Страница 44 из 71
— Макс! Слышишь, Макс?
Гляс, пьяно качаясь, вышел из конторки. Мастера удивленно переглядывались. С бельмом на глазу сказал:
— Раньше письма и телеграммы доставляли радость, а теперь я боюсь их. Меня бросает в дрожь.
За дверью Гляс пересохшим ртом жадно глотал влажный воздух. Заметив смятую в кулаке телеграмму, расправил ее, еще раз пробежал глазами и сунул в карман. Нет стариков, нет брата, нет дома — ничего нет. Как же теперь? Как!..
Он куда-то шел, спотыкался, опять шел и оказался в яме. С появлением Овчарки русские стараются изо всех сил. Мастер смотрит и не видит их, а только слышит, как они натужно пыхтят, как гудит от камня вагонетка. Трусят. Дрожат за свои душонки. Альфреда нет. Погиб. Черт знает где погиб. И старики… Он представил, как ночью бомба разнесла в щебень дом, старый родной дом. А эти вот живут. Почему живут? Почему?! Нет, так не будет! Он не допустит! Не допустит!
Овчарка рычит, крутится, ища увесистое, чтобы глушить русских. Но как на грех под руки ничего не подвертывается. Тогда он подскакивает к вагонетке. Хватает без разбора камни и мечет их. Пленные в ужасе разбегаются. Занеся обеими руками над головой камень, Овчарка бежит за пленными. Вот один, споткнувшись, падает на четвереньки. Он спешит подняться, но не успевает— Овчарка с наслаждением обрушивает на него камень. Пленный, ткнувшись лицом, мгновенно замирает, потом судорожно бьет ногами в рваных штанах.
Овчарка с торжествующим хохотом снова подскакивает к вагонетке и снова бросает камни. Бросает вслепую, куда придется. А когда камни кончаются, он в ярости опрокидывает вагонетку и стоит обессиленный, с исцарапанными в кровь руками.
— Работа! — хрипит он. — Иммер арбайтен.
Силы покидают мастера. С трудом подымая ноги, он взбирается наверх. На площадке останавливается. Дышит тяжело, широко раздувая ноздри. Зацепив крючками пальцев ворот рубахи, он рвет его, ладонью медленно вытирает со лба и щек пот.
В нескольких шагах стоит Федор. Он весь напрягся, побледневшее лицо окаменело, непроизвольно сжались кулаки.
Минуты расправы Овчарки с пленными показались Федору вечностью. Он с трудом удержал себя от того, чтобы не сбежать вниз. И теперь его неотвратимо тянет к Овчарке. Сказать бы такое, чтобы посильнее любого удара… «Господин мастер, вы так ненавидите русских. А почему бы вам не отправиться на фронт? Вы потому и зверствуете, что боитесь фронта. Да? Боитесь! Трус!» И рассмеяться в лицо. А потом? Сказать такое — все равно, что прыгнуть в бездонную пропасть или пустить себе пулю в лоб. Бессмысленно… Глупо… Олег прав…
— Ты для чего назначен? — хрипло спрашивает Овчарка. — Гулять? Почему они бездельничают? Почему, я спрашиваю?
Федор молча спускается в яму. Вагонетка уже стоит на рельсах. Бледные, растерянные пленные нагружают ее. А чуть в стороне, среди камней, лежит вниз лицом их товарищ. Затылок весь алый. Кровь залила шею, грязный воротник френча, капает на мокрый камень.
Федор склоняется над пострадавшим, берет за руку. Она еще теплая. Живой… «Надо уговорить начальника конвоя, чтобы отправить в лагерь… Возможно, Олег спасет», — думает он.
— Четверо сюда! — приказывает Федор. — Несите к вахтерке! Осторожней!
Федор, прислонясь к холодной стене цементного склада, смотрит в море. «Был человек и нет… — думает он. — Так хряснуть…»
Далеко-далеко, у самого горизонта, море горит ультрамарином. Там, прорвав облака, светит солнце. А здесь солнца нет. Придет ли оно сюда, чтобы разогнать липкую, удушливую хмарь?
Федор не замечает, как из-за угла склада выходит электрик фирмы «Сименс» с большим мотком провода и плоскогубцами в руках. Увидав Федора, он на секунду приостанавливается, а затем осторожно подходит к нему.
— Комендант, слушай…
От неожиданности Федор слегка вздрагивает.
— В чем дело? — расстроенный Федор забыл о вежливости, с которой обычно разговаривает с немцами.
Электрик смущен. Он усиленно крутит в руках плоскогубцы.
— У каждого бывает оплошность… Я утром погорячился. Не докладывай коменданту… Вычеркните… Мы как-нибудь уладим…
— Хорошо. По вашей просьбе я вычеркну…
Электрик благодарно кивает.
Со сторожевой вышки Пауль Буш охраняет лагерь. Охраняет беспечно, лишь потому, что приказано охранять. Он знает, что русским деваться некуда. Куда побежишь, если кругом море, а в городе на каждом шагу солдаты или цивильные немцы.
День выдался на редкость солнечным. Разноголосо, но одинаково восторженно щебечут птахи, а под вышкой бледно зеленеет между камней трава…
Солнце ухитрилось заглянуть и под крышу вышки, греет щеку Пауля с синевато пробивающейся щетиной. Пауль прикрывает от удовольствия глаза. И кажется ему, что он не в далекой и чужой ему Норвегии, а в родном Эссене, дома. Из кухни доносится шипение и вкусные запахи. Там бойко хлопочет сияющая от счастья Аннет, а Пауль забавляется со Стефаном. Малыш ползает на полу. Ему ужасно хочется встать. Он цепляется за брюки отца, приподымается и оседает. Робеет. Умоляющим взглядом малыш просит помощи у отца. Тот подает сыну палец. Стефан жадно хватается за него одной ручонкой, потом другой, напрягая силы, встает. Надувая на губах пузыри, он старается подойти к отцу, но потешно шагает куда-то в сторону…
На балконе серебристого дома появляется девушка. До нее не больше тридцати метров. Пауль пристально наблюдает за каждым ее движением. Она выносит из комнаты цветы, расставляет их на скамейке, поливает. Вода сверкает под солнцем. Когда девушка склоняется над цветами, золотые кольца волос скатываются с плеч, закрывают лицо. Резким движением головы девушка отбрасывает их, но они снова скатываются.
Пауль любуется девушкой. Она чем-то напоминает ему Аннет в ту воскресную прогулку, когда она была еще Аннет Крюгер. Маленький, времен кайзера пароходик изо всех старческих сил бил плицами по ласковой воде. Мимо плыли виноградники, красные черепичные крыши. Плыли медленно, величаво. Рейн смеялся, и Аннет смеялась…
Вскоре после этого Аннет Крюгер стала Аннет Буш. Счастливые, они почти не замечали происходящего вокруг. А происходило ужасное. Фашисты напористо рвались к власти. Ему никогда не нравились эти наглые молодчики с непомерными притязаниями. Он и Аннет никогда не верили в обещанные Гитлером блага, они надеялись только на свои руки. Фашисты до истерики кляли русских, а ему русские совсем не мешали. Ему нравилось, что русские разогнали капиталистов и строят новую жизнь. Строят так, как им хочется: они хозяева.
Русские были далеко, а свои коммунисты рядом, на заводе. Пауль видел, что они добиваются того, чего хочется ему и всем рабочим. И Пауль всей душой поддерживал коммунистов. После, когда фашисты дорвались до власти, он за это чуть не поплатился…
Пауль Буш регулярно каждую неделю получает письма из Германии. В них Аннет подробнейшим образом описывает забавные похождения двухлетнего Стефана, а потом, как бы между прочим, перечисляет знакомых, которые навсегда остались в России. Их становится все больше и больше.
Аннет благодарит всевышнего за то, что он не оставляет их своим покровительством (Норвегия — не Восточный фронт).
Письма пестрят междометиями, восклицательными знаками, многоточиями… Пауль хорошо понимает, что хотела сказать жена: она проклинает войну, тоскует о нем.
Буш тягостно вздыхает. Чтобы не тревожить его, Аннет умалчивает о воздушных налетах. Но город бомбят. Слухи об этом просачиваются в газеты, в многословную болтовню радио, а возвращающиеся из отпусков солдаты подробно рассказывают об ужасных разрушениях. За безумства фашистов Германия расплачивается своей кровью. Только бы бог сохранил Аннет и Стефана. Если что, он сойдет с ума. Нет! Нет! Избавь, господь!..
…Выстрел рвет устоявшуюся до дремоты тишину. И почти одновременно звенит, падая и разбиваясь на более мелкие осколки, стекло. И все это так внезапно, неожиданно, что Пауль первое мгновение не может ничего понять. По легкому облаку сизого дыма он догадывается, что стреляли с противоположной вышки. Там Шульц. В кого же?..