Страница 40 из 71
— Это не плохо… Остроумно, во всяком случае… — на синеватых губах Бакумова легкая улыбка. Бакумов окидывает взглядом приемную и почти ложится грудью на стол: — Людвиг, оказывается, коммунист. Был на конгрессе Коминтерна в Москве. Просит подробный план лагеря. На случай бомбежки…
Все трое молча переглядываются.
— Вот это дело! А ты говорил!.. — укоряет Федора Садовников. У него в левом глазу порхают под выпуклым стеклом искры радости.
— Виноват… — сдается Федор. — Сделаю за это план. Давайте бумаги.
Все трое обшаривают свои карманы. Врач находит сложенный вчетверо и уже изрядно потертый нелинованный листок. Федор достает карандаш, а у Бакумова нет ничего.
— Ну, что это за бумага, — недовольно морщится Федор, развертывая листок. — Надо как следует сделать. Не ударить в грязь лицом.
— Просил подробно нанести немецкий блок, — шепчет Бакумов.
Садовников понимающе кивает и зовет Ивана. Тот озадаченно скребет в затылке.
— У Антона в блокноте добрийша гумага… Тильки как ее визмешь?
— И нечего пытаться… — отмахивается Садовников. — Чтобы навлечь подозрения?..
— У Яшки Глиста альбом… Полуватман… Куртову он даст, — Федор вопросительно смотрит на Садовникова.
— Осторожней с Куртовым. Не по душе мне этот романтик. Пристал к девчонке… К чему?..
— Хороший парень, — уверяет Федор. — Я схожу?
— Подожди! Зачем тебе бумага? Для чего?
Федор на секунду задумывается.
— Для списка полицаев. Обер-лейтенант требует.
— Тогда к Куртову не обращайся. Сам попроси у Глиста. Не откажет.
Федор соглашается и уходит. Никифор занимает его место за шахматами. Окинув взглядом фигуры, говорит:
— Неважное у него положение. Проигрывает…
— Да мы так просто двигаем… Скажи Степану… Пусть поинтересуется, не ожидается ли сюда десант. Надо заранее к нему подготовиться… Не забывайте осторожности…
Федор возвращается с двумя листками голубоватой плотной бумаги, целлулоидной линейкой и остро заточенным фаберовским карандашом.
— Жался, стервец, но дал, — он садится за стол. Глаза оживленно поблескивают. — Не хватило смелости отказать. Все-таки начальство…
Садовников посылает санитара патрулировать коридор.
— В случае чего — запоешь «Галю», — наказывает он.
А Федор разлиновывает лист и пишет: «Список полицаев». А когда санитар выходит, он берет второй лист.
— Вы играйте, играйте… — говорит Федор. — Это будет не план, а схема без масштаба. Так… Начнем танцевать от ворот…
Остаток недели Федор работал старшим ночной смены, а с понедельника ему предстояло заменить Антона в дневной.
Бойков встал задолго до построения. Безопаской Антона тщательно выбрился, надел позаимствованную у повара Матвея комсоставскую гимнастерку, перетянулся широким ремнем.
— Ну, как? Якши?
Садовников придирчиво осмотрел Федора, поправил воротничок, одернул сзади гимнастерку.
— Ничего… Внушительно…
Антон еще лежал в постели. Он повернулся к Федору.
— Норвежек покорять собираешься?
Федор повел в его сторону блестящими от внутреннего напряжения глазами.
— А что? Не тебе одному…
И засмеялся, стрельнул лукавым взглядом в Олега Петровича. Засмеялся и Антон. Водянистые глаза стали жирными.
— Эту видал? — Антон кивнул на окно, в которое днем был хорошо виден белый дом на скале. — Ух, и чертовка!..
Бойков строго сжал губы.
— Как Егор, бьет?
— А черт его знает… — Антон все еще смеялся так, что на нем колыхалось одеяло. — Не замечал…
— Если бьет — пусть не обижается!..
— А что уставился волком? — Антон спустил на пол ноги. — Нужен мне Егор, как телеге пятое колесо. Брат он мне или сват?
Федор вышел. В коридоре его нагнал Садовников.
— Подожди. Ты смотри, не пори горячки!
Федор, опустив глаза, молчал.
— Понимаешь, Федор! Можешь столько дров наломать…
— С Егором все равно рассчитаюсь. Вытурю! Бакумовым заменим!..
— Умно надо… Чтобы комар носа…
— Постараюсь, Олег! — Федор ободряюще хлопнул Садовникова по плечу и четким пружинистым шагом ушел на построение.
Когда колонна прибыла на стройку, Федор отсчитал каждому мастеру пленных, назначил полицаев, а спустя некоторое время отправился проверять, как идут работы.
Полицаи, издали заметив его, начинали наседать на пленных.
— Комендант! Шевелись! Эй, ты, заснул!
Остановясь в стороне, Федор смотрит то на пленных, то на полицая. Ему хочется сказать полицаю: «Дурак! Зачем мучаешь своих? Ведь мастера нет». Но Федор молчит. А полицай никак не может понять, доволен или нет комендант.
Наконец, Федор кивком головы подзывает к себе полицая.
— Ну, как?
— Работаем, господин комендант!
— Стараешься?
— Ленивые, черти. Приходится все время стоять над душой.
— Конечно, если без ума…
Больше Федор ничего не говорит. Он поворачивается и медленно уходит. Полицай обескуражен. Он никак не поймет, чего хочет от него комендант. Пропадает всякое желание торопить пленных.
Бойков идет в цементный склад. Там под командой Егора работает первая комната. Федор настроен решительно. Он думает: «К черту! Нельзя такого держать!»
Почти на полпути от бункеров с песком до эстакады с бетономешалками стоит груженая вагонетка. Она осела передним правым углом. Пленные пытаются приподнять вагонетку, поставить на рельсы. Капуста размахивает палкой, шипит и пыхтит, как тот старенький паровозик, который доставляет на эстакаду песок. Он кричит по-немецки:
— Лодыри! Все дело остановили! Поднимайте!
Пленный огрызается по-русски:
— Пошел ты… Кляча!.. Сколько говорили — рельсы разошлись, поправить надо.
— Что? Что ты сказал? Ты поговоришь!
И по-русски добавляет:
— Работа! Бистро!
Капуста замахивается палкой.
— Господин мастер, в чем дело? — спрашивает Бойков.
Капуста, опустив палку, жалуется:
— Не работают. Вот… Хотят остановить бетономешалки. Я буду иметь большие неприятности. Но сначала их получат они…
Пленный говорит совсем иное:
— Он же балбес первой марки. Все время морочимся на этом месте. Одна пройдет, вторая сядет… Как ее поднимешь? Песок разгружать не разрешает. А так как?.. Хребты трещат…
Бойков приказывает принести плаху. Одним концом вставляют ее под раму вагонетки, подкладывают чурбак, дружно все налегают на второй конец. Угол вагонетки медленно приподымается, колесо становится на место.
— Сами не могли догадаться? — спрашивает Бойков.
Пленные молчат, потом один злобно бросает:
— Больно нужно за дурака думать. У нас такому свиней пасти не доверили бы, а тут «гер мастер»!
— Да ведь самим же хуже.
— Э, нам всяко не сладко…
Пленные наваливаются на вагонетку. Под колесами хрустит песок. Капуста довольнехонек. Он дружественно похлопывает Бойкова по плечу.
— Хорошо! Очень бистро!
— И без палки, господин мастер.
Капуста смущен. Он часто моргает, будто запорошил глаза.
— Новый комендант лагеря запрещает бить русских. Разве вам неизвестно?
Капуста начинает пыхтеть и сопеть.
— Как иначе? Они не хотят работать. Я вынужден прибегать… Единственное средство…
— Вы можете сказать мне, записать номер… К таким будут приняты меры в лагере. Так распорядился господин обер-лейтенант Керн. Вы знаете его? Господин обер-лейтенант награжден Железным крестом.
— О-о!.. — выдыхает Капуста. Морщины шевелятся, складываются, создавая на лице выражение почтительного удивления.
Капуста достает и открывает портсигар. В нем сиротливо лежат две сигареты. Капуста берет одну и закрывает портсигар. Но, взглянув на Федора, он на мгновение задумывается, открывает вновь портсигар.
— Куришь?
— Да, спасибо!
Капуста улыбается, поглядывает на Федора. Он доволен своим великодушием. Не каждый может поступиться последней сигаретой, а он вот поступился…
— Господни мастер, а почему вы не исправите путь? Ведь все время здесь сходят вагонетки.