Страница 120 из 123
Тишина! Экипаж боится дышать, замер верный Арчи, сжимая в руках луковицу секундомера: с оглушительным грохотом стрелка отсчитывает последние секунды.
На "Рейнланде" взвыли ревуны боевой тревоги, когда шедшие впереди строя миноносцы обнаружили бурун от перископа подводной лодки. Тут же громыхнули орудия, тут же вспенили воду винты и шесть вытянутых узких силуэтов наперегонки ринулись к врагу. Все взгляды с дредноута были направлены туда, где разворачивалась смертельная охота - и потому торпеду, идущую прямо в борт кораблю, увидели в каких-то четырехстах метрах от борта.
"Рейнланд" попытался отвернуть, но это было бесполезно - на малой скорости, да с дырой в борту, которую "подарил" дредноуту прошедшей ночью тот бешеный русский миноносец, уйти было нельзя. Страшный взрыв прогремел в корме корабля.
Если бы этим все и кончилось, то кто знает, быть может "Рейнланд" справился бы и на этот раз. Да только судьба решила иначе: удар британской торпеды пришелся в район винтов и погнул правый вал. В машинном не сразу сообразили, что к чему, хотя сильный грохот был хорошо слышен, а вибрация - заметна, и когда все же остановили машину, было уже поздно. Здоровенный штырь закаленной стали, выбитый из своих креплений вращался, круша водонепроницаемые переборки, и теперь вода хлестала внутрь, быстро распространяясь по кораблю....
К тому моменту, как Ноэль рискнул поднять перископ, "Рейнланд" ушел в воду по верхнюю палубу и продолжал погружаться
- Великий Боже, а ведь мы попали! - выдохнул Лоуренс
- Джентльмены, мы достали "Рейнланд", и он тонет! Арчи, сукин ты сын, твой сон все же был пророческим!
- Командир! - глаза Арчи сияли:
- Вы смогли! Вы сделали его! Вы - Робин Гуд, сэр!!!
- Не так шумно Арчи. Я целился в "Позен" - буркнул Ноэль. И, глядя в широко раскрытые глаза своего лейтенанта, от души расхохотался.
ГЛАВА 33
Вот и все.
Смертельно уставший, донельзя вымотанный Николай облокотился на уцелевший леер ходового мостика и курил, глядя на темную балтийскую воду. Солнце показалось верхним краешком над горизонтом, осветив металлическое безобразие, в которое превратился "Севастополь". Черный от копоти, с многочисленными подпалинами от вражеских снарядов на бортах, севший носом едва не по самые клюзы, с обгоревшими и исковерканными надстройками, с разбитой третьей башней, с висящими на обрывках рангоута обломками рей и наполовину сбитой трубой, линкор ничем не напоминал гордого красавца, шедшего в бой ровно сутки тому назад. Всюду, на что ни падал взгляд, заметны были следы огня и казалось, ничто не избегло разрушения. Николай поднял голову, и взгляд его уперся в такой привычный, чистый и уютный, сияющий утренней свежестью Гельсингфорс. Они, линкор и город, казались сейчас Николаю противостоящими друг другу полюсами Мироздания. Чистота, ясность и благостность Гельсингфорса, по игрушечным улицам которого наверняка уже снуют по своим делам аккуратно и опрятно одетые, подчеркнуто вежливые, улыбчивые мистеры, фрекен и фрау - с одной стороны. С другой - обгорелая сталь прошедшего огненный ад линкора, измученные матросы в грязной одежде, пропитанные кровью марлевые повязки, багровые волдыри ожогов, усталые лица, хриплые голоса... Дредноут, еще совсем недавно являвший собой образец чистоты и порядка, ныне являл разрушение и хаос, и от этого Николая было почти физически больно. Впрочем, телесная боль никуда не пропала тоже, сопровождая кавторанга с того самого момента, когда снаряд ударил в боевую рубку. К счастью, уже ночью, Маштаков был пойман шатающимся от усталости Бесединым, который заметил кровь из-под неумелой перевязки. Старший офицер, пользуясь тем, что они с кавторангом оказались одни, кратко, но красочно описал, что он думает о мыслительных способностях старшего артиллериста и отправил его к доктору, пообещав списать на берег, если Николай через пять минут у того не окажется. Измученный эскулап, едва стоящий на ногах после почти что суток непрерывных операций, с трудом поднял взгляд слипающихся, красных глаз, на пришедшего к нему кавторанга. Затем быстро осмотрел руку, и не стесняя себя приличиями, обложил Маштакова по матери. Заставил помыться, продезинфицировал и зашил рану, которая оказалась не такой уж царапиной, как в горячке боя показалась Николаю. Затем сказал, что все будет хорошо, после чего предложил хлебнуть спирта, но от этого Николай отказался, потому что у него были еще дела. Тогда доктор велел ему убираться, потому что до обхода раненных, которых по состоянию здоровья никак нельзя было свезти на берег у него осталось полчаса, тут же уронил голову на руки и провалился в беспокойный сон еще до того, как Маштаков закрыл за собой дверь.
Николай окинул взглядом рейд. "Гангут" и "Петропавловск" были, пожалуй, получше "Севастополя", но тоже требовали ремонта. "Андрей Первозванный" очень сильно побит, хорошо досталось и "Рюрику", а вот "Адмирал Макаров" почти не пострадал. "Адмирал Невельской" выглядел почти новым, "Муравьев-Амурский" едва держался на воде, а "Изумруд" пребывал в промежуточном состоянии: изрядно ощипанным, но не побежденным. Из девяти эсминцев вернулось шесть.
И все-таки они победили.
Николай закрыл глаза, провалившись в картины недалекого прошлого.
Франц Хиппер отвернул влево, собираясь разминуться с концевыми кораблями Бахирева на пятидесяти кабельтовых и разгромить их сосредоточенным артогнем. Но Михаил Коронатович, словно снежный барс, учуявший кровь, вновь довернул на врага, стремясь максимально сократить дистанцию. Контр-адмирал вполне справедливо счел, что терять ему уже нечего, и, раз пошла такая пьянка, надо сойтись с врагом в упор, чтобы с толком использовать многочисленные восьмидюймовые орудия своих броненосцев и крейсеров. Хипперу пришлось уклоняться вновь, потому что его линейным крейсерам не было никакого резона сходиться с русскими на пистолетный выстрел. Град 280-мм снарядов хлестнул по кораблям Бахирева, а ведь артиллеристы 1-ой разведгруппы были, пожалуй, лучшими во всем кайзерлихмарин... Они нашпиговали снарядами "Императора Павла I", превратив корабль в пылающую руину, и броненосец ушел на дно, до последнего отстреливаясь из немногих уцелевших орудий. "Андрею" и "Рюрику" тоже здорово перепало, но и они в ответ хорошо достали "Мольтке". Погибать новейший линейный крейсер не собирался, но все же что-то на нем горело и одна из его башен замолчала.
Пока Бахирев не на живот, а на смерть сцепился с Хиппером, Маштаков потопил крейсер, и разметал миноносцы, пытавшиеся препятствовать русской торпедной атаке. "Гельголанд" был подорван и пошел ко дну, а не успевшие растратить боеприпас эсминцы устремились дальше, к оставшимся тевтонским линкорам. "Тюринген" и "Ольденбург", еще до гибели "Гельголанда", увидев, что сопровождающие их легкие силы сокрушены, отвернули от русских кораблей и постарались разорвать дистанцию, отбиваясь на отходе. Вступивший в командование "Севастополем" Беседин им в этом не препятствовал, дал полный ход и пошел на выручку Бахиреву, так что остатки главных сил разошлись и потеряли друг друга. "Муравьев-Амурский" и один из эсминцев сняли уцелевших из экипажа "Полтавы". Вовремя! Едва крейсер дал ход, "Полтаву" сотряс особо сильный взрыв, линкор перевернулся и вскоре затонул. Но на "Амурском" неожиданно взметнулся флаг командующего балтфлотом, и у всех отлегло от сердца - Николай Оттович, неугомонный, всеми любимый наш "Старик", оказался жив! В это время тройка русских дредноутов, наконец, прикрыла избитый отряд Михаила Коронатовича: Хиппер попытался было сразиться с ними, но совершенно не преуспел. Линкоры перестроились: "Петропавловск", под флагом контр-адмирала Кербера, который до этого шел замыкающим, встал головным, за ним пошел "Гангут", а сильно побитый "Севастополь" замыкал строй. Против него оказался самый маленький линейный крейсер Хиппера, "Фон дер Танн". Однако же мал, да удал, и "Фон дер Танн" неожиданно продемонстрировал просто феерическую меткость, вколотив в "Севастополь" пять тяжелых снарядов, один за другим. Причем уже вторым попаданием разбил одну из башен линкора. Но Николай взял с него сторицей: вскоре три башни "Фон дер Танна" замолчали, хотя сам Маштаков видел попадания лишь в одну из них. "Фон дер Танн" был невелик, быть может, остальные вышли из строя от сотрясений корпуса, ведь на каждый попавший в "Севастополь" снаряд Николай ответил своим, а потом еще добавил сверху.