просто лейтенантом, без генерала, я сказал — однозначно!.. Даю два дня на розыски!..

Естественно, после этого кошмара заместитель, натерев виски вьетнамской «звездочкой», дернул для храбрости стакан «Пшеничной» и позвонил начальнику ПВО округа:

— Такие, как ты, позорят российскую армию! Скоро на всем Дальнем Востоке ни одной «вертушки» не останется, все уголовники покрадут. День на розыски, иначе в запас уйдешь прапорщиком.

Ну а тот, в свою очередь, приняв на грудь сто пятьдесят граммов неразведенного спирта и занюхав рукавом, чтобы наутро не болела голова, взглянул на карту — определить приблизительное место дислокации угнанного вертолета. После чего набрал номер командира части ПВО, ответственного за этот район.

— Рядовой Гузеев, — отрыгнулся свежевыпитым спиртом полковник, — поздравляю, тебя переводят на Новую землю, на ядерном полигоне будешь белых медведей лыжной палкой гонять! Что?! Говоришь, что ты — майор?! Гузеев, завтра же ты об этом забудешь! Иди в каптерку к своему ефрейтору, получи новые погоны рядового, а старые уже можешь отдирать. Уголовники уже поугоняли всю авиатехнику, летают по тайге, как на сафари! Что, про сафари никогда не слышал? Ну-ну, у тебя еще все впереди: будешь за Полярным кругом из лыжной палки по гагарам стрелять — это и будет твое сафари! Даю шесть часов — или ты сажаешь на свой аэродром этот вертолет и до приезда министра обороны лично стоишь в оцеплении, или… — Звонивший бросил трубку.

Майор, хряпнув стакан самогонки и занюхав несвежей портьерой, вновь потянулся к телефону. Конечно же, перспективы дальнейшей карьеры, столь живописно нарисованные полковником, были безрадостными; конкретных инструкций командир части ПВО так и не услышал. Он несколько раз вдавил рычаг телефона, но привычного длинного гудка в трубке так и не послышалось — связь не работала.

Гнусно выматерившись, будущий рядовой плюнул на телефонный аппарат и вызвал к себе радиста…

Радист пытался связаться с Хабаровском два часа — это ему не удалось. Телефон молчал по-прежнему, и все это выводило майора из равновесия.

Он материл всех подряд — от министра обороны до последнего рядового переменного состава, очень некрасиво отзываясь об их мамах и бабушках, бегал по кабинету и всем входящим и выходящим щедрой рукой раздавал подзатыльники — видимо, справедливо полагая, что на Новой земле подчиненных уже не будет.

А связи все не было…

Что делать, майор так и не знал.

Сажать вертолет?

Так ведь его хрен посадишь — чтобы посадить, надо знать технические и боевые характеристики.

Сбивать?

Так ведь таких машин в России да и в мире всего только пару экземпляров — за такое и под трибунал не долго угодить.

И вообще…

Уже темнело, когда командир части ПВО, от волнения не попадая руками в рукава шинели, принялся собираться — делать было нечего, приходилось катить в Хабару за письменными инструкциями. Телефонный разговор, как известно, к рапорту не подошьешь…

В девять вечера темно-зеленый «уазик», трясясь и подпрыгивая на каждой кочке, покатил по обледеневшей колее…

Да, Уинстон Черчилль когда-то справедливо заметил: "В России нет дорог, в России есть направления". По крайней мере, что касается Дальнего Востока, — это уж точно.

Ту разбитую, донельзя разъезженную гусеничными тракторами и седельными тягачами таежную колею можно было назвать как угодно, только не дорогой, и, чтобы двигаться тут, надо было иметь по крайней мере танк Т-90 или БТР, но никак не хлипкий "уазик".

Водитель угрюмо и сосредоточенно смотрел на дорогу — жидкий конус света фар то и дело выхватывал из темноты фрагменты ночной тайги. Отвлекаться было нельзя: немного зазеваешься — и очутишься колесами вверх в придорожном кювете.

— У тебя закурить есть? — поинтересовался майор; от волнения он забыл сигареты в кабинете.

Водитель-ефрейтор протянул ему пачку "Примы".

— Ыгы… — по-военному кратко поблагодарил майор. — А прикурить?

Наверное, командиру не стоило этого говорить — протягивая зажигалку, водитель на какое-то время отвлекся, и «уазик», сильно тряхнув, мгновенно выбило из колеи в сугроб.

— Во, бля, приехали… — пробормотал ефрейтор, матеря в душе начальника.

— Погазуй, — подсознательно чувствуя свою вину, посоветовал майор, — давай, со второй скорости, внатяг попробуй…

Газовать и с первой, и со второй, и с третьей было совершенно бесполезно: машина застряла намертво. Майор и его подчиненный менялись местами — один газовал, а другой толкал, затем — другой газовал, а первый толкал — никакого эффекта.

Через полчаса они, запыхавшись, сели перекурить — при этом старались не смотреть друг на друга.

— Слышь, — поинтересовался майор у ефрейтора, который слыл очень образованным, потому как до призыва закончил курсы ДОСААФ, — а Новая Земля — это очень далеко от Февральска?..

Вертолет тяжело летел над притихшей ночной тайгой, освещая сверхмощным прожектором под брюхом узкий участок леса.

Чалый, сидя за штурвалом, то и дело косился на техническое описание, — оказывается, эта чудесная машина могла летать сама, почти без участия человека: умный борткомпьютер следил и за курсом, и за метеоусловиями, и за показаниями датчиков, предупреждая о грозе, перепадах давления, направлении и силе ветра.

— Во, бля, какая тачка, — не мог сдержать восхищения пилот, — ею даже последний дебил вроде тебя может управлять…

Малина, будучи на грани депрессии, кочумарил в уголке, подложив под голову меховой треух.

Услышав голос подельника, он встрепенулся:

— А теперь куда, Кеша? В Китай?

— Теперь к узкоглазым, — успокоил его Кеша. — Я по карте смотрел — за час долетим. Километров двести пятьдесят — триста. Вот вам, суки!

Неожиданно луч прожектора высветил заснеженную дорогу — зоркий взгляд пилота сразу же заметил темный силуэт легковой машины.

— Слышь, Малина, кажется — «мусора», — предположил Астафьев. — Смотри, «воронок», в натуре!..

— Где? — Москвич вяло взглянул по направлению, указанному Чалым.

— Да вон… Видишь? Вон, и форма на них точно — ментовская…

Заметив вертолет, пассажиры УАЗа почему-то сразу бросились в кабину, и это окончательно укрепило Чалого в мысли, что машина "мусорская".

— Окропим снежок красненьким, — предложил Чалый, привычно потянувшись к гашетке. — А ну-ка…

Покойную тишину ночной тайги пронзительно вспороли короткие пулеметные очереди — «уазик» был пропорот буквально насквозь, и от капота по дороге потянулись фонтанчики взметаемого пулями снега; прожектор безжалостно освещал две фигурки в длинных шинелях, метавшиеся у машины. Сперва упала одна, затем — другая, и через несколько минут на том месте, где только что стоял ментовский «воронок», взметнулся сноп пламени; наверняка перед дальней дорогой водитель заправил полный бак бензина.